и делами иностранных исповеданий. Это заключение по вопросу о наказуемости прелюбодеяния у магометан установило следующее: в магометанских законах позорные связи между мужчинами и женщинами не разделяются на прелюбодеяние и любодеяние, хотя в них признаются разные степени этого преступления; по общим законам, рассмотрение дел о прелюбодеянии и наказание за него принадлежит духовному начальству; но правила магометан по их жестокости не согласны с законами государства; палата уголовного суда в доходившем до нее преступлении этого рода, за которое по магометанскому закону полагается строжайшее наказание, на основании ст. 391 Учреждения о губерниях приговорила виновного к заключению в смирительном доме на 2 недели; бывший оренбургский муфтий, по невозможности исполнения строгих магометанских правил в России сообразно со 169 артикулом Воинского устава, полагал отсылать мужчин и женщин, обличенных в позорной связи, в рабочий дом на некоторое время. Вместе с этой справкой главноуправляющий представил Сенату составленные им правила, которые, при невозможности исполнения магометанских законов о прелюбодеянии и любодеянии, могли бы служить к предупреждению подобных преступлений среди магометан без ограничения власти, дарованной в этих делах их духовенству. Эти правила сводились к тому, что полиция, произведя исследования об этих преступлениях, направляет дела в надлежащий суд; удостоверившись в обстоятельствах вины, он сообщает о том магометанскому духовному начальству, которое ограничивается представлением только своего мнения о свойствах и степени вины судимых и ссылкой на магометанские законы, определяющие наказание в данном случае. Сенат, имея в виду, что главноуправляющий уже представил в Государственный Совет проект положения о таврическом магометанском духовенстве и подлежащих ведению его делах, выждал пока 23 декабря 1831 г. это положение получило высочайшее утверждение и затем на основании последнего 14 июня 1832 г. издал указ1283, утверждающий изложенные правила. Признавая заключение Сената правильным, Государственный Совет высочайше утвержденным мнением от 13 июня 1837 г., распубликованным 17 июля того же года1284, окончательно приравнял по ответственности за прелюбодеяние магометан к последователям евангелической религии, постановив на будущее время правилом, чтобы магометанские духовные места при назначении наказания по делам о прелюбодеянии ограничивались наложением духовного покаяния и исправления, а если бы сие оказалось недостаточным, то предоставляли бы в сем случае дела гражданским судам, которые, смотря по обстоятельствам, увеличивающим или уменьшающим вину, будут подвергать виновных временному заключению от 3 до 14 дней.
В Своде законов по изд. 1832 и 1842 гг. постановления о прелюбодеянии нашли место в XV томе среди «Законов уголовных», в кн. I «О преступлениях и наказаниях вообще», в VIII разделе «О наказаниях за преступления противу прав семейственного состояния», образовав особую 5 главу1285. Верный своему названию, Свод дает лишь извлечение из предшествующих законодательных определений. Согласно с Воинскими артикулами, прелюбодеяние определяется как «телесное совокупление лица, в браке состоящего, с лицом посторонним»1286. Различается прелюбодеяние «одинакое, когда один из супругов учинит прелюбодеяние с лицом безбрачным, или двоякое, когда оба любодействующие состоят в браке»;1287 «Жалобы о прелюбодеянии подлежат ведомству духовных правительств»1288. Выходит, что законодатель упоминает прелюбодеяние среди уголовных преступлений только для подтверждения, что суду уголовному нечего с ними делать. Но затем из провозглашенного таким образом общего правила делаются исключения: 1) как указано в законе 13 сентября 1832 г., прелюбодеи евангелического исповедания, кроме церковного увещания, подвергаются еще, «по определению светского суда, временному заключению от 3 до 14 дней, смотря по обстоятельствам, увеличивающим или уменьшающим вину»;1289 2) вследствие закона
8 июня 1837 г., прелюбодеи-магометане, сверх духовного покаяния и исправления, по усмотрению их духовных властей, при недостаточности такой меры, отсылаются к «гражданским судам, которые, смотря по обстоятельствам, увеличивающим или уменьшающим вину, будут подвергать виновных временному заключению от 3 до 14 дней»1290. Разница между ответственностью за прелюбодеяние последователей евангелического и магометанского исповедания заключается, следовательно, в том, что дела первых обязательно рассматриваются и духовным и светским судом, дела же вторых поступают к светскому суду лишь при недостаточности мер духовного воздействия на виновных, и разрешение этого вопроса предоставлено усмотрению их духовного начальства. Пытаясь оценить результаты, добытые нашим законодательством от Петра Великого до действующего Уложения о наказаниях [уголовных и исправительных] 1845 г., мы прежде всего должны отметить то, что за весь этот период наиболее важным в развитии понятий о прелюбодеянии является уравнение обоих полов в праве на супружескую верность. Провести у нас в жизнь положение, непосредственно вытекающее из заповедей Христа, суждено было не Восточной Церкви, принесшей нам Его учение, но лишенной смелой и широкой инициативы, а могучему преобразователю земли Русской, его единичными усилиями под влиянием западной культуры. Не Церковь потребовала от законодателя устранить вопиющую неправедливость закона, карающего в уголовном порядке супружескую неверность жены и закрывающего глаза на такие же проступки мужа; напротив, законодатель, вручая Церкви дела о прелюбодеянии, указал, что, разбирая их, она должна руководствоваться началами равенства супругов в предъявляемых к ним требованиях целомудрия; Церковь же, со времен Петра Великого чутко прислушиваясь к всем велениям светской власти, проявила перед последней полную покорность и в урегулировании этого вопроса1291.
Новый курс был продолжен, однако, не только и не столько определениями Воинских артикулов1292 и Морского устава1293, сколько государственными и общественными реформами Петра Великого, высоко поднявшими значение личности вообще, женщины в особенности. Они отняли у мужа-домовладыки его почти безграничную власть над всеми членами семьи, в том числе и над женой, и если до наших дней несутся вопли истязуемых мужьями жен, то такое обращение является уже не осуществлением безбрежного дисциплинарного права, как прежде, а злоупотреблением, строго преследуемым государственной властью. Но брак, не скрепленный более внешним подчинением жены мужу, нуждался в каком-либо источнике, из которого бы он мог почерпать нравственную силу для своего существования. Этого-то морального начала по-прежнему недоставало в русском браке, по-прежнему построенном на реальном значении супружеского союза. Западная культура должна была принести иные этические представления, но общество, для которого предназначались ее плоды, нередко извлекало из них вред вместо ожидаемой пользы. В частности, свобода в обращении между лицами разных полов, введенная Петром Великим, вырождается в крайний разврат. «Вырвавшись на свободу из терема, — замечает А. И. Загоровский, — русская женщина в большинстве случаев пользовалась этой свободой в ущерб семейным правам»1294. «Устраненной от всякой общественной деятельности, незнакомой по воспитанию с областью высокой облагораживающей мысли, — говорит Д. И. Аза-ревич, — ей оставалось направить всю душевную энергию на одно чувство, предаваться которому открывалась полная свобода»1295. По-прежнему в женщине ценились почти исключительно физические качества, действующие на чувственную природу мужчины; только это поклонение им приняло более утонченные формы. «До новейшего времени, — замечает Азаревич, — в литературе слышалось поклонение, воспевание женской прелести, богатства чувств в различных формах их проявления, начиная с грубого разврата (XVIII в., Барков и др.), тихой сентиментальности (Н. М. Карамзин), романтизма (В. А. Жуковский) до высокого страстного огня новейшей поэзии. Везде говорится о том, что женщина “должна жить сердцем”, что “она родится для того, чтобы нравиться, прельщать, увеселять досуги мужчин”. По словам В. Г. Белинского, “у женщины не отнято только одно право — любви”»1296. Но этим правом злоупотребляют не менее чем другими. В рассматриваемую эпоху с высоты престола далеко не всегда подавался пример высоких семейных добродетелей; двор являлся образцом нравственной распущенности; оттуда этот яд сначала проникал в высшие классы, а затем широкой волной разливался во всех слоях русского общества. Яркими красками обрисовывают современники окружающий их разврат. Обильное количество цитат из их мемуаров собрано в трудах А. И. Загоровского1297 и Д. И. Азаре-вича1298. «Приведем только, — говорит последний, — некоторые общие характеристики по вопросу о супружеской верности. По словам Г. Р. Державина, в тогдашних супружествах “знали модное искусство давать друг другу свободу”. М. М. Щербатов говорит: “Супруги холодно терпят взаимственные прелюбодеяния”. Наконец, леди Рондо замечает, что мужья при распутстве жен заботятся лишь о “соблюдении внешних форм приличия”»