1376.
Как особое, увеличивающее вину прелюбодеев обстоятельство, действующее право выдвигает состояние их в степенях родства или свойства, в коих, однако, по церковным правилам не воспрещено вступать в брак; отягчающий момент здесь лежит в привходящем посягательстве на родственный союз, хотя бы и в такой слабой степени: на основании ч. 2 ст. 1597 Уложения о наказаниях, помещенной в том же разделе XI «О преступлениях против прав семейственных», но в главе третьей «О преступлениях против союза родственного», виновным «полагается высшая мера наказаний, в пред шедшей (1585) статье за прелюбодеяние определенных».
Подводя итоги всему сказанному, нельзя не заметить, что в постановлениях действующего права о прелюбодеянии перемешиваются совершенно различные взгляды.
До сих пор еще сквозит здесь религиозная точка зрения: для христиан в качестве главного наказания на первом плане стойт заключение в монастыре, и только взамен его указывается тюрьма; к главному наказанию обязательно присоединяется церковное покаяние. Сильнее подчеркивается значение прелюбодеяния как посягательства против одного из устоев общества, против семьи: прелюбодеяние помещается среди преступлений против прав семейственных, против союза брачного, как нарушение обязанностей супружества. С другой же стороны, все-таки перевешивают интересы «оскорбленного в чести своей супруга», установляется частный порядок преследования прелюбодеяния, а ответственность совиновника, не состоящего в браке, приближается к той, которая установлена за оскорбление действием.
Уравнение обоих полов по отношению к карательным последствиям прелюбодеяния окончательно закреплено в Уложении о наказаниях. Впрочем, в обществе такой принцип до сих пор еще не получил признания. «Нравы, — замечает А. В. Лохвицкий, — вовсе не сравнивают прелюбодения мужа с прелюбодеянием жены. Во-первых, требования нравственности всегда строже относительно женщины, чем относительно мужчины; это не несправедливость к ней, а воздание уважения природе женщины. Разве одинаково смотрят на поведение молодой девицы и юноши? То, что общество считает для последнего шалостью, для девицы порок и бесчестье. Далее, прелюбодеяние жены вносит чужих детей в семью, производит в ней разлад. Наш народ хотя грубо, но верно обозначает разницу двух прелюбодеяний в поговорке: “Грех мужа — на стороне, грех жены — в дому»1377.
Что касается нравственного уровня современного общества, господствующих воззрений на брак и его назначение, то едва ли можно подыскать существенные отличия нашей эпохи от ее предшественницы. И жизнь, и литература, отражающая жизнь, в изобилии доставляют примеры в подтверждение того, что и в наши дни брак зиждется преимущественно на реальном основании, весьма неблагоприятном для супружеской верности. Всё воспитание молодежи обоих полов ведется так, словно конечная цель его подготовлять и ставить в жизни семейные драмы. «В нашем обществе, — говорит гр. Л. Н. Толстой, — вследствие взгляда на любовное общение не только, как на необходимое условие здоровья и на удовольствие, но и как на поэтическое возвышенное благо жизни, супружеская неверность сделалась во всех слоях общества, в крестьянском особенно, благодаря солдатству, самым обычным явлением»1378. «Состояние брачных уз в нашем обществе представляется в таком виде, — дорисовывает печальную, но, к сожалению, правдивую картину А. И. Загоровский, — легально они довольно прочно укреплены: расторжение их допускается кодексом лишь ввиду самого чувствительного поражения важнейших брачных элементов — этического и физического, а бракоразводный суд и при наличности законных поводов к разводу весьма затрудняет доказательства их. Что же касается действительной, фактической крепости брака, то русское общество далеко не может похвалиться ею. Браки, существующие юридически и фактически разорванные, представляют заурядное явление. Даже суд гражданский, а немногие семейные раздоры доходят до суда, может констатировать частые несогласия в супруже-ствах и частые ходатайства о разлучениях, хотя временных. Суду же уголовному нередко приходится быть свидетелем других, еще более печальных фактов — возникновения тяжких уголовных преступлений (даже убийств вследствие невозможности прекратить брак, находящийся в патологическом состоянии)»2.
Уголовному суду действительно часто приходится выступать для окончательной развязки конфликтов, вытекающих из ненормально сложившейся супружеской жизни, разбирать кровавые проявления ревности, оскорбленного самолюбия, жестокости, но весьма редко, до крайности редко приходится ему функционировать с целью непосредственного разрешения дел о прелюбодеянии.
«Редко случалось встречать, — пишет прокурор Тифлисской судебной палаты, — производство таких дел по жалобам оскорбленных; обыкновенно обнаружение таких преступлений служит поводом к возбуждению в порядке духовных судов дел о разводах, и оскорбленные стороны не обращаются затем к светским властям с требованием о наказании виновных, находя, по всему вероятию, такое преследование или недостойным выражением личной мести, или излишним по причине слабости наказания»1379. <...>
Дела о прелюбодеянии возникают среди различных классов населения, но преимущественно среди низших. Как известно всякому судебному деятелю, контингент лиц, прибегающих для охраны своих супружеских прав к ст. 1585 Уложения, носит вполне ясно очерченный характер. В большинстве случаев ею пользуются с целями шантажа представители подонков общества: забулдыга-муж, стремящийся сорвать за свое молчание премию с жены или с ее любовника, действительного или мнимого; жена, желающая отомстить своему охладевшему супругу и своей счастливой сопернице или отыскать новый источник дохода, — вот типы «оскорбленного в своей чести супруга», ищущего ее восстановления в тюремном заключении виновных.
Для людей, мало-мальски порядочных, сохранивших сознание собственного достоинства, представляется немыслимым разоблачить перед судом и обществом интимную картину своего семейного несчастия, засадить в тюрьму свою неверную половину и затем оттуда принять ее вновь в свои объятия в уверенности, что поруганная святыня брака восстановлена, таким образом, в своем величии и семейный позор смыт в надежде, что теперь в их супружеской жизни водворится мир и любовь. Для таких лиц обращение к ст. 1585 Уложения представляется решительно невозможным.
«Практика указывает, — замечает Редакционный комитет Уголовного отделения С.-Петербургского юридического общества, — что преследования возбуждаются: во-первых, в громадном большинстве случаев вследствие полного неведения существования ст. 1016 Устава уголовного судопроизводства, в видах достижения развода судом духовным, вследствие приговора суда уголовного; во-вторых — из злобы и ненависти и в большинстве случаев не за самый факт прелюбодеяния, который нередко является только предлогом, и притом часто вымышленным, на суде не подтвержденным, а совершенно по иным причинам — с целью опозорить и тем отомстить привлеченной [стороне] и притом тогда, когда супруги не продолжают уже совместного сожительства; в-третьих — из шантажных целей, в видах получения от обвиняемой или даже с согласия ее от соучастника в прелюбодеянии известных материальных или иных личных выгод»1380. «Лицо, действительно чувствующее всю тяжесть оскорбления, наносимого этим поступком, — свидетельствует Уманский окружный суд, — почти не пользуется правом возбуждать эти дела, ибо в большинстве случаев считает процесс по такому делу едва ли не более тяжким оскорблением себя, поношением имени, которое носит, и в особенности тяжким позором для детей; обвинителями же в такого рода делах обыкновенно являются лица, побуждаемые к этому не столько оскорбленным чувством супруга, сколько желанием так или иначе воспользоваться процессом для доставления той или другой выгоды: денежного вознаграждения, отдельного вида на жительство, имущественного обеспечения при отсутствии совместного сожительства и т. п., которые обыкновенно и достигаются сделкой с виновным супругом под условием прекращения дела за примирением»1381. «Жизненный опыт указывает, — подтверждают Варшавский окружный суд и местные поверенные, — что преследование за прелюбодеяние возбуждается лишь из-за мести тогда, когда между супругами всё порвано и кончено, и никогда после наказания супружеская жизнь не возобновляется»1382. «Спросите общественное мнение о том, кто требует кары за измену, — заявляет С. И. Викторский в Московском юридическом обществе, — и вы услышите, что идут в уголовный суд худшие из супругов, люди, вселяющие к себе обыкновенно не сочувствие, но антипатию; люди, неспособные даже в пылу страсти или в порыве ревности, оскорбленного самолюбия отомстить самолично. Если муж, обманутый в своей любви, убьет на месте преступления виновную супругу или выйдет на дуэль со своим счастливым соперником, общество извинит ему это, отнесется к нему симпатично, потому что в подобном субъекте увидит несчастного, глубоко оскорбленного, хорошей души человека. В ищущем же удовлетворения судом общество увидит иное. В самом уже факте обращения к суду, скажет оно, имеется прямое доказательство того, что брак de facto [фактически] еще ранее прекратил свое существование, что муж и сам уж давно перестал любить свою жену, что поступки ее для него, собственно, безразличны, а если он и просит о ее наказании, то для того, чтобы, не выходя из пределов законности, потешить себя, свое низкое мстительное чувство, удовлетворить свое желание измыться над виновной»