рого следовала юридическая действительность брака. Только после обручения могла последовать передача (traditio, Training) невесты властодержателем мужу958 с соблюдением при этом разных обрядностей. В XI в. выступает на сцену так называемый orator, Ftirsprecher, как руководитель при передаче, подсказывающий и властодержателю, и жениху их слова и действия: так как формальности передачи стали ускользать из народной памяти, то потребовались особые мастера своего дела, чтобы помогать воспоминанию. Решающее значение для истории передачи имело падение родовой опеки: с наступлением личной самостоятельности женщины, вместо обручения чрез властодержателя явилось самообручение и вместо передачи через властодержателя явилась самопередача — невеста сама себя стала вверять, передавать жениху для отведения в дом его. Но передавалась ли невеста жениху властодержателем или сама — (в любом случае) объектом передачи была невеста. Поэтому еще в XIII в. слово «Training», которое в настоящее время означает сочетание обоих брачащихся и их взаимную самопередачу, употреблялось только в отношении к невесте, а не в отношении к обоим брачащимся; можно было говорить лишь о Training невесты, потому что именно она вверялась, передавалась жениху959. Как особенная форма самопе-редачи, явилась Training через третье лицо, свободно выбранное невестой или, как это объясняется самою внутреннею природою бракозаключительного акта, обоими брачащимися, будет ли это отец, опекун невесты или посторонний человек. Самопередача есть единственная форма передачи, известная второй половине Средних веков, и благодаря ей именно сделалась возможною церковная передача через духовное лицо, следовательно, сделалось возможным органически включить церковное участие в бракозаключительном акте в действующее право960. Церковное благословение браков было старинным церковным обычаем и не в XIII в. проникло в народное сознание, но оно не входило как «pars integra» [«неотъемлемая часть»] в юридический акт заключения брачного союза. Как скоро же самопередача невесты сделала возможною передачу ее через духовное лицо, Церковь с особою ревностию стала стремиться к тому, чтобы третьим лицом был всегда и исключительно священник, чтобы невеста или оба брачащихся не выбирали себе какого-либо мирянина для акта передачи, «пе laici sua auctoritate sine sacerdote aliquos matrimonialiter audeant conjungere» [«чтобы миряне своею властью не смели сочетать кого-либо супружескими узами без участия священника»]961.
Представленный мною краткий очерк выясненного германской наукой германского бракозаключительного права показывает, насколько несовершенны научные приемы г-на Загоров-ского при обработке русского бракозаключительного и бракоразводного права. Он, во-первых, не обратил должного внимания на обручение: не только в германском, но и в римском праве, и в церковных канонах962 обручению придавалось слишком важное значение, для того чтобы не подвергнуть его особому, нарочитому рассмотрению. Это важное значение, доходившее до признания за обручением бракозаключительной силы, обязывало автора специального исследования о разводе особо же проследить и историю расторжения обручения, тогда как г-н Загоровский во всем своем сочинении говорит об этом предмете лишь случайно и мимоходом. Это тем более странно, что и сам он заявил в одном месте своего сочинения, что в Восточной Церкви «крепость [такого] обручения приравнивалась к крепости брачного союза»963. Во-вторых, г-н Загоровский не сделал ни малейшей попытки разъяснить то важное значение, которое должна была иметь упоминаемая летописцем передача невесты или приведение ее в дом жениха. Сказав о том, что поляне имели брачные обычаи (состоявшие в приведении невесты в дом жениха натурально после предварительного договора, т. е. обручения)964, летописец говорит, напротив, о древлянах, радимичах, вятичах и севере, что браков у них не бывало, хотя супружеские союзы и у них составлялись, по словам летописца же. В словах летописца важны не только исторические сведения о Полянских, древлянских и прочих браках, но и его собственные воззрения на то, как должен составляться супружеский союз, чтобы быть браком: не беспорядочно и случайно должны соединяться супружеские четы, а истово и правильным порядком, путем передачи невесты с рук на руки, после предварительного обручального договора. Если древляне и другие наименее культурные славянские племена должны были сделать ко временам летописца несколько шагов вперед в своем культурном развитии, то и способ заключения ими супружеских союзов должен был усо-вершиться по Полянскому образцу, вполне одобряемому летописцем.
Христианская Церковь на Руси, точно так же как и на Западе, должна была искать какой-нибудь пункт в бракозаключительных обычаях славянских племен, с которым она могла бы слить органически требуемое ею церковное венчание бра-чащихся. Таким пунктом не могли служить сборища «у воды» или на «игрищах», если даже предположить, что эти сборища носили религиозный характер, были составною частию языческого славянского культа. С отправлениями языческого культа Церковь не могла иметь ничего общего, как с делом бесовским, особенно с такими отправлениями, которыми прикрывалась и с которыми соединялась половая разнузданность. Напротив, передача невесты с приведением ее в дом жениха могла послужить для Церкви твердым опорным пунктом в ее стремлении сделать брак церковным институтом: как и на Западе, Церковь начала с того, что старалась включить церковное венчание органически в бракозаключительные обряды, прежде чем исключительно за венчанием признать бракозаключительную силу. Ясное указание на это находим в сведениях, сообщаемых Г. К. Котошихиным о заключении браков в Московском государстве. В описании царской женитьбы говорится: «...после того окручения, из-за третьие ествы, протопоп, встав из-за стола, учнет говорите по обеде молитву, и потом дружки у отца и у матери учнут благословлятися царю с царевною и с поездом идти к венчанью, и они их благословляют. И потом отец и мать царя и новобрачную благословляют образами окладными. <...> И потом отец и мать дочь свою, взяв за руку, отдают царю в руки и прощаются. А как пойдут в церковь, и в то время в палате протопоп благословляет каравайников, и Свешников, и свадебных людей, и царя, и царевну крестом». Затем, после описания входа в церковь и церковного венчания, говорится следующее: «...и потом протопоп поучает их, как им жити. <...> А соверша протопоп поучение, царицу возмет за руку и вдает ю мужевщ и велит им меж себя учинити целование. И по целовании царицу покроют. И потом протопоп и свадебной чин царя и царицу поздравляют, венчався. А по поздравлении протопоп, розвлачась, идет из церкви вон, и весь свадебной чин, и царь, и царица. И в сенях у дверей протопоп, против прежнего же, начнет всех благословляти крестом, и идут в царские палаты»965. Отец и мать передают дочь жениху только в данном случае при наличности исключительных обстоятельств; так как жених — царь, передача совершается не в доме родителей невесты для последующего затем отведения ее в дом жениха, а в царских палатах. Протопоп при этом, помимо его функции браковенчателя, является необходимым членом «свадебного чина»: он благословляет вход и выход не только жениха и невесты, но и всех участников свадебного торжества966, а после венчания передает невесту жениху, как жену мужу.
Затем в описании жития бояр и иных чинов людей Котоши-хин рассказывает: «И того дни, в которой быть свадбе, изготовят у жениха и невесты столы, и по вести, что ужь жениху пора ехать по невесту, и они поедут по чину: наперед несут каравай-ники хлеб на носилках, потом едут летом на лошадях верхами, а зимой в санях поп с крестом, потом — бояре и тысяцкой, и жених; а приехав к невесте во двор, идут в хоромы по чину. <...> А как будет время, что им ехать к венчанию, и дружки у отца и у матери невестиной спрашиваются, чтоб они новобрачного и новобрачную благословили ехать к венчанию; и они благословляют их словом, и на отпуске отец и мать жениха, и невесту благословляют образами, а потом, взяв дочь свою за руку, отдают жениху в руки. И потом свадебной чин и поп, и жених с невестою вместе, взяв ее за руку, пойдут из хором вон» и т. д. Ниже добавляется: «Таким же обычаем свадебные згово-ры и свадба, и чин у столников, у стряпчих и у дворян, и у иных чинов людей бывает против того ж. <...> Так же и меж торговых людей и крестьян свадебные зговоры и чин бывает против такого ж обычая во всем; но толко в поступках их и в платье з дворянским чином рознитца, сколко кого станет»967. Сравнительно с брачными обычаями полян, брачные обычаи Московского государства представляли ту особенность, что здесь жених «ходил за невестой» и сам приводил ее к себе из родительского дома; но существенное осталось — это именно передача, с которою Церковь и связала участие священника. И в настоящее время, по меткому выражению А. Г. Смирнова968, отправление жениха с невестой в сопровождении поезжан из дому невесты к венцу, а оттуда — в свой дом, есть то же самое приведение невесты в дом жениха, о котором говорит летописец. Доминирующее значение передачи в деле заключения брачного союза сохранилось в некоторых местностях России и по настоящее время. Так, например, в Енисейской губернии, когда приезжие, кроме дружки, сядут за стол около невесты, дружка говорит невестиным отцу и матери: «Умели вскормить-вспо-ить ваше дитятко, умейте же отдать князю новобрачному». Передачею невесты, по народному выражению, «из рук в руки», власть от родителей невесты переходит к ее будущему мужу. Или, например, у раскольников Архангельской губернии невесту с накинутым через голову платком на лицо выводят к жениху и передают ему из полы в полу конец накинутого ей на голову платка. Жених сажает ее рядом с собою за стол. Немного посидевши, встают. Отец невесты спрашивает жениха: «Будешь ли кормить-поить, одевать, обувать и женой почитать?» После утвердительного ответа совершается обряд бракосочетания по старым книгам и старым обычаям