. Таким трибуналом явилась Церковь. Таково communis opinio doctorum [общее мнение ученых], и это положение нам кажется незыблемым, несмотря на возражения Н. С. Суворова1139.
Установление суда Церкви имело двоякое значение. Во-первых, ей обеспечивались средства к существованию; при господствующей у н^ших предков системе, по справедливому замечанию Н. Л. Дювернуа, «...суд употребляется в Древней России нередко в значении судебного сбора, дохода, fructus jurisdictionis» [результат юрисдикции]1140. Во-вторых (и это еще более важно), судебная деятельность по тем делам, в которых Церковь была наиболее заинтересована, облегчала ей исполнение ее цивилизаторской миссии. Отправление Церковью суда было, однако, лишь одним из многих, и притом далеко не главнейшим, проводником византийских начал. «Важен был тот новый дух, — говорит Чебышев-Дмитриев, — который впервые принесло с собой духовенство и которым под влиянием же духовенства медленно, но все более и более проникался русский быт. Духовенство наряду с другими сословиями участвовало в делах правления. В Новгороде тамошний архиепископ утверждал своим благословеньем и согласьем важнейшие постановления веча и народные предприятия, он усмирял партии и волнения. В отношении к князьям епископы во всех важных случаях были их советниками, посредниками в их распрях и т. д. Духовенство внушало князьям о необходимости введения новых начал в юридический быт России, знакомило их с постановлениями византийского права и побуждало к принятию некоторых из них. Эти убеждения не оставались бесплодными, тем более что духовенство пользовалось глубоким уважением в глазах князей, и епископы часто бывали особенно доверенными лицами князей и находились с ними в ближайших сношениях»1141.
Посмотрим же, как справилась Церковь с той миссией в области семейных отношений, что нового внесла она в мир языческих представлений ее новых сынов о взаимных отношениях полов, о браке и прелюбодеянии?
Жена русского славянина-язычника занимала приниженное положение, как и у всех народов, стоящих на низших ступенях культуры. Языческие верования вообще, языческие воззрения на брак, на взаимные отношения супругов в особенности, проявили замечательную живучесть. Прошло много времени с тех пор, как христианство было провозглашено на Руси государственной религией, а в народе жили понятия старины, вера в языческих богов. Долго еще звучат упоминания о многоженстве; еще в XV в. значительное большинство русского народа обходилось даже без внешних признаков христианских браков, избегало церковных обрядов венчания, предпочитая свои старинные обычаи; да и теперь еще продолжается историческая борьба между обычаем и учением Церкви о браке1142. Вплоть до «Стоглава» раздаются беспрестанные сетования о том русских иерархов. Так, новгородский архиепископ Феодосий в своем послании в Вотскую пятину от 8 июня 1548 г. печалует-ся о народном разврате, о нежелании подчиниться велениям нравственности и христианской религии, о нерадении духовных пастырей: «...многие деи люди от жен своих живут законопреступно со иными жонками и с девками, также деи жены их, распустився с ними, живут со инеми без венчанья и без молитвы, а иные деи християне емлют к себе девки и вдовицы да держат деи их у себя недель пять или шесть и десять и до по-лугоду, и живут деи с ними безстудно в блудных делех; да буде им которая девка или вдова по любви, и они деи с теми венча-ютца и молитвы емлют, а будет не по любви, и они деи отсылают их от собя; да инде емлют девки и вдовицы и живут с ними теми-же беззаконными делы, и в том их нечестии и зло-чинии велйка поношения бывают истинные Христовы веры православному христианству; а вы, игумены и священницы, по заповеди государя великого князя и по архиепископлю Макарьеву духовному наказу, от таковых злочиний их не у<н>има-ете и не показываете их учений по церковному преданию: и вы то чините негораздо»1143.
Слишком мало стараний приложила вновь установленная Церковь, чтобы провести более высокие начала в плоть и кровь русского народа, стоявшего на уровне слишком низком Для восприятия истинного учения Христа; к тому же оно перешло к нам в византийской специфической обрисовке. «Вместе с благовестием евангельского учения, — пишет И. Е. Забелин, — приносится к нам нашими учителями греками и их литературная образованность, их умственная и нравственная культура в многочисленных произведениях их литературы, приносится и известный, собственно византийский склад понятий о многих предметах жизни, и именно тот склад понятий, какой в ту эпоху господствовал в умах византийского духовенства, находившегося в отношении своей проповеди в исключительном положении вследствие особенного воспитания и развития византийского общества. Существенной стихией этого склада понятий по той же причине было всестороннее и беспощадное отрицание тленного или собственно растленного византийского мира со всеми его жизненными формами и обольщениями, во многом напоминавшими еще языческую жизнь античной цивилизации, а еще более — жизнь растленного Востока»1144. Вместе с христианством прямо ли из Византии, через Афон ли, привлекавший искони русских богомольцев, или при посредстве единоплеменных нам южных славян перенеслись к нам и знаменитые византийские «Пчелы», яростно жалившие женщину, перенеслись и акклиматизировались, попав в руки вновь обращенных русских книжников, которые, увлекшись их чтением, принялись в подражание им сочинять в том же духе собственные произведения. В «Изборнике» князя Святослава 1073 г. есть статья под заглавием: «Чьсо ради рече ап<осто>л оучити жене не велю»1145, представляющая агрометр1146 крайних женоненавистнических мыслей, с очевидной тенденцией доказать законность и необходимость подчинения женщины. Не менее решительно развивает те же взгляды приписываемое Козьме Халкидонскому наставление о том, «яко не подобает жены звати госпожею»1147.
Особенной нетерпимостью к женщинам дышали монахи в своих уставах и поученьях, трепеща за слабость человеческую перед бесовским обаяньем красоты женской. Знаменитый Нил
Сорский во избежание соблазна воспретил допускать в обитель не только женщин, но даже и самок животных: «Женам же, — пишет он, — входити к нам в скит не попущати, ниже без-словесных коих женска рода на послужение или на ину кую потребу имети: возбранено бо нам бо сие есть»1148. Так же строг Иосиф Волоцкий. В «Духовной грамоте преподобного игумена Иосифа» провозглашается: «Любодеание, любо есть иноку и прелюбодеание, еже с женами съжительствовати или часто беседовати. Еда бо камень еси? человек еси общаго естества и падением подлежа, и огнь в нагрех държиши, и не хощеши за-палитися? поставя убо свещу на сени, аще сено и не изгорит? яси бо с женами и пиеши, и смеешися, и беседуеши с ними, и хощеши девьственик нарещися?.. Божественная правила и градстии законы повелевают: да не внидеть жена ниже инокы-ня в мужьский монастырь, ниже вины ради погребальныя, ниже иныя ради вины... Тем добре глаголеть божественный Маркиан, яко лучши есть с дьяволом беседовати, нежели женам безсрамным, и с диаволом часто быти, нежели с женами благообразными и украшенными: скоропреложно бо есть человеческое естество и добро небрегши, удобь прелагается на злое»1149. Ученик Иосифа Волоцкого, митрополит Даниил не отстает от своего учителя. В послании «Яко душевредно есть совокуплятися или беседовати с женами» он поучает: «Не токмо совокуплятися или беседовати с женами, ниже взирати без-студно на лица их, велия бо от сего пагуба души бывает»1150. «Паче же наедине хранитесь подобает, — продолжает он, — еже не беседовати с ними не токмо неполезных, но мнящихся благословных и духовных бесед, понеже от духовных возвращаемся на плотская, якоже пес на свои блевотины»1151.
«Восточная идея, — говорит Забелин, — о великом неравенстве существа женского с существом мужским, о великом превосходстве мужского существа пред женским осязательнее всего чувствовалась, например, в физиологическом факте, что для женщины наставали в известное время дни очищения. Эти-то дни и послужили, быть может, началом для всех “восточных” представлений о существе женской личности. Эти дни становятся для женщин днями изгнания... В эти дни она является существом нечистым, поганым»1152.
Эти византийские представления были подхвачены нашими книжниками. «Аще слоучиться плат женьскый в порт выпита попоу, — обращается в XII в. к епископу новгородскому Нифонту некий инок по имени Савва, — достоить ли в том слоу-жити порте?» Правда, владыка рассеивает его сомнения ответом: «Достоить, — ци погана есть жена?»1153. Однако в других местах проскальзывает совсем другой взгляд. Тот же Нифонт поясняет упомянутому Савве: «Нечисте жене достоить, рече, ясти проскоурмисана проскоура, доры не достоить, ни еоуан-гельиа целовати, ни в церковь лести»1154. Равным образом на во-прошание другого инока, Кирика, как поступать с роженицей, Нифонт поясняет: «В нем же храме мати детя родить, не достоить влазати вньпо три дни, потом помыють всюде и молит-воу створять, юже над съсоудом творять осквьрныпимъся, мо-литвоу възметЬ чистоую, и тако влазить»