248.
О значении плена у нас для развода надо то же сказать, что и о безвестном отсутствии. В частности, в известных «Канонических ответах митрополита Иоанна II» есть косвенное указание на то, что «плен женщины предполагал вместе с тем и осквернение от иноплеменных» — обстоятельство, которое, по-видимому, само по себе считалось достаточной причиной для отвержения жены мужем. Митрополит Иоанн протестует в указанных ответах против этого воззрения, но не отрицает, конечно, развода вследствие плена, так как он признавался церковными узаконениями. Иоанн порицает только злоупотребления в пользовании этим поводом, которые, вероятно, заключались в том, что один факт пленения, хотя бы и кратковременного, влек за собою расторжение брака249.
Кроме того, в Витебских актах мы встречаем разводную, в которой муж, возвратившись из татарского плена и найдя свою жену в замужестве за другим, «поквитовал» ее и «вызволил з малженства вечными часы», т. е. признал брак свой уничтоженным250.
Проказа составляла у нас тоже повод к разводу, и притом в равной мере для обоих супругов. О таком значении проказы говорит «Закон судный <людем> царя Константина»251 и «Эклога»252.
Это влияние проказы на брак вполне гармонирует с воззрением Церкви на прокаженных: «Скотоложникам и прокаженным, или о проказившим святый Собор (Анкирский) повелел молится с обуреваемыми», т. е. людьми, стоящими вне храма под открытым небом и в холод, и в бурю. Такое отношение к прокаженным обусловливалось свойством проказы — «вместе и зловредной, и гнусной, отвратительной, заражающей и оскверняющей других от соприкосновения с зараженными»253. Из светских памятников, усвоенных Восточной Церковью о проказе как о поводе к разводу, упоминается только в одном из них — «Эклоге» Льва Ш Исаврянина254. Проказа признавалась достаточным поводом к разводу и в Церкви Западной, как это свидетельствует Компьенский Собор255.
К категории поводов к разводу, не сопряженных с наказанием и коренящихся в физических причинах, Восточная Церковь относила еще и безумие супруга. Касательно этого повода имели силу в указанной Церкви следующие постановления, заимствованные из римского права:
1) Если безумие одного супруга не делает жизни другого невыносимой, то оно не служит поводом к разводу. Дело человеколюбия требует того, чтобы супруги делили не только радость, но и горе256.
2) Если же болезнь принимает такой ход, что совместное сожительство становится невозможным для здорового супруга, не рискуя его жизнью, и нет надежды на выздоровление больного, то первый супруг может «или по причине неистовств бешенства страждущего супруга, или с целью иметь законное потомство просить о разводе»257. Эти постановления римского права были подтверждены 111 и 112 новеллами Льва Философа, который приводит весьма интересный мотив развода по этому поводу: «Хотя прекрасные слова возвещаются Евангелием о том, что муж и жена суть едино тело, но именно в силу этого нельзя одобрять всего того, что противоречило бы сим Божественным словам». Однако постановлениями и этого гуманного государя развод вследствие безумия одного из супругов дозволен был только по истечении 3-х лет болезненного состояния этого супруга. Новеллой 112 этот повод к разводу предоставлен был и женам сумасшедших мужей, но срок ожидания назначен был для них 5-летний. Эти постановления Льва Философа впоследствии повторены были императором Никифором Ботаниатом (1078 — 1081 гг.)258.
У нас этот повод к разводу не имел легальной силы, так как в наши Кормчие не перешли новеллы названных выше императоров. Мало того, мы находим в Кормчей категорическое воспрещение давать развод на основании этого повода. Так, 15 правило Тимофея Александрийского говорит: «Аще кто жену имать беснующуюся, яко же и железа ей носити, иныя да не поймет»259. Аналогическое правило дает и «Эклога»: «Аще же ключится единому от них (т. е. от супругов) по браде или прежде брака бесом обладану быти, от таковыя убо вины не разлучатся от себе»260.
Кажется, что такова же была практика и Западной Церкви. На такое предположение наводит 11 канон II Орлеанского Собора (533 г.): «Заключенные браки (matrimonia contracta) не могут быть прекращены по воле сторон вследствие наступившей болезни»261.
Оба сейчас изложенные повода, т. е. проказа (разумея заразительную болезнь) и безумие и вообще серьезная и неизлечимая болезнь супруга, несомненно, считались в Древней Руси достаточными причинами для развода. Это явствует прежде всего из воспрещения развода вследствие болезни другого супруга, а воспрещалось, конечно, то, что жило. Так, еще в Уставе Ярослава читаем: «Аще будет жене лихой недуг: или слепота, или долгая болезнь, про то ее не пустити; такоже и жене нелзе пу-стити мужа»262. Что, невзирая на этот запрет, болезнь того или другого супруга долго считалась основательным поводом к разводу, показывают позднейшие исторические свидетельства. Так, великий ревнитель крепости и нерасторжимости брачного союза митрополит Даниил упрекает своих современников в том, что они считали сумасшествие мужа или жены (виной которого нередко были сами) достаточной причиной для расторжения брака263. Митрополит ополчается всей силой своего красноречия против таких заблуждений, ловко пользуется Библией не только для того, чтобы обуздать этот произвол, но и вообще, чтобы ограничить поводы к разводу одним случаем прелюбодеяния. Любопытно, что даже проказа, по мнению митрополита, не могла составить повода к разводу: «Иов колико пострада лет в велицей болезни прокажения», но жена его не оставила264. Позднейшие свидетельства показывают, что и после Даниила болезни еще долго признавались, конечно неофициально, поводами к разводу. Именно, в указе Синода Московской духовной консистории от 1723 г. сказано: «Разлучающихся мужа или жену от брачного союза за болезнями отнюдь без синодального рассуждения не разводить и не постригать»265.
Но, кроме этих заключений от противного, история сохранила нам и несколько положительных фактов развода по случаю болезни; причем обыкновенно такой развод имел характер расторжения брака по обоюдному соглашению супругов с обязательством для больного супруга постричься в монастырь. Так, жена суздальского князя Всеволода III, Мария, будучи 8 лет больна, постриглась от живого мужа в монастырь266. Так, великий князь Симеон Иванович отослал жену свою (1350 г.) на том основании, что она на свадьбе была кем-то испорчена и всякую ночь казалась ему мертвецом267. Так, в «Актах юридических...» помещена разводная от XVII в., по которой жена «договорилась с мужем по любви» постричься «во иноческий образ», так как она «Божиим изволением заскорбила великою скорбию и болезнию, и той ради болезни скорбныя, не моще-ствую, с мужем своим жить не прочна и чтоб ему, мужу моему, поволно на иной жене законным браком оженитися»268. Болезни считаются до сих пор у родственных нам в расовом и религиозном отношении болгар поводом к разводу'.
К числу поводов к разводу, не сопряженных с наказанием и имеющих в основании своем моральную причину, принадлежат: пострижение в монашество и посвящение во епископы.
О пострижении в монашество как поводе к разводу, и притом в равной мере как для мужа, так и для жены, Кормчая говорит троекратно — в главах 42269, 44270 и 48271. Постановления эти показывают, что одного желания того или другого супруга постричься было вполне достаточно для расторжения брака, хотя бы и не было налицо никакой другой законной причины для развода.
В Восточной Церкви относительно этого повода применялись следующие правила: требовалось, чтобы пострижение было результатом свободной воли, т. е. чтобы оно было сделано в полном сознании постригаемого и было чуждо принуждения или обмана. Кроме того, на вступление в монастырь одного супруга необходимо было изъявление согласия со стороны другого, как это требуется монашеским правилом Василия Великого: «Если другой супруг сопротивляется и старается победить благочестивую решимость своего супруга, не одобряя его намерения, то поступи по словам Апостола: “...к миру призвал нас Господь” (1 Кор. 7: 15)».
Хотя наша Кормчая и умалчивает об этих условиях, но очевидно, что они и у нас должны были иметь место, как потому что указанное правило Василия Великого должно было иметь силу и у нас, так и потому что 18 правило этого же св. Отца, имевшее и имеющее каноническое значение в нашей Церкви, решительно возбраняет принимать обеты как от лиц, не достигших совершенного разумения вследствие ражего возраста, так и от тех, которых приводят (родственники) не по собственному их стремлению к безбрачию