272.
В той же Восточной Церкви установилось еще и такое правило: хотя, согласно 123 новелле (с. 40), одно вступление в монастырь уже расторгало брак, но церковная практика придавала такое значение вступлению в монашество лишь по истечении 3-летнего йскуса. Правило это, по-видимому, у нас было неизвестно.
Так как развод вследствие принятия монашества был разводом без вины, то оставшийся в миру супруг мог вступать в новый брак. Это правило всегда применялось и на Востоке, и у нас273.
Рассматриваемый повод к разводу имел легальное признание и был весьма распространен и в Западной Церкви. Это видно из многократных соборных постановлений, касающихся его. Причем общим правилом и на Западе было — необходимость обоюдного согласия супругов на поступление в монастырь или на «принятие покрывала», или вообще на посвящение себя Богу одним из них. Общим же правилом было, что супруг, давший разрешение другому на расторжение брака, сам не мог уже вступать в новый брак; впрочем, один Собор дозволяет брак и в этом случае. Кроме того, одним из Соборов было постановлено, что расторжение брака и при указанных условиях не могло иметь места без разрешения епископа274.
Пострижение в монашество было одним из самых распространенных и самых излюбленных поводов к разводу в допетровской Руси. Можно положительно утверждать, что ни один повод из указанных в Кормчей не бытовал у нас с таким успехом, как пострижение в монашество. Это понятно: никакая другая побудительная к разводу причина не могла так удобно прикрывать самоуправство тогдашнего русского человека в сфере расторжения брака, как этот правый повод. Впрочем, не надо заносить этого в счет нашим предкам как что-то исключительное, только им присущее. Это явление не национального только, а общекультурного характера. В то время, когда в обществе формальные правила религии заменяют ее внутреннее содержание, ее существо, в то время, когда обряду отдается предпочтение пред религиозной идеей, тогда необыкновенно охотно привлекается божество к участию в решении мирских дел, и его авторитетом прикрывается человеческое своеволие. Стоит только на известный факт наложить религиозное клеймо, и он сейчас оправомерится. Так было и у нас в Древней Руси. Масса браков расторгалась самым произвольным образом, благодаря тому что в обществе рано и быстро укрепилось убеждение, что обряд пострижения бесповоротно разрывает брачные узы. Недовольному супругу следовало только так или иначе добиться сопричисления другого супруга к «ангельскому чину», и неприятный брак расторгался, а вместе с тем открывалась возможность найти себе другого супруга более по душе, чем первый. Но посмотрим ближе, какова была церковная практика относительно рассматриваемого повода и как пользовались вообще наши предки так понравившимся им византийским законом.
Не подлежит сомнению, что при расторжении брака вследствие принятия монашества основным правилом в древнецерковной практике и в народном правосознании было обоюдное согласие мужа и жены на прекращение брака этим способом. Это подтверждается многими историческими свидетельствами. Так, митрополит Григорий говорит: «Если мужу жена не даст ножниц, то не должно постригать его в монахи, то же и жене» (§ 57), т. е. один супруг не может быть пострижен в монашество, если другой не изъявит на это своего согласия275. Так, согласно Лаврентьевской летописи, смоленский князь Давид принял «мнискый чин» в один день вместе со своею женою (1196 г. окт. 6-го)276. Так, в 1205 г. жена суздальского князя Всеволода Ш Мария с согласия мужа, вследствие 8-летнего страдания неизлечимою болезнью, поступила в монастырь. Так, под 1228 г. мы встречаем такое известие в летописи: «Святослав отпусти княгиню свою по свету (т. е. по совету, по взаимному согласию), всхотевши ей в монастырь и даст ей наделок мног; иде в Муром к братьи и пострижеся»277 (факты, на которые мы уже обращали внимание). Так, митрополит Фотий в «Грамоте в Псков с наставлениями о различных предметах церковной дисциплины» говорит: если муж или жена в болезни или не в болезни захотят постричься в иноческий чин, то «муж убо жене волю даеть и ножницы, а жена тако же мужеви. А инако несть предано посгригати»278. Так, далее мы имеем в «Актах юридических...» две разводные от ХУЛ в., в которых дошли до нас даже образцы сделок подобного рода. А именно, в одной разводной 1675 г. некая Мелания Антонова, жена посадского человека Ивана Землянкина, дает последнему «отпись» в том, что она «добровольно своею охотою, а не от мужни изгонки изволила по-стритца во иноческое житие по упрощению и по совету с мужем своим для своей немощи и скорбости»279. В другой разводной 1697 г. «крестьянка Парасковья Костентинова договорилась по любви с мужем своим, с Григорьем Тихановым, “<...> чтоб ему, мужу моему, поволно на иной жены законным браком женитися, а мне, Парасковьецы, по обещанию моему посгрещися во иноческий образ в девичь монастырь». (До того она страдала какою-то болезнью многие годы.)280 Подобные же разводы практиковались и в Западной Руси, как показывает разводная от 21 марта 1646 г., по которой супруги Яков Сопоцкович и жена его Катерина Андреева «вызволяют друг друга з малженства» (т. е. расторгают брак) по случаю желания мужа идти «на покуту281 до монастыра, на пора-товане души». Ненарушимость договора обеспечивается неустойкой в тысячу коп282 грошей литовских, которая должна быть взыскана с нарушившей контракт стороны, а самый договор должен остаться в полной силе283. Подтверждение всех этих свидетельств мы находим еще и у известного А. Олеария: «Если супруги надоедят друг другу, — говорит он, — не могут жить вместе и выносить один другого, то есть средство разойтись, а именно: один из супругов может пойти в монастырь»284.
Но если обоюдное соглашение супругов на пострижение в монастырь одного из них или обоих и составляло нормальный порядок при разводах этого рода, то не подлежит также сомнению, что на практике воли и одного супруга, и преимущественно мужа, было вполне достаточно, чтобы путем самопострижения или же пострижения жены расторгнуть брак. Низшие духовные власти, видимо, далеко не всегда выполняли церковное правило
о необходимости обоюдного согласия. И действительно, в древних памятниках сохранилось несколько свидетельств такого одностороннего, своевольного пострижения, причем постригавшийся обыкновенно скрывал свое брачное состояние. Так, новгородский посадник Твердислав постригся 8 февраля 1221 г., «утаився жены и детей»285. Так, митрополит Фотий в указанной выше грамоте в Псков не дозволяет игуменам, под страхом запрещения и воздержания от священства, постригать жен, которые идут в монастырь, «утаився мужей своих»286. Так, у Г. К. Ко-тошихина читаем: «...а который человек, видя свою жену увечную или несоветливу, отступя от нее, сам пострижется...»287. Так, у Олеария мы находим рассказ о молодой жене одного поляка, которая, соскучившись жить в одиночестве вследствие отсутствия ее мужа в продолжение целого года, сошлась в это время с другим и прижила с ним сына, а затем из страха мести со стороны мужа постриглась в монастырь288. Пострижения одного супруга без испрошения согласия другого практиковались и в Западной Руси, как видно из разводной от 8 августа 1609 г.289.
Но чаще и обычнее, чем одностороннее и самовольное пострижение, было приневоление другого супруга к принятию монашества. Иногда такое насильное пострижение сопровождалось ссылкой на какую-нибудь причину, делавшую продолжение брака невозможным, иногда же обходились и без этого: муж теми или другими средствами приневоливал жену постричься и таким образом разрывал немилые ему брачные узы, с тем чтобы заключить новый брак, более симпатичный.
Самым обыкновенным мотивом принудительного пострижения жены было бесплодие. На этом основании была, как известно, пострижена в монастырь супруга великого князя Василия Ивановича Соломония Сабурова (1526 г.)290. На этом же основании Грозный постриг свою третью жену Анну Колтов-скую (1577 г.)291. Олеарий пишет, что вообще «муж имеет право в случае бесплодия жены заключить ее в монастырь и спустя шесть недель (?) жениться на иной»292. Едва ли, впрочем, о праве в техническом смысле здесь может быть речь. Не говоря уже о праве, содержавшемся в Кормчей, не лишен важности следующий факт: развод Василия Ивановича с Соломони-ей стоил ему больших хлопот: «Великий князь обращался за советом в своем щекотливом деле и к митрополиту. Последний сначала не решился своею собственною властью дозволить развод и дал совет велик