635. Есть решения, в которых расторжение было мотивировано, кроме признания неспособного супруга, еще показанием другого супруга и показанием отцов духовных, следовательно, без всякого участия экспертизы636.
Что касается условий неспособности, то в числе их некоторые остались прежние. Из всех вышеприведенных решений Московской духовной консистории видно, что развод давался вследствие добрачной неспособности супругов. Но из высочайше утвержденного 8 января 1824 г. положения Комитета министров видно, что с этим принципом не всегда считалось правительство. Указанным положением Комитет, по заключению Св. Синода, постановил: «Принять общим правилом, чтобы женам самовольно оскопившихся дозволяемо было выходить в замужество за других», как кажется, независимо от времени оскопления637. Число лет неспособности в браках, расторгнутых консисторией и Синодом, различно: З638, 5639,7640, 8641 и 17 лет642, что указывает на сохранение в силе прежнего трехлетнего mini-mum’a.
Но вот существенное нововведение: практика признает поводом к разводу в равной мере и неспособность жены, как и мужа. Между тем как Кормчая знает лишь неспособность в виде мужского бессилия. Интересно, что разводы вследствие неспособности жены основываются на тех же узаконениях Кормчей, которые говорят о неспособности мужей — очевидно, практика применила здесь аналогическое толкование, чтобы согласить закон с жизнью643.
Последствия развода по неспособности заключались в осуждении на всегдашнее безбрачие неспособного супруга (нововведение, тоже неизвестное предшествовавшему периоду и реципированному им законодательству Восточной Церкви), в чем он обязывался сказкою644, и в дозволении нового брака для способного супруга, на что ему выдавался «отверзтый указ»645.
В начале текущего столетия и относительно допущения этого повода к разводу, как и предыдущего, замечается реакция в практике Московской духовной консистории, или, вернее, в резолюциях московских архиереев и Синода. В 1815 г. духовная консистория постановила расторгнуть брак отставного генерал-майора А. А. Ч. с женою его вследствие 17 лет длившейся неспособности ее к брачному сожитию, основав, по обычаю, решение свое на светских законах Кормчей646. «Но преосвященный Августин не утвердил определения консистории, объясняя, что “по слову Господню, брак расторгается только словесе ради прелюбодейного”. Правило, которое консистория взяла за основание развода, могло быть уважительно, когда бы жена от рождения была не способна к супружеству. Ежели разводы будут по болезни, то ничего не будет слабее, как брачные узы, которые, напротив, должны быть всего крепче, ибо, по слову Господню, “оставит человек отца и матерь, и прилепится к жене своей” (Мф. 19: 5), и паки “Бог сочетал, того человек да не разлучает” (Мф. 19: 6) — и, проживши 17 лет в супружестве, поздно думать о разводе».
Св. Синод резолюцию преосвящ<енного> Августина, как основанную на Слове Божием, утвердил во всей ее силе, и брак остался нерасторгнутым647.
Тот же преосвященный вводит особый предварительный способ расследования при утверждении дел этого рода: он предписывает духовнику «объяснить поведение супругов, не было ли между ними ссор, не судились ли между собою». В этом же духе действует и Синод. По одному делу отказ свой в просьбе он мотивирует следующим образом: «...разлучается жена от мужа ея ради вины (?), аще муж не возможет три лета от времени брачнаго совокупления к своей прилепитися жене, но она, по прошествии сего времени, жалобы о сем не приносила; начала же иск в 1814 г., т. е. спустя от вступления в брак десять лет. А дабы они возымели желание на взаимную друг к другу любовь и согласие на продолжение супружеской жизни, то предоставить духовным их отцам увещевать их к миролюбивому сожитию»648. Слабость этой аргументации очевидна. В ней слышится голос не судьи, а администратора, оправдывающего свои постановления не законом, а усмотрением.
Болезнь тяжкая составляла и в настоящий период легальный повод к разводу, впрочем, уже сначала с ограничением, а впоследствии и совсем перестала быть поводом. В 1723 г. 22 марта в резолюции Св. Синода по доношению Московской духовной дикостерии в п. 11 было сказано: «Разлучающихся мужа или жену от брачного союза за болезньми отнюдь без Синодского рассуждения не разводить и не постригать, токмо, исследовав о том обстоятельно и опасно и освидетельствовав болезни докторами, присылать доношения с письменным свидетельством в Синод и ожидать синодальной резолюции»649.
Из синодского указа по одному частному делу, рассматривавшемуся в Синоде 11 июля 1726 г., следовательно, в ближайшее время к указу, допускавшему, хотя с ограничением, возможность развода по болезни супруга, узнаём, что эта духовная коллегия далеко не склонна была давать разводы по вышеобо-значенной причине и как бы принципиально высказывалась против подобных разводов650.
В другом синодском решении в начале настоящего столетия мы видим тот же взгляд Синода: он отказывает мужу, просившему развода вследствие официально констатированной неизлечимой венерической болезни жены651.
Судя по тому, что в решениях Московской духовной консистории за весь период, рассмотренный Розановым (1721 — 1821), не встречается ни одного бракоразводного процесса вследствие болезни супруга (если она не осложнялась неспособностью к браку, что было уже самостоятельным поводом)652, надо заключить, что повод этот едва ли официально бытовал, что понятно, если припомним, что развод по болезни супругов воспрещался уже таким ранним памятником церковного права, как Уставом Ярослава653. Но разводы вследствие психических недугов (безумия) существовали. Так, в 1725 г. 18 декабря Московской духовной консисторией было решено такое дело: «По челобитью жены, что “со времени венчания 15 лет муж ее находится в безумстве”, велено было произвести следствие духовных дел управителю. При следствии родители мужа, духовный отец и посторонние свидетели подтвердили это. Брак расторгнут на основании Кормчей книги (Нов. Запов. Иустин. царя, г. 4. Зак. градск. гран. 11 п. 2)654, и ей дозволено вступить в новый брак»655. Здесь консистория применяет по аналогии законы, касающиеся неспособности к брачному сожитию вследствие мужского бессилия, к случаю безумия656.
Относительно безвестного отсутствия (или, как его называло тогда законодательство и судебная практика, — побега, самовольных или долговременных отлучек) действовали (как относительно других поводов) отчасти прежние правила, отчасти выработаны были новые657.
Узаконениями, на которых основывала свои постановления синодская и консисторская практика в вопросах о влиянии безвестного отсутствия на брак, были по-прежнему каноны и светское византийское законодательство658. Но, руководствуясь этими законами, практика нашла возможным, наряду с повторением старых, выработать новые, существенно отличные правила от действовавших в предшествовавший период.
Два условия требовалось для того, чтобы безвестное отсутствие одного супруга стало законным поводом к разводу для другого: во-первых, истечение не менее 5-летнего срока безвестного отсутствия659 и, во-вторых, невиновность оставленного супруга в отлучке оставившего и, по некоторым решениям, — добропорядочное поведение первого во время отлучки последнего. В Синодском указе 22 марта 1723 г. даны по этому поводу такие правила: суд о мужьях, которые во время побега жен своих вступят во второй брак, производить по священным правилам, достоверно исследовавши, не был ли причиною побега оставленный супруг; и если окажется, что он в этом невиновен, то брак его оставлять в силе, а оставившему лицу отказывать в браке. Если же, напротив, обнаружится виновность оставшегося супруга, как умысел на жизнь оставившего, и другие преступления и проступки, перечисленные в священных правилах и законах византийских императоров, то брак его расторгать, оставляя в силе брак, заключенный покинувшим супругом660. Замечательно, что этот указ не столько говорит о разводе, сколько о браке, заключенном оставленным супругом во время побега другого или же бежавшим в бегах: законная сила этих браков ставится в зависимость от виновности или невинности того или другого супруга.