1082, даже и в начале нынешнего столетия он оставался ей верен1083.
Остается сказать несколько слов о той части сочинения г-на Загоровского, которая посвящена изображению быта. Надобно отдать честь автору за тщательное и со значительною эрудицией составленное изображение бытовых явлений и тех факторов, семейных и социальных, которые влияли на брак и на институт развода. <...>
Главный же недостаток рассматриваемой части сочинения г-на Загоровского состоит в том, что при изображении бытовых явлений он мало заботится о том, выражается ли в них в большей или меньшей степени «правосознание» данной эпохи или они не имеют никакого отношения к «правосознанию», тогда как, судя по предисловию к его книге и по всему ее характеру, он должен был отмечать не всякие явления юридического быта без разбора, а именно те, в которых выражаются «правные воззрения народа». Например, трудно было бы искать выражения правосознания в том, что приходское духовенство венчало браки пятые, шестые и т. д. до десятого. Не всё, что «бытовало», выражаясь языком г-на Загоровского, служило и выражением правосознания. Например, из одной или нескольких грамот митрополита узнаём, что в данный момент «бытовала» содомия. Или если не подлежит никакому сомнению, что убийство всегда «бытовало», то отсюда никто не будет выводить правомерности этих явлений в сознании людей данного времени. <...>
tXXXXXJUUUUUUUUUUUU
М. М. Абрашкевич
I
О ПРЕЛЮБОДЕЯНИИ У РУССКИХ СЛАВЯН ДО ПРИНЯТИЯ ХРИСТИАНСТВА
Стремление установить взгляд русских на прелюбодеяние в наиболее отдаленную эпоху, куда лишь проникает свет истории, в эпоху до крещения Руси, встречает непреодолимые препятствия в крайней бедности дошедших до нас сведений (как по количеству, так и по качеству их). Здесь за отсутствием чисто юридических источников приходится довольствоваться памятниками общего характера. Первое место среди них принадлежит летописям. Они проливают яркий свет на минувшую судьбу нашей родины, но, к сожалению, внимание их приковывается почти исключительно к внешним событиям общественной жизни, особенно к деятельности, проявляемой княжеской властью. Для уразумения внутреннего семейного быта наших предков они дают материал весьма жалкий. «Причину тому следует искать, — по указанию Н. И. Костомарова, — в том законе человеческой природы, что в обществе, в котором мало еще развито стремление к размышлению, впечатление обращается исключительно к внешности и исключительно останавливается на крупных явлениях внешнего мира»1084. Нельзя также упускать из виду, что составителями летописей, по крайней мере первоначальных, были преимущественно монахи, лишенные семьи, далекие от всех треволнений семейной жизни, мало интересовавшиеся ею. Других непосредственных свидетельств из дохристианской эпохи нет в нашем распоряжении. Конечно, нам следует остановиться и на источниках позднейшего происхождения: в них нередко отражаются времена более отдаленные; наследие, завещанное нам Русью, просвещенной христианством, дает возможность судить и о быте Руси языческой. Но из этих источников нужно черпать с большою осмотрительностью. Многочисленные жития святых, церковные слова и поучения носят на себе такой несомненный отпечаток византийских нравов и воззрений, что попытка воспроизвести по ним черты русской семейной жизни заранее грозит окончиться полной неудачей. Из литературы светской древнейшего периода мы знаем лишь два произведения, затрагивающие внутреннюю жизнь человека: «Слово о полку Игореве» и «Слово Даниила Заточника», по которым невозможно составить достаточно ясное представление о тогдашних семейных отношениях. Более обстоятельно они обрисовываются лишь в «Домострое» — сборнике практических правил, представляющем свод мыслей, рассеянных в различных словах и поучениях, составленных как для произнесения с церковных кафедр, так и для домашнего чтения; но «Домострой» принадлежит уже XV в. Около того же времени появляются в большом количестве записки иностранцев о России; но не говоря уж о том, что тут описывалась эпоха, далекая от господства язычества, авто-ры-чужеземцы не всегда могли проникнуть во внутреннюю жизнь нашего народа и уяснить себе ее сущность. Наконец, кроме памятников древнерусской письменности, и гораздо больше, гораздо яснее и вернее, чем они, говорят о семейном быте наших предков произведения устной народной словесности. «Песня, — замечает Костомаров, — выражает чувства не выученные, движения души не притворные, понятия не занятые. Народ в ней является таким, каков есть: песня — истина»1085. К сожалению, до сих пор еще не разъяснены смысл и значение отдельных песен, не установлено время их появления, не определены наслоения, которые вносила в них каждая эпоха, словом, весь этот богатый, но сырой материал до сих пор не может служить твердым, надежным основанием для научных исследований о нравственных и правовых воззрениях нашей древности. К тому же источники устной словесности еще более, чем письменные памятники, проявляют следы смешения двух формаций: языческой и христианской, и провести между обеими точные грани немыслимо. «Понятия той или другой религии, — говорит Д. Н. Дубакин, — мирно уживались между собою в семейном быте, и случалось так, что под покровом христианской внешности скрывались и до сих пор скрываются языческий дух и смысл, и наоборот: под языческими формами скрывались и скрываются понятия, навеянные христианством»1086. Попытаемся же установить правовое воззрение языческой Руси на прелюбодеяние, насколько позволяют наши скудные сведения.
«Имяху бо обычаи свои, и закон отець своих, и преданья каждо свой нрав, — повествует Нестор. — Поляне бо своих отець обычай имуть кроток и тих, и стыденье к снохам своим и к сестрам, к матерем и к родителям своим, к свекровем и деверем велико стыденье имеху, брачный обычай имяху: не хожаше зять по невесту, но привожаху вечер, а заутра прино-шаху по ней, что вдадуче. А Древляне живяху звериньским образом, живуще скотьски; убиваху друг друга, ядяху вся нечисто, и брака у них не бываше, но умыкиваху у воды девица. И Радимичи, и Вятичи, и Север один обычай имяху: живяху в лесех, якоже всякий зверь, ядуще всё нечисто, срамословье в них пред отьци и пред снохами: браци не бываху в них, но игрища межу селы, схожахуся на игрища, на плясанье и на все бесовськая игрища, и ту умыкаху жены собе, с нею-же кто съвещашеся; имяху-же по две и по три жены...»1087. Подробное описание этих игрищ дает летописец Переяславля Суздальского: «...а Радимичи, и Вятичи, и Севера один обычаи имяху: на-чаша же по мале и тии ясти нечисто, живущи в лесех, и срамословие и нестыдение, диаволу угажающи, възлюбиша, и пред отци и снохами и матерми, и мраци не возлюбиша, но игрища межи сел и тоу слегахоуся ринцоще на плясаниа, и от плясаниа познаваху, которая жена или д<е>в<и>ца до младых похотение имать, и от очного взозрения, и от обнажениа мышца и от прьст ручных показаниа, и от прьстнеи даралаганиа на пръсты чюжая, таж потом целованиа с лобзанием и плоти с с<е>р<д>-цем ражегшися слагахоуся, иных поимающе, а другых, пору-гавше, метааху на насмеание до см<е>рти»1088.
Так летописи отмечают и безразличное смешение полов, господствовавшее у племен, стоявших на низшей степени культуры: у древлян, радимичей, вятичей, северян, и начала индивидуального брака у более просвещенных полян. Однако и брак индивидуальный у древних славян представляется в грубых очертаниях союза, лишенного морального элемента, союза, зиждущегося исключительно на материальном основании; его определяющим моментом является чувственность, его сущность исчерпывается двумя физиологическими актами: (1) половым наслаждением и (2) деторождением. Языческая религия, выработанная тем же полудиким народом, могла лишь санкционировать такое отношение к браку1089. Поклонение божеству брака и любви сливалось с чествованием божества плодородия всей природы. Эти празднества, приурочиваясь ко времени общего пробуждения и развития ее производительных сил — к весне и к лету, — начинались от летнего солнцеповорота, сопровождались различными весенними и летними игрищами, среди которых особенно знамениты установленные в честь Купа-лы. Интересное описание их дает в 1505 г. игумен Елеазарова монастыря Панфил в послании к псковскому наместнику князю Дмитрию Ростовскому: «...егда бо придет самый праздник Рождество Предтечево, тогда в святую ту нощь мало не весь град возмятется и в селех взбесятся в бубны и в сопели и гудением струнным, и всякими неподобными играми сотонински-ми, плесканием и плясанием, женам же и девам и главами кивание и устам их неприязнен кличь, вся скверные бесовские песни, и хребтом их вихляние, и ногам их скакание и топтание; ту же есть мужем и отроком великое падение, ту же есть на женское и девичье шатание блудное им воззрение, такоже есть и женам мужатым осквернение, и девам растление»1090. В таких же красках рисует эти картины «Стоглав»: «Русали о Иванове дни и в навечерии Рождества Христова и Крещения сходятся мужи, и жены, и девицы на нощное плещевание и на безчин-ный говор, и на бесовския песни, и на плясание, и на скакание, и на богомерзкия дела, и бывает отроком осквернение и девам растление. И егда мимо нощь ходит, тогда отходят к реце с великим кричанием, аки бесни и умываются водою, и егда начнут заутреню звонити, тогда отходят в домы своя и падают, аки мертвии, от великаго клопотания»