<...> Союз между мужем и женой должен быть союзом любви, союзом духовным, а если в браке нет союза духовного, то такой брак унижает лишь достоинство человеческое и должен быть расторгнут общиной даже против воли супругов, ибо такой брак вполне безнравствен, а все безнравственное должно быть уничтожено для пресечения соблазна верующих»942. По другим свидетельствам, «молокане допускают и развод брачный, но не иначе как предварительно обсудивши, так сказать, соборне вину или причину семейного несогласия. По выслушании жалобы от обиженного и оправдания противной стороны, “старец” принимается за чтение библейских текстов, относящихся до семейной жизни и супружеской верности943, и затем присуждается развод»944.
Вероятно, это разногласие объясняется, между прочим, и тем, что молокане делятся на три толка (тамбовский, владимирский и донской), и в каждом есть некоторые особенности945.
3) Штундисты, как и молокане, отвергают все таинства. Брак тоже не признается у них таинством в смысле Православной Церкви: «Это — обыкновенный житейский акт, акт важный и существенный. В силу уже этого обстоятельства он признавался всегда делом обоюдного согласия жениха и невесты. Условившись заранее насчет вступления в брак, жених и невеста заявляют обыкновенно на так называемом общем собрании всем остальным братьям и сестрам о своем намерении. Иногда вместо них это заявление делает “старший брат” или вообще уважаемые члены общины. Такое заявление, будет ли оно сделано самими брачащимися или старшими лицами, считается чем-то вроде законодательного установления. После него жених и невеста считаются уже мужем и женой между остальными сектантами. Такое заявление всегда почти сопровождается чтением приличных случаю мест из Священного Писания и словесным поучением»946. «Н. Г. так описывает совершение брака в м<естечке> Любомирке: Ряба-Шапка ставит пару на колени и читает над ними молитву, затем объявляет, что они соединены самим Богом, прибавляя: “А что соединено Богом, человек да не разлучает”. Как совершаются браки в Любомирке, так и в остальных местах, где есть “старшие братья”; где нет выдающихся “братьев” и все “братья” считаются равными, к чему стремятся и все братства, брак устанавливается совместно всеми братьями и сестрами, явившимися на собрание. <...> Состоявшиеся таким образом браки свято сохраняются секта-торами. По крайней мере, не слышно теперь случая расторжения между штундистами состоявшихся браков»947.
4) Шалопуты вначале неодобрительно смотрели на брак, считая, что достичь нравственного совершенства можно, только удаляясь от половых сношений. Но теперь монашеский образ жизни не признается обязательным, хотя многие шалопуты ему следуют. Для всех же остается правилом — строгая умеренность в половых сношениях супругов, считая, что первые часто служат источником дурных поступков. «Но допуская половые сношения, шалопуты требуют, чтобы в основе их непременно лежала любовь. Половое сожительство без любви шалопуты считают вещью в высшей степени возмутительною. Поэтому лица, состоящие друг с другом в законном, церковном браке, но не чувствующие друг к другу любви, по вступлении в шалопутскую секту тотчас же прекращают супружеские отношения.
Относясь строго к половой связи законных супругов, не питающих друг к другу любви, шалопуты тем не менее не уничтожают совместного сожительства таких лиц. В этом случае брачный союз обращается в союз экономический, хозяйственный, к тому же скрепленный необходимостью воспитать детей, прижитых совместно до поступления супругов в секту. Церковная жена в этом случае является товарищем и помощником мужа в деле добывания средств к жизни и в заботах о детях; но чисто супружеским отношениям между ними нет места.
Взамен брака церковного шалопуты выдвинули брак по “духу”, по любви. “Жить нужно с тем, кого любишь и кто тебе супруг по духу”, — учат шалопуты и, сообразно с этим, те из них, для которых церковный брак оказался несчастным, имеют на стороне “духовниц”, предоставляя своим церковным женам иметь, в свою очередь, “духовников”. В том случае, когда лица, сошедшиеся “по духу”, еще не вступали до того в церковный брак или овдовели и когда, таким образом, ничто не препятствует совместному сожительству, они поселяются вместе и живут совершенно так, как бы заключили законный брак.
Шалопутский брачный союз “по духу” совершенно аналогичен браку, заключаемому вообще раскольниками без церковного венчания и не признаваемому у нас законным: самая форма заключения брака у шалопутов — торжественное заявление брачащихся перед собранием общины о намерении жить “по духу” и благословение их наиболее почетными членами общины, совершенно соответствует формам бракосочетания, наблюдаемым в различных сектах и раскольничьих толках. Вообще, никогда не приходится слышать жалоб от крестьян, наиболее компетентных свидетелей в этом деле, на то, чтобы шалопут-ские духовные браки служили только предлогом для разврата и чтобы они были менее прочны, чем брачные союзы всякого другого рода»948.
Вот воззрения на брак важнейших фракций нашего сектантства. Если эти воззрения и далеки от догмы Православной Церкви, то вместе с тем в общем они далеки и от дурных нравов2; 1.
5. [Заключение]
Этим и заканчивается наше исследование русского бракоразводного права. Но прежде, чем положить перо, является невольное желание еще раз оглянуться назад и окинуть хоть беглым взором более чем десятивековую работу мысли русского человека в вопросе о расторжении брака. Мысль эта вначале заявляет себя покровительницею свободы и мужнего авторитета в деле развода. Но с появлением новой культурной силы в лице христианства и с принесением готового чужеземного права — византийского законодательства — начинается раздвоение в русской мысли: старые нравы влекут русского человека к прежней свободе разводов, новая культура — к ограничению этой свободы и к упорядочению разводов. Под влиянием борьбы этих двух сил жизнь направляется по диагонали параллелограмма их. Представителям новой религии приходится уступать под напором жизненной волны, а русской старине понемногу сдаваться под действием христианской проповеди. В общем, однако, прогрессивное движение русского правосознания в смысле приближения его к христианскому идеалу было медленным: слишком несчастлива была политическая судьба русского народа, слишком мало было к нему притока здоровых, культурных источников, слишком низок был общий умственный и нравственный уровень его, чтобы он мог скоро впитать в себя соки евангельской истины. Мало того, даже византийские законы, рассчитанные тоже на нравы расшатанные, были для старой Руси не по плечу, так сказать, слишком идеальны. И вот, вдобавок к византийским, появляются еще свои, выработанные русской жизнью поводы к разводу. В общем, получается обширная схема этих поводов, но и она не удовлетворяет правосознание тогдашней эпохи: разводов ищут еще помимо легальных поводов, обращаются для этого к некомпетентной власти и, наконец, останавливаются на мысли, что развод есть дело частное и что личная воля супругов сама закон для брака.
В таком состоянии подходит русское общество ко времени великих реформ великого русского монарха. Стремление этого монарха преобразовать не только Русское государство, но и русское общество оставило глубокие следы и в юридической судьбе брачного союза. С Петра Великого светская власть становится деятельной силой в бракоразводном праве и суде. Официальное правосознание вырабатывается под ее непосредственным воздействием. Появляются причины развода, основанные на светских законах, изданных русскими императорами (как в Кормчей — византийскими), а главное — создается духовное судебно-правительственное учреждение, вполне подчиненное светской власти, которая чрез его посредство начинает регулировать брачные дела и общими, и сепаратными указами. Пользуясь этими повелениями свыше и имея в руках старую законную книгу (Кормчую), духовно-судебная практика вырабатывает русско-византийское бракоразводное право, которое всё больше и больше закрепляет брак. В результате старое византийское законодательство мало-помалу забывается, и в заключение от него остаются одни лишь отрывки. Официальная свобода разводов постепенно стесняется, и число поводов к разводу делается всё меньше и меньше. Но неофициально русские люди и Петровской Руси легко разрывают свои браки: то обращаясь для этого к содействию низшей духовной власти, то разводясь сами, «не ходя к святительскому суду». Лица высших классов прибегают для обхода закона к милости русских монархов и нередко получают от них то, чего не могут дать каноны. Как в старое время религия, так теперь нравы слабо сдерживают порывы своеволия. Ко всему этому одна часть русских людей отделяется от Православной Церкви, устраивает брачную жизнь согласно своим религиозным воззрениям, и, надо сознаться, не с пользой для укрепления брачных уз. Несогласие между законом и жизнью сознается в эпоху кодификационных работ и духовной, и светской властью. Но попыт-
ки кодификаторов преобразовать бракоразводное право на началах сближения требований жизни с достоинствами закона не достигают желанной цели.
С таким наследством передает история судьбу русского брака современному обществу.
Состояние брачных уз в этом обществе представляется в таком виде. Легально они закреплены насколько возможно: расторжение их допускается Кодексом лишь ввиду самого чувствительного поражения важнейших брачных элементов — этического и физического, а бракоразводный суд и из этого minimum’а, дозволенного Кодексом, дает весьма мало. Что же касается действительной фактической крепости брака, то русское общество далеко не может похвалиться ею. Даже суд гражданский — а только немногие семейные раздоры доходят до суда — может констатировать частые несогласия в супруже-ствах и частые ходатайства о разлучениях, хотя временных. Суду же уголовному нередко приходится быть свидетелем других, еще более печальных фактов — возникновения тяжких уголовных преступлений (даже убийства) вследствие невозможности прекратить брак, находящийся в патологическом состоянии.