6. Предписано коменданту строго наблюдать за повременным освидетельствованием нижних воинских чинов и за отсылкой одержимых венерической болезнью в больницу».
Приведенное циркулярное извещение «Об изъявлении признательности одесскому военному губернатору» датировано
24 мая 1844 г. Пять дней спустя министром внутренних дел были утверждены выработанные С.-Петербургским врачебнополицейским комитетом «Правила для публичных женщин и содержательниц борделей», легшие в основу той системы, которую принято называть системой регламентации проституции. Из учреждения нетерпимого и преследуемого публичный дом, другими словами — дом торговли женским телом, сделался учреждением, поставленным под контроль и охрану правительственной власти. Содержательницы публичных домов в столице получили право открыто заниматься отдачей внаем тела женщин и торговать их ласками под условием лишь не доводить «живущих у них девок до крайнего изнурения неумеренным употреблением».
Хотя идея насаждения в государстве домов терпимости в целях сосредоточения в них возможно большего числа распутных женщин, как было замечено ранее, иноземного происхождения и, по всей вероятности, не получила бы у нас применения, если бы ею не увлеклись высшие медицинские чины Министерства внутренних дел, однако немало способствовало успеху проникновения ее в жизнь и то сочувствие, с каким была встречена эта мера большинством местных начальств. Редкое исключение из себя представляли те отзывы губернаторов и врачебных управ, в которых заявлялось, что «дома публичные в отечестве нашем нетерпимы», и предлагалось все «потаенные дома (maisons de rendez-vous) уничтожить, а содержательниц таких домов, занимающихся обманом неопытной юности, иногда даже детства, и торговлей невинными, строжайше преследовать и наказывать». Обычный тип ответов был совершенно другой: отвечавшие требовали снятия запрета с занятий проституцией и устройства публичных домов, доказывая более или менее красноречиво, что только при дозволении, хотя бы и секретном, занятия промыслов и непотребства можно обеспечить, чтобы промышляющие развратом женщины периодически подвергались освидетельствованию. «Сия мера, — пишет в своем донесении одна из врачебных управ, — не только не будет вводить разврата и деморализации в государстве, а напротив того, оную постепенно уничтожит, ибо значительное число людей, кои по бедному состоянию, как то: бедные чиновники, дворяне, служащие по разным присутственным местам и сим подобные или по роду службы, как военные, не быв в возможности вступать в законный супружеский брак для удовлетворения естественных нужд и не имея к тому особых женщин, а кроме того, опасаясь заражения от занимающихся секретно непотребством, обращают свои по сему предмету старания к женам и дочерям всякого сословия, нередко честно себя ведущим, и, таким образом, вносят в их семейства деморализацию, разврат, бесчестие, распри, расторжение супружеского союза и тому подобные ничем уже не могущие исправиться дурные последствия». Соображения, более или менее подробные, в доказательство пользы учреждения публичных домов можно было найти во многих из доставленных отзывов, но в особенности был характерен один из них, возводивший дома терпимости на степень государственных общеполезных учреждений. Проект этот, принадлежавший одному из инспекторов врачебных управ, настолько любопытен, что из него стоит привести несколько статей: «В публичном доме, состоящем под отдаленным присмотром врачебной управы и полиции, ближайшим же самой содержательницы, — читаем в этом проекте, — находятся девки не для потачки или содействия разврату, но жертвующие собою для истребления источников венерической болезни и по этому поводу правительством терпимые. Употребляю выражение “терпимые”, потому что они не бес-посредственно стремятся к этой благородной цели, а одним злом — удовлетворением страсти невоздержных — истребляют другое, т. е., находясь всегда в чистом и здоровом положении, прекратят болезнь, ужасные последствия которой так часто мы встречаем. <...> Всякий приходящий в публичный дом с известным намерением должен прежде всего беспрекословно подвергнуться осмотру содержательницы; если окажется у него венерическая болезнь, то последняя (т. е. содержательница. — Ред.) обязана донести о том полиции как о человеке злонамеренном. <...> Осмотр женщин производится самою содержательницею или же опытною ее помощницею ежедневно: в пасмурную погоду в полдень, а в ясные дни утром или вечером, дабы воспользоваться отсветом лучей солнца, горизонтально падающих. А дабы содержательница могла осматривать с точностью и верностью, должна приобресть, подобно повивальным бабкам, в академии или университете, а где их нет, у члена врачебной управы и при больницах, нужные теоретические и практические сведения для узнавания признаков во всех степенях и формах венерической болезни как у мужчин, так и у женщин. К слушанию же лекций об упомянутых болезнях допускаются только имеющие от полиции свидетельство о хорошем поведении и от городского врача о достаточных качествах нравственно-физических способностей. Оказавшая достаточные успехи получает от профессора свидетельство или же от другого лица или места, которые имеют на это право. По этому свидетельству ей позволяется открыть публичный дом. <...> Содержательница обязана занимать проживающих у нее женщин в свободное время, смотря по их способностям, шитьем, вязаньем чулок, чтением нравственных книг и музыкой». Раз в месяц публичный дом посещается членом управы или городовым врачом совместно с полицейским чиновником. «О найденном они записывают в шнуровую книгу для составления по ней мнения при представлении в известное время содержательниц к награде». Далее идут правила о наградах содержательниц публичных домов за отличное исполнение ими своих обязанностей и о взысканиях, налагаемых на неисправных.
Этот проект, несомненно, шел слишком далеко и потому даже в то время, при всей симпатии к публичным домам высших медицинских сфер, признан был несоответствующим своей цели. Ему было поставлено в вину, что в нем: «1) Ремесло публичных женщин удостаивается особенного покровительства властей, тогда как оно едва только может быть терпимым.
2) Свидетельствование женщин знающими врачами предполагается производить слишком редко; в течение одного месяца женщина, заразившись, может сообщить заразу большому числу людей. 3) Свидетельствование женщин содержательницами ненадежно, потому что от последних нельзя требовать нужных для распознавания сифилитических болезней сведений, равно потому, что удаление публичной женщины от промысла слишком противоречит выгодам содержательниц. Допускать содержательниц к слушанию лекций о диагностике сифил<ити>ческих болезней — вещь несбыточная. 4) Дозволение женщинам лечиться вне больниц открывает путь к распространению заразы: можно смело ручаться, что зараженные, если бы и стали лечиться, то в то же время будут продолжать свой промысел. 5) Всё дело возложено преимущественно на полицию, от которой нельзя ожидать необходимой строгости и точности, потому что, не говоря о других причинах, она не понимает важности этих мер; и 6) Тариф сношений публичных женщин с их посетителями ни с чем не сообразен, так же как и наставление о награждении содержательниц и пр.».
В двухлетний период с 1843 по 1845 г. врачебный полицейский надзор за проституцией был введен в значительном числе местностей. Юридическим основанием его служили, кроме упоминавшегося ранее высочайшего соизволения на учреждение врачебно-полицейского комитета в С.-Петербурге, высочайше утвержденные 4 июля 1844 г. и 18 декабря 1845 г. «Положения» Комитета министров о распространении той же меры в Москву и Вильну. Вводя врачебно-полицейский надзор за публичными женщинами, Комитет министров старался, однако, подчеркнуть, что мера эта вызывается исключительно интересами народного здравия и никоим образом не должна быть понимаема как возведение занятия развратом в степень дозволенного промысла. Поэтому, когда министр внутренних дел в представлении об учреждении врачебно-полицейского комитета в Москве возбудил вопрос об установлении сбора с публичных женщин, Комитет министров решительно воспротивился этому, мотивировав свое несогласие с предположениями графа Перовского тем, что «учреждение какого бы то ни было сбора с публичных женщин не согласовалось бы с духом наших узаконений, ибо сие могло бы показаться как бы дозволением со стороны правительства промышлять непотребством, тогда как по законам оно строго воспрещено и преследуется».
В 1844 г. Комитет министров еще имел право сказать, что непотребство преследуется по закону, хотя после утверждения министром внутренних дел «Правил для публичных женщин и содержательниц борделей» слова о том, что оно у нас «строго воспрещено», звучали уже несколько странно. В следующем году высочайше утвержденным мнением Государственного Совета (19 июля 1845 г.) министру внутренних дел было предоставлено сделать распоряжение о том, «чтобы*местные полиции, несмотря на изданное уголовное уложение, продолжали в отношении женщин, промышляющих развратом, руководствоваться особыми правилами, принимаемыми с высочайшего соизволения к ограничению распространения в народе любострастной болезни, а в тех случаях, когда подобного рода дела поступят к судебному разбирательству и должны будут получить разрешение на основании вошедших в Уложение узаконений, — сноситься с министром юстиции об уменьшении постановленных в судебных приговорах по таким делам наказаний».
Это была, конечно, полумера, и она не могла удовлетворить министра внутренних дел. Граф Перовский совершенно последовательно доказывал, что «наказания за промысел развратом, даже смягченные, явно противоречат духу терпимости, в котором учрежден надзор по этой части», и в декабре 1847 г. сделал попытку склонить на свою сторону верховную власть. Предложение графа Перовского об отмене взысканий за непотребство не удостоилось, однако, высочайшего одобрения. Император Николай Павлович пожелал иметь по этому делу доклад за общим подписанием министров внутренних дел и юстиции.