[406]. Но ряд источников говорит о том, что кожаные пушки у Хованского были в войске ранее. Так, описывая трофеи после битвы при Кушликовых горах 1661 г., в которой войска воеводы Новгородского разряда потерпели жестокое поражение, польский источник отмечает «17 больших медных пушек и много кожаных»[407].
В описях приказа Тайных дел упоминаются некоторые документы 1660–1661 гг., свидетельствующие о производстве легких орудий: «Государева грамота к нему ж (кн. И. Хованскому. – А. Л.) с милостливым словом, что он вымыслил делать пушки кожаные и впредь ему… такие ж пушки велено делать»[408]. Другая опись уведомляет, что грамота «с милостливым словом за пушечное кожаное дело» послана 29 апреля 1661 г.[409]. В 1662 г. воевода Б. А. Репнин в одной из отписок в Разрядный приказ сообщил, что из Новгорода в его полк были присланы две «пушки кожаных, окованные железом» и, что интересно, в качестве боеприпасов к ним – не картечь, а «ядра пустые»[410].
Кожаные орудия делались на Новгородском и Московском пушечных дворах на протяжении 1660-х гг. По-видимому, результаты применения орудий в боях удовлетворяли русское командование, поэтому вскоре они поступают на вооружение не только солдатских, но и стрелецких полков. Уместно здесь привести слова иностранца И. Кильбургера, высказанные в 1674 г.: «Несколько лет тому назад умер иностранец, который…пушки умел хорошо обтягивать обручами. Из таких я видел еще различные среди стрелецкой артиллерии, которые были обтянуты 18-ю обручами. Но теперь нет никого больше в стране, кто обладает таким умением»[411]. Скорее всего, инициатором применения орудий новой конструкции выступил один из иноземных офицеров, служивших тогда в полках «нового строя» Новгородского разряда. Предложение было направлено воеводе, а тот информировал об этом царя, любителя артиллерийских новинок.
В делах Оружейной палаты сохранилась «роспись мастерам и оружию, сделанному государю в поднос на Пасху» (1660 г.), в которой фигурируют следующие орудия: «Кожаные: пушка ядром в 3 гривенки полковая пешего строю, пушка ядром в гривенку полковая рейтарского строю. Длинною обе по 2 аршина. Делал обе иноземец Яган Фанстолпер». Помета «Дать сукно да тафту» свидетельствует о награде мастера за работу. Ниже перечисляются также «пушка коженая малая на ремнях», «пушка кожаная полковая в станку», а две «пушки коженые» остались «у великого государя вверху»[412]. Но кожаные пушки Ягана Фанстолпера, поднесенные Алексею Михайловичу на Пасху 1663 г., ждала неудача. В селе Братцеве орудия были испытаны на стрельбу, в результате чего их разорвало, а пушкаря «аглушило и опалило».
Несомненный интерес здесь представляют не только легкая пехотная, но и конная артиллерия – так называемые пушки «рейтарского строю». Некоторые материалы Пушкарского приказа сохранили сведения о производстве таких конно-вьючных («на ремнях») пушек. Так, в деле пушечного мастера X. Иванова отмечено, что в 1661 г. он отлил «в приказ Болшого [дворца] 14 пищалей, что с лошадей стреляют»[413].
По-видимому, внедрение небольших «кожаных пушек рейтарского строю» в кавалерийские части было лишь эпизодом, попыткой создания артиллерийского сопровождения кавалерии.
В некоторые пехотные полки поступали легкие переносные мортирки, стрелявшие небольшими разрывными снарядами. В архивной описи из РГИА удалось найти несколько упоминаний об оригинальных орудиях, однако выяснить, когда они были сделаны, не удалось. В документе речь идет, по-видимому, о некоторых экспериментальных пушках. Так, можно встретить указание на «3 пищали железные кованые, длиною по 3 чети аршина, на станку с колесы, из них стреляют косами железными»[414]. Может быть, данные пушки имели прямоугольное сечение и коническую форму ствола – при выстреле лезвия летучих «кос железных» увеличивали поражающую способность.
Числились в московской описи 1695 г. и многоствольные орудия, например: «пищаль кованая о пяти выстрелах, длиною 2 аршина без чети, ядром четь фунта» или «10 пищалей железных ядром по пол гривенке, длиною по аршину по 9 вершков на окованных досках»[415].
Как можно предполагать, появление подобных видов оружия было обусловлено общими европейскими тенденциями в те годы – стремлением метнуть легкий разрывной снаряд на дистанцию, недосягаемую броском руки[416].
Перечислены в описи также «дробовики ручные медные ж весом порознь: дробовик пуд 14 гривенок» – очевидно, это тяжелые (более 20 кг) ружья крупного калибра, стрелявшие «дробом». На обороте л. 54 упоминаются «2 дробовика железные, ушиты медью, ядром по 4 гривенки, длиною по пол 2 аршина, весу не подписано» – это, скорее всего, железный ствол, обмотанный листовой медью. Чуть ниже упоминается «ошиток железной с мерною трубою, весу 4 пуда 2 гривенки» (это, очевидно, недоделанный ствол).
Вообще, эксперименты по «ушиванию» тонкостенных железных стволов медью в экспериментальной практике Западной Европы известны. Они были вызваны «извечной проблемой» – облегчить вес орудия. С двумя такими стволами из собрания ВИМАИВиВС связан один курьез.
Многим специалистам-музейщикам знакома ситуация, когда при изучении того или иного музейного предмета приходится буквально продираться через дебри окружающих этот предмет стереотипов и легенд («по легенде, это принадлежало самому имярек!» и т. п.), и даже когда доказана мифологизированность провенанса, все равно «легенда» не умирает, а продолжает жить своей жизнью. При этом зачастую проявленный здоровый скептицизм относительно датировки и происхождения экспоната не находит поддержки среди сотрудников музея, уверенных в прежней атрибуции.
Написание данного очерка можно назвать во многом случайным. Рассматривая как-то фотографии из Собрания оборонно-технических коллекций немецкого Министерства вооружений в Кобленце (Die Wehrtechnische Studiensammlungim, BAAINBw), любезно предоставленных Виктором Крестининым, я увидел фотографию одной «средневековой» пушки, украшенной своеобразным прочеканенным узором.
Мысль о том, что «где-то я это уже видел», не подвела: точно такие же орудия есть в собрании ВИМАИВиВС, инв. № 9/48 и инв. № 9/127. При сравнении фотографий между собой можно было увидеть, что стволы из Кобленца и Петербурга практически идентичны по технике изготовления и орнаменту. Признаки, определяющие индивидуальные особенности творчества, не оставляли сомнений: одно орудие из Кобленца и два из Петербурга сделаны одним мастером.
Самым сложным занятием стало выяснение данных о кобленцовской пушке – собрание, в котором она находится, подведомственно Бундесверу. Благодаря помощи Е. Фурсиковой и Е. Козиной удалось получить информацию от д-ра Рольфа Виртгена (Dr. Rolf Wirtgen).
Пушка поступила в 1984 г. из инженерной школы Бундесвера (Pionierschule der Bundeswehr) в Мюнхене в учебную коллекцию (WTS) Кобленца. Детали происхождения, предыстория, точная датировка, мастер и т. д., к сожалению, неизвестны.
Пушка из Кобленца в два раза меньше питерских пушек. Но всех их объединяет одна и та же технология изготовления: сами стволы состоят из железных спаянных колец, обтянутых листовой медью (а со стороны кажется, что это литые бронзовые орудия)! Специфический чеканный узор идентичен на всех трех экспонатах.
Интересно оказалось и другое: питерские экземпляры датировались XVI в. (о них я даже упомянул в книге «Артиллерия Ивана Грозного» на с. 88), хотя датировка вызывала большие сомнения.
Впервые краткие описания двух орудий из Артиллерийского музея в Санкт-Петербурге сделаны И.Д. Талызиным в 1862 г. В Инвентарной книге за № 1133 в «Большом зало» отмечена «Пищаль 18 фун. (5 дюй.) весом 34 пуд. 3 фун. состоит из железных небольших цилиндров, спаянных свинцом и обложенных латунью. Доставлена из Архангельска в 1808 г.» периода правления «Царя Иоанна Васильевича Грозного»[417]. В графе «Орудия, находящиеся около С. Петербургского арсенала на чугунных станках и лафетах» отмечено и второе орудие: «Одна, 18 фун. (5 д. 5 л.) обложенная латунью. Весом 31 пуд. 7 фун.»[418]. Отметим, что впоследствии калибры орудий указаны то 12, то 18 фунтов.
Н. Е. Бранденбург, директор Артиллерийского музея, отметил только одну пищаль под № LXIV: «Пищаль XVI столетия, царствования Иоанна Грозного, составленная из железных колец, спаянных свинцом и обтянутых медью; калибр орудия 5 д., длина: до торели 89, 25 д., с торелью (выделанною из свинца) и винградом – 92, 75 д.; вес 33 п. 21 ф. Орудие это, по преданию (выделено мной. – А. Л.):, принадлежало вооружению Соловецкого монастыря и поступило в музей в 1808 г. из г. Архангельска»[419].
Итак, в каталогах И. Д. Талызина и Н. Е. Бранденбурга отмечены эти стволы как поступившие из Архангельска в 1808 г. По преданию, стволы датировались временем царствования Ивана Грозного и стояли на вооружения Соловецкого монастыря. Именно эти данные, но уже без легендарности, легли в основу Каталога 1962 г.: «В 1578 г. это орудие вместе с другим таким же орудием (см. № 203) было подарено Иваном IV Соловецкому монастырю».
Пришлось искать источник сведений, откуда взялась информация о якобы имевшем факте дарения орудий Соловецкому монастырю.
Ссылка «Каталога…» вела к изданию 1807–1808 гг. «Географический словарь Российского государства, описывающий азбучным порядком географически, топографически, идрографически, физически, политически, хронологически, генеалогически и геральдически все губернии, города и их уезды… собранный Афанасием Щекатовым»