ключением, щпицрутеном и отставлением от полку или посылкою на каторгу на время наказаны быть». К чему относится оная? К особе холостой или обретающейся в супружестве или к обеим одинаково? Кому из них грозит указанное наказание? Из немецкого текста выясняется, что для обоих лиц, участвующих в прелюбодеянии, определяется одинаковая кара: «Einfacher Ehebruch. da die eine Person verehelicht, die andere aber ledig ist, wird nach Beschaffenheit derer Personen und Umstanden <...> gestrafet» [«Простая супружеская измена, когда одно лицо состоит в браке, а другое — нет, подлежит наказанию с учетом состояния данных лиц и обстоятельств»]. Это подтверждается, если сопоставить толкуемое определение с определением другого петровского кодекса, однородного с Воинскими артикулами, Морского устава [от] 13 января 1720 г.: «Ежели кто волею с женским полом прелюбодеяние учинит: оные оба наказаны да будут, по делу и вине смотря»1242. О виновных в двойном прелюбодеянии повторяется: «...оба наказаны да будут, по делу и вине смотря»1243, очевидно, никак не менее, чем за простое прелюбодеяние.
Наказание может быть смягчено, «ежели невинный супруг за прелюбодеющую супругу просить будет и с нею помирится, или прелюбодеющая страна (т. е. сторона. — Ред.) может доказать, что в супружестве способу не может получить телесную охоту утолить»1244. Указание закона, что просьба невинного супруга за виновного служит смягчающим обстоятельством в связи с помещением прелюбодеяния в одной главе с другими преступлениями против общественной нравственности: с содомским грехом и блудом, — не оставляет сомнения в том, что прелюбодеяние преследовалось ex officio, согласно с общим инквизиционным характером процесса по Воинскому уставу.
Были ли новые постановления, подчиняющие прелюбодеяние светскому суду наравне с остальными преступлениями, машинальным заимствованием, сделанным попутно с перенесением других иноземных законов в русский юридический быт, или же они были результатом упорного и продуманного стремления Петра Великого ослабить церковную власть, сузить рамки ее компетенции — во всяком случае, эти новые насаждения у нас не привились.
Уже по Духовному регламенту 25 января 1721 г. к церковному ведомству относятся и «особы мирские, поелику участны суть наставления духовного, яковое случается о правильных и неправильных браках и прочих делах, до светских людей касающихся»1245. «Высочайшие резолюции на докладные пункты Синода» 12 апреля 1722 г. разъясняют, что, по Духовному регламенту, к ведомству Церкви отнесены, между прочим: «причины прелюбодействия и челобитье о том брачных друг на друга»1246. Та же самая фраза повторяется в синодском указе
4 сентября того же 1722 г.: «Об инстанциях Духовного Суда и
о делах духовного ведомства»1247. Что означали эти законодательные акты? Передают ли они целиком в руки духовной власти уголовную репрессию прелюбодеяния, или же ей предоставляется по отношению к мирянам только разрешение вопроса о разводе, а право налагать наказание осталось за светской властью?
По-видимому, на первых порах сама Церковь признавала себя компетентной лишь в определении развода. Так, 24 мая 1721 г. Синод, признав, что дьякон Копорской соборной церкви Иаков Михайлов совершил прелюбодеяние с матросской женой Пелагеей, приговорил: виновного лишить сана, «а оную матросскую жену Пелагею отослать, при указе, к гражданскому наказанию в полицеймейстерскую канцелярию за оное пре-любодейство с ним, диаконом, того ради, что они свое пре-любодейство показали допросами, и сей приговор записать в книгу»1248. 6 ноября 1734 г. Синод по делу о прелюбодеянии, учиненном женою канцеляриста Татьяною Дьяконовою с канцеляристом Зверевым и копиистом Матвеевым, подтверждает свой взгляд еще более категорически: «Впредь же санктпитербург-скому духовному правлению в таковых делах, к разводу подлежащих, выписывать в выписках в доклад и вышеобъявленные из Евангелия словеса Спасителя нашего Господа Иисуса Христа, у Матфиа во главе девятой-на-десять в стихе девятом напечатанные, неотменно и на том о разводах таковых прелюбодеев, яко же мужей, тако и жен, от брачного между собою союза иметь фундаментальное основание; наказаний же телесных по таким делам являющимся прелюбодейцам в санктпитербург-ском духовном правлении не чинить того ради, что оные наказания, по напечатанным в Кормчей книге, в законе градском, тридесять девятые грани, по четыредесять пятому и пятьдесять девятому, и Леона царя и Константина, в зачатке шестом-на-десять, по шестому-ж-на-десять пунктам подлежат до светского суда; а в духовном суде надлежит чинить токмо един, по законным причинам, за прелюбодеяние развод брачный»1249.
Однако в дальнейшей практике Церковь отступила от взгляда, проводимого в изложенных источниках, и принялась, помимо развода, подвергать прелюбодеев различным наказаниям согласно с общим духом того времени и с занятым ею положением.
«Св. Синод, по воззрениям того времени, — говорит Н. С. Суворов, — был ничем иным, как “духовною командою все духовные власти вообще называются командирами по аналогии со светскими командирами; один и тот же общий дух и одни и те же общие начала выражаются в деятельности всех этих командиров, как духовных, так и светских. Отсюда следовало, что Синод мог, как государственное учреждение, пользоваться в отведенной ему сфере теми же средствами, какие были в распоряжении светской команды. Так действительно и было в церковно-судебной практике XVIII столетия: мы видим и нещадное плетьми наказание, и заключение в оковы, и отсылку в монастырские труды на более или менее продолжительный срок, даже до кончины жизни. Отлучение, в смысле постановлений Духовного регламента, могло бы иметь место разве только в отношении к “важным и сильным персонам”, но и здесь оно было средством весьма рискованным»1250. Уже в «Прибавлении к Духовному Регламенту», изданном в мае (число не указано) 1722 г., ставится на вид, что «многие в писании неискусные священники держатся за требник, как слепые, отлучая кающихся на многие лета, кажут, что написано, а толку не знают, и в таковом неразсудстве иных и при смерти причастия не сподобляют»1251. Таковым разъясняется, что не следует назначать епитимью на слишком продолжительные сроки: «...понеже она древле была во врачевство, яко показующая грехов мерзость и востягающая злыя похоти; ныне же не токмо не страшна многим, но желаемая ленивым стала». Назначение епитимьи на долгие сроки в церковной практике встречается чрезвычайно редко. Н. П. Розанов1252 приводит лишь два случая долгосрочной епитимьи: 1) на 14 лет1253 и 2) на 15 лет — срок, который, впрочем, Синодальной конторой был сокращен до
7 лет1254. Нормальная 7-летняя епитимья обыкновенно сокращалась до 5-ти, до 4-х и даже до 3 лет1255. Основанием для сокращения сроков епитимьи обыкновенно приводилось раскаяние виновного1256. Но наряду с этим основанием выдвинулось еще другое: понесение виновным телесного наказания. Этот вид карательного воздействия, проникший в церковную практику в XVII в. в связи с прикреплением крестьян и с образованием приказного управления в Церкви по чисто духовным делам, быстро приобретает в ней права гражданства. «Восемнадцатый век, век духовной команды и духовных командиров, — свидетельствует Н. С. Суворов, — представляет еще более усиленное применение телесных наказаний в церковной практике»1257. Церковь считала себя вынужденной отбросить притупившийся меч духовный и взамен его вооружиться внушительной палкой. С епитимьями конкурирует весьма успешно «нещадное плетьми наказание», щедро расточаемое церковными судами. Весьма часто оно являлось в виде эквивалента за сокращение епитимьи, а по отношению к лицам низших сословий такая компенсация приобрела характер совершенно нормальной меры. Так, в решении Московской консистории от 11 февраля 1764 г. по делу о прелюбодеянии солдатской жены Степаниды Жупили-ной постановляется: «Вместо же означенной убавки духовной епитимии, на страх другим наказать ее, Степаниду, при собрании других, того ж полку, солдатских жен, плетьми»1258. То же самое повторено в решении 23 августа 1766 г. по делу крестьянки Пелагеи Андреевой: «...а вместо оной убавки и за вышеописанное ее, Пелагеи, умышленное от живого мужа во второй брак вступление и тем в соблазн народный учиненное явное прелюбодейство, учинить ей нещадное плетьми наказание»1259. Как свидетельствуют многочисленные резолюции, иногда епитимья вполне заменялась телесным наказанием; так было почти всегда, когда виновные в прелюбодеянии были из низшего класса: «Такого-то или такую-то следовало бы подвергнуть семилетней епитимье, но так как они по простолюдству и за черною работою исполнить этого не могут, то учинить им в консистории жестокое плетьми наказание и отпустить их домой»