. Кое-где водился даже обычай «первой ночи»808, гаремы были нередким явлением809.
Из сказанного выше видно, что женщины не отставали в разврате от мужчин — иметь любовников было так же модно, как и иметь любовниц810. Бросание мужей женами и даже выход замуж при жизни первых не было редкостью811. Вырвавшись на свободу из терема, русская женщина в большинстве случаев пользовалась этой свободой в ущерб семейным нравам. Внебрачных связей не только не стыдились, но гордились ими, если эти связи были с сильными мира сего812, и нередко заводили их с корыстными целями813.
Такое состояние нравов не могло упрочить брачных уз. Параллельно с пассивным отношением одних супругов к разврату своих мужей или жен, другие «за малое что разводились»814, если не легально, то вопреки закону. Случаи бигамических браков стали часты. Разлад в семье вызвал к жизни институт разлучения супругов. Но рамки закона были все-таки тесны для тогдашних расшатанных нравов. В проектах реформ предполагалось эти рамки несколько раздвинуть, но реформы не осуществились. Практика же духовно-судебная, напротив, стала все реже и реже допускать легальные расторжения браков. В таком состоянии законодательства и быта мы подходим к настоящему времени.
Глава Х1П ДЕЙСТВУЮЩЕЕ БРАКОРАЗВОДНОЕ ПРАВО
Так как действующее законодательство представляет собою продукт предшествующего периода, так как в нем в ближайшее к нам время не последовало никаких существенных изменений, то речь об этом законодательстве не может быть пространною. После изложенного выше большинство действующих норм бракоразводного права не нуждается в исследовании их, потому что такое исследование заключалось бы в повторении прежде сказанного.
Здесь мы постараемся только свести и сопоставить эти нормы с прежде действовавшими.
Современное русское бракоразводное право есть плоть от плоти и кость от костей бракоразводного права предшествующего периода. Во главе брачного, а с ним и бракоразводного права стоит по-прежнему Синод, сохранивший и свое прежнее назначение, и свое прежнее (почти без изменений) устройство. Теперешняя роль Синода, в ряду других государственных учреждений Русской империи, лучше всего характеризуется следующей статьей Основных законов: «В управлении церковном самодержавная власть действует посредством Св. Синода, ею учрежденного»815. Это «действие» самодержавной власти сказывается не только в том, что весь состав Синода организуется по непосредственному усмотрению ее816, но также и в том, что эта власть имеет в составе Синода еще и собственного контролера, который хотя и носит сравнительно скромное название обер-прокурора, но на самом деле есть министр духовных дел православного исповедания и духовный генерал-прокурор вместе, и притом в смысле всесильной дореформенной прокуратуры: «Без его участия ничего не делается в Синоде; он предлагает, экспедирует дела, приводит в исполнение решенные. Ни один синодальный акт не имеет значения без его утверждения; он имеет право veto в случае несогласия синодальных определений с государственными законами. По делам своего ведомства обер-прокурор приглашается в департаменты Государственного Совета и в Комитет министров. Чрез него Синод сносится с министерствами. Каждогодно обер-прокурор доставляет императору доклад об общем положении Церкви»817. Так, организованный Синод, и он один, остается полным решите-лем судьбы бракоразводного права как в отношении законодательном, так и судебном. Влияние Синода на судебно-практическую сторону этого права стало в особенности сильным с 1805 г., когда решение бракоразводных дел было сосредоточено в Синоде, т. е. когда все эти дела (за исключениями, которые будут указаны ниже) стали стекаться в Синод со всех концов обширного Русского царства не по воле только тяжущихся, но ipso jure [самим фактом], на ревизию818. Эта централизация бракоразводных процессов способствовала, конечно, немало развитию постоянства в бракоразводной практике, но вместе с тем и развитию в ней письменного формализма, связанного с заглазным, по мертвому материалу, изучением дел и с неминуемыми от этого последствиями — решениями больше формально, чем материально основательными. Возникает сомнение в возможности одному учреждению для всей империи изучать надлежаще даже этот письменный материал. В этой роли единого контролирующего суда Синод мог бы быть полезен скорее как кассационный, чем как ревизионный суд, тем более что исторический опыт не говорит в пользу ревизии всякого решения низшего суда: она роняет авторитет этого суда, а самый суд приучает к невнимательному отношению к делу, так как с него снимается нравственная ответственность за решение, которое будет исходить не от его лица, а от лица высшего суда. Немало способствует неудовлетворительности синодских решений и старый отживший порядок процесса, основанный на формальной теории доказательств, которому следует синодская практика (вместе с консисторской, как увидим ниже).
Что касается засим источников бракоразводного права, то они в общем остались те же, что и в предшествующий период. В решениях своих как Синод, так и подчиненные ему инстанции, епархиальные архиереи с состоящими при них консисториями, руководствуются, как и прежде, правом смешанного характера: церковного и светского. Статья 6 Устава духовных консисторий перечисляет эти источники следующим образом: «Основания епархиального управления и суда суть: а) Закон Божий, в Священном Писании предложенный; б) каноны, или правила, святых апостол, святых Соборов вселенских и поместных и святых Отец; в) Духовный Регламент и последовавшие за ним высочайшие указы и определения Святейшего Правительствующего Синода; и г) действующие в государстве узаконения».
Но в действующем церковном, а с ним и бракоразводном праве мы замечаем и нововведение в области источников. Наш печатный Номоканон, бывший до сих пор не фигурально только, а в действительности Кормчим для нашего духовного правительства, с 1836 г. не издается более. Место его с 1839 г. заняла так называемая «Книга Правил Св. Апостолов, Св. Соборов Вселенских и Поместных и Св. Отец»819, представляющая собою «Синтагму» Фотия с некоторыми исправлениями, но без толкований известных законоведов — Аристина, Зонары и Вальсамона, а лишь с краткими примечаниями. Этим самым вторая часть Кормчей, т. е. канонизованное византийское право, отошла в историю. Это устранение из практики светской части Кормчей едва ли можно считать благодетельным при нынешнем состоянии законодательства Русской Церкви. Очевидно, что с одним каноном этой Церкви нельзя ни управляться, ни творить суд. Не говоря о том, что никакая всеобъемлющая аналогия не может извлечь из канонов всего потребного для этой жизни, сами каноны заключают в себе немало постановлений случайного происхождения, предназначенных действовать в тех именно обстоятельствах, которыми они вызваны и вне которых не могут иметь приложения. Причем многие из этих обстоятельств имели чисто местный и временный характер820. После этого понятно, что «Книга Правил...» стала для церковно-судебной практики, по выражению проф. Н. К. Соколова, «чем-то вроде арсенала древностей, из которого берется и назначается к употреблению только то оружие, которое угодно и желательно в данном случае и при данных обстоятельствах»821.
Мы видели, что судебная практика предшествующего периода, сознавая эту недостаточность канонических постановлений, усердно черпала дополнительные постановления из законов византийских императоров, пользуясь для того логическим толкованием и аналогией в возможно широких размерах. Конечно, и здесь дело не обходилось без затруднений: жизнь римская позднейшего периода и жизнь русская представляли всегда немало различий, но все-таки легче было нашим духовным судьям вершить бракоразводные дела, располагая более обильным и более жизненным материалом, чем какой заключается в одном каноне. Теперь, по-видимому, этим судьям должно оказывать подмогу русское светское право вместо византийского. Но эта подмога крайне слабая, и удовлетвориться ею весьма трудно. Так, например, тщетно искали бы духовные судьи разрешения своих сомнений в нашем Своде гражданских законов. Напротив, этот Свод, что касается брачного права, сам весь сомнение без Устава духовных консисторий.
Но, быть может, эта скудость в источниках бракоразводного права находит себе оправдание в том, что теперь мы идем по пути развития национальных норм бракоразводного права, коренящихся в особенностях нашего быта, или в том, что благодаря устранению византийских источников мы получаем право, проникнутое единым принципом вселенского учения. Но, к сожалению, не наблюдается ни того, ни другого.
Наше бракоразводное право и после того, как мы сдали «юстиниановские свитки» в архив, все-таки во многом осталось византийским. Ниже мы увидим, что из четырех поводов к разводу, допускаемых действующим законодательством (мы считаем четыре повода, имея в виду поводы с жизненным характером), два (неспособность к брачному сожитию и безвестное отсутствие) основаны в главном на византийских законах.