Чтобы не останавливать пушечное производство во время ремонта Пушечного двора в 1641 г., Пушкарский приказ договаривался с частными предпринимателями. Так, некто А. Комаев взялся отлить в Костроме пищали по присланным образцам, но оказалось, что «те его пищали худы, не против образца»[141].
Тем не менее случаи периферийного производства известны. Так, Христофор Рыльский был послан на Ливны, «делать органки и пушечки на образец для скорого походу против… крымских и нагайских людей». Орудия Рыльский привез в Москву в Стрелецкий приказ. Позже, в 1646 г., Рыльский просил «те арганки и пушечки из Стрелецого приказу выдать» и отпустить с ним на Ливны для похода[142].
Вообще шляхтич-перебежчик Христофор Рыльский высоко ценился в России как военный специалист. В частности, уже через три года после поступления на царскую службу, в 1632 г., он изготовил некую повозку для стрельбы из пищалей, годную для боевых действий против татар – «обозную телешку, что бывает годна к бою с пищалною стрелбою». Всего боевая обозная телега обошлась казне в 11 рублей 10 алтын 5 денги[143].
К началу 1640-х гг. в документах фиксируются упоминания небольших «пушечек верховых». В 1641 г. рядом с денежной казной Пушкарского приказа находились четыре или пять таких орудий[144]. Скорее всего, это были небольшие мортиры калибром в несколько фунтов. В «Воинской книге» 1607–1620 гг. написано: «Да пушечки бывают верховыя или огненныя в устьях широки, длиною три-четыре ступеней, весу в них бывает по три-четыре контаря, а стреляют из них каменными и огненными ядры и в приступы дробом»[145].
К 1643 г. новый Пушечный двор был значительно модернизирован: помимо двух каменных амбаров на главном литейном заводе появились новые подсобные помещения, склады, весы, водяная мельница, кузницы, сверлильные и плавильные амбары, мастерские избы по склону берега р. Неглинной. Но в последние годы царствования Михаила Федоровича в 1644–1645 г. Пушечный двор не производил интенсивных работ по выпуску полковых пищалей.
В столбцах Белгородского стола РГАДА сохранились сведения (1648 г.) о пожаловании пушкарскому голове С. Ф. Шишкину за то, что под его руководством был реконструирован Пушечный двор. В документе также отмечается, что именно он спас 19 пищалей в Белом городе во время пожара[146].
Обнаруженная в архиве ВИМАИВиВС «Книга расходная Пушкарского приказу по раздачи жалования служилым людям пушкарского чина за скрепою дьяка Осипа Пустынникова» 1644–1645 гг. расписывает весь работающий штатный состав Пушечного двора. Записи начинаются с 20 ноября 1644 г.: в течение целого года пушечным литьем занимались всего два мастера – Д. Кондратьев и М. Боранов, остальные мастера были, очевидно, в отъезде. Кроме учеников Д. Кондратьева и М. Боранова (13 человек) упомянут еще 21 ученик Г. Фалька[147].
Книга перечисляет учеников:
– Ивана Фалька: Степан Орефьев, Тимофей Тимофеев, Осип Иванов, Денис Андреев;
– Григория Наумова: Первой Иванов, Потап Сидоров, Федор Гаврилов, Федот Михайлов, Степан Михайлов, Иван Тимофеев;
– Алексея Якимова: Кирилл Кононов, Тимофей Феоктистов, Петр Алексеев, Андрей Михайлов, Воин Логинов, Дмитрий Федотов, Федор Аникеев;
– Михаила Иванова: Матвей Варламов, Лев Иванов, Петр Матвеев;
– Давыда Кондратьева: Степан Кузьмин, Арсений Григорьев, Важен Данилов, Яким Гаврилов, Алексей Меркульев;
– Николая Баранова: Федор Иванов Улыбин, Иван Антопьев, Никита Лавров, Харитон Тимофеев, Арсений Симаков, Никита Антипьев, Арсений Михайлов, Яков Савельев.
В целом перед нами – впечатляющий штатный состав литейщиков (6 чел.) и их учеников (33 чел.). Среди работников Пушечного двора мы видим старых литейщиков, еще учеников Андрея Чохова (Г. Наумов – с 1598 г., А. Якимов с 1610-х гг.), Кондратия Михайлова (Д. Кондратьев с 1618 г., Н. Баранов – с 1618 г.). Среди новых литейщиков фигурирует бывший ученик А. Якимова М. Иванов.
В 1635-1640-е гг. в производстве полковых орудий замечен отказ от громоздких 6-фунтовых «полуторных» пищалей и переход на 2-, 3-, 4-фунтовые орудия.
Известно, что в первые годы правления нового царя – Алексея Михайловича – литейщики изготовляли пушки «по прежним образцам». Так, в 1647 г. по сметной росписи Н. Боранова и учеников умершего А. Якимова было сделано «7 образцов пищальных ядро по 4 гривенки, 7 образцов пищальных ядро по 3 гривенки, длина тем образцам по 2 аршина с четью, 16 образцов ядро по 2 гривенки»[148].
В том же году Пушкарским приказом были выделены денежные средства 9541 руб. 24 алтына с полуденгою на жалованье пушечным и колокольным литейщикам, зелейным и селитреным мастерам и московским пушкарям «и всяким оброчникам» за 1644–1655 гг.[149]
Царь Алексей Михайлович наследовал от своего отца отлаженную производственную базу для производства первоклассной артиллерии.
Очерк 2Русская артиллерия в царствование Алексея Михайловича
2.1. Осадная артиллерия «Тишайшего» царя
Прежде чем рассматривать производство артиллерии в царствование Алексея Михайловича, следует сделать небольшое отступление. В отличие от своего отца Михаила Федоровича царь интересовался и изучал военное дело, в том числе артиллерийские науки.
В 1629 г. из московских приказов было отобрано 29 книг, которые в будущем планировались использовать в образовании родившегося царевича Алексея Михайловича. Военные книги среди них занимали значительную часть. Были трактаты географические, математические, астрономические, в том числе: «Книга, в ней писано геуметрицкая статья, который в кружалах ведутся» (описание шкалы Гартмана), «Книга, как ехать на море и узнавать, против котораго государства и земли», «Книга, в ней писаны всякий мудрости геуметрицкия и аритматика, которые мастеры учили галанскаго князя Мауриц», «Книга, в ней писаны такия ж всякия мудрости учительныя, которые мастеры учили галанскаго ж князя Мауриц» (т. е. книги, по которым обучали Морица Оранского), «Книга про городовыя дела», «Книга, в ней писано, как учить солдатов на бои с мушкеты и с копьи, со всяким оружием и как им становиться в таборах для крепости» и т. д.
Как писал в панегирических тонах книжник о царе Алексее, «…еще же и во бранех на сопротивныя искусен, велик бе в мужестве и умея на рати копьем потрясати, воинечен бо бе и ратник непобедим, храбросерд же и хитр конник…».
По-видимому, царь получил знания в артиллерии и фортификации. Многие чертежи орудий и гранат, а также книги по военному искусству государь сам вытребовал «к себе в верх» из приказа Тайных дел для ознакомления.
В одной из описей бывшего архива Министерства иностранных дел 1826 г. зафиксировано упоминание об одном трактате: «Артиллерийская книга на немецком языке, посвященная царю Алексею Михайловичу генерал-лейтенантом Николаем Бауманом 1666 года»[150]. В описи содержится пометка об изъятии в императорскую коллекцию: «Оставлена государем императором Николаем Павловичем у себя, по письму графа Нессельрода от 28-го сентября 1826 года». Скорее всего, трактат Николаса Баумана был безвозвратно потерян во время страшного пожара Эрмитажа 1837 г. Увы, к нашему большому сожалению, этот, вероятно, главный научный труд Баумана не сохранился. Можно только догадываться, какие новые технические идеи и предложения в отношении развития артиллерии были в указанном трактате и что могло сто шестьдесят лет спустя заинтересовать военного реформатора, каким был Николай I.
В документах приказа Тайных дел упоминаются «тетради, в которых писаны главы гранатным составам, тетради ж о наряде и огненной хитрости, как стрелять и бросать на городские приступы…», «чертеж гранате, чертеж бомбам, гранатам, чертеж ко алтилерии, чертеж мортирной… чертежи в столбцах пушкам со станкам» и т. д.[151]. Не исключено, что большинство этих рукописей, заметок и чертежей были преподнесены известным инженером Николасом Бауманом.
Неоднократно Алексей Михайлович присутствовал на стрельбищах при испытаниях орудий. Существуют свидетельства (секретарь датского посольства А. Роде), что царь также создавал чертежи новых орудий.
Приведенные примеры наглядно показывают, что одной из сфер интересов государя была артиллерия. Это не могло не сказаться на военном производстве Пушечного двора. Увлечение царя «верховой стрельбой» для борьбы с укреплениями бастионного типа и полковыми пушками позже привело к тому, что в государственной литейной был массово налажен выпуск осадных мортир и орудий для полков «нового строя».
Подобных сведений о выпуске тяжелой артиллерии в первые годы правления царя Алексея Михайловича не сохранилось. «Соляной бунт» 1648 г., прокатившийся по Москве, несомненно, повлиял на производительность: в ходе бунта, как известно, был убит главный руководитель пушечного производства, начальник Пушкарского приказа Юрий Тихонович Траханиотов.
На Пушечном дворе главным литейщиком оставался Ганс Фальк – самый высокооплачиваемый специалист. Если к началу 40-х гг. XVII в. его постоянный оклад равнялся около 30 руб. в год, то с учетом дополнительных вознаграждений, экстраординарных и единовременных пособий, которые полагались ему за интенсивную работу, общая сумма доходила до 50 руб. в месяц!
Согласно записям Пушкарского приказа, в 1653 г. только за август месяц «пушечному и колокольному мастеру Ивану Фальку» дано «20 рублев». Оплата работы производилась вместе с другими иноземцами, работавшими в Пушкарском приказе (зелейным, селитреным, городовым мастерам, толмачам). Архивная «Книга приходная Пушкарского приказу» 1652–1653 гг. отмечает некоторые моменты помесячных выплат жалованья, в том числе и немецкому мастеру, однако выделить долю мастера среди общих выплат невозможно[152].
На следующий, 1654 г. Фальку вместе с помощником и переводчиком было выплачено 660 руб. Львиная доля из этих денег полагалась именно немецкому мастеру. По большим размерам жалованья четко видно, как высоко ценило Фалька русское правительство.
Первые сведения о литье при Алексее Михайловиче осадных орудий относятся к 1651 г., когда литейщик Давыд Кондратьев делает форму для пищали «Юнак». Однако отливка у опытного мастера не получилась. В деле из собрания академика И. X. Гамеля (Архив СПбИИ РАН) сохранился ответ мастера на допросе: «А пушечной мастер Давыд Кондратьев сказал: наряд де болшой и середней и малой и верховые пушки он, Давыд, льет сам, и травы де и слова на пищалех положит таковых, что Иван Фалька, а пищаль де Юнак не вылилася у нево волею Божиею. Да и не у одного де у нево то бывает, что колокол и пушка не выльетца и переливают в другоряд…»[153] Запись, несмотря на лаконичность фраз, сообщает о многом. В документе определенно говорится о производстве до 1651 г. (очевидно, со времен Михаила Федоровича) большого, среднего и полкового наряда. Далее Д. Кондратьев признается, что орудия отливались по образцу немецкого мастера Ганса Фалька. Наконец, в документе сообщается, что не всегда пушки удачно выливались с первого раза. Работы над пищалью «Юнак» были переданы Гансу Фальку. 21 сентября того же года немецкий литейщик просил прислать на Пушечный двор для формовки крупнокалиберной пищали «лошединого свежего калу… тот де лошединый кал свежий прежде сего им давали с оргамачей конюшни»[154]. Мы не знаем, чем закончилась история, но в поздних описях пищаль «Юнак» отсутствует.
Поразительно, но факт: с 1651 по 1668 г. нет никаких данных о производстве на Пушечном дворе проломных пищалей калибром от 15 фунтов и выше! Основные осады происходили в 1654–1659 гг., но в них использовался наряд, собранный из орудий конца XVI – первой половины XVII в.
В 1669 г. мастер Харитон Иванов отлил «пищаль Кречет ядром пуд 10 гривенок, длиною 8 аршин»[155].50-фунтовое орудие весом 581 пуд 33 фунта стало первой крупной картауной калибром свыше 40 фунтов, отлитой на Пушечном дворе с начала царствования Алексея Михайловича.
Лафет к «Кречету» стали делать только в 1684 г.: «На Пушечной двор по росписи за рукою головы Василья Долматова и на ней по помете дьяка Федора Волкова на дело пушечных станков к болшой пушке «Кречету», да к 3-м малым, прутового железа 100 пуд»[156].
В 1670 г. выдающийся мастер Мартьян Осипов создал самую крупную «проломную» пищаль под именем «Единорог». В архивной «Тетради записной всяким делам» Пушкарского приказа отмечено, что Осипов «вылил пищаль большую Единорог… ядром пуд 30 фунтов»[157]. Орудие прошло обязательную процедуру проверки – «прострел»: «Для опыту была стрелба и на стрелбе устояла в целости»[158]. Изображение единорога расположено на правой стороне ствола. Цапфы выполнены с декоративной маской сатира[159]. На казенной части размещено изображение двуглавого орла с тремя коронами и подпись: «Божиею милостию повелением самодержавного великого государя царя и великого княза Алексея Михайловича всея Великия и Малыя и Бельш России самодержца в 25-е лето благочестивые и Богом хранимые державы царства его в славном и преименитом царствующем граде Москве лета 7178 вылита сия пушка весом 779 пудов, ядро без четверти 2 пуда. Единорог яблоко держит, пушка ядро пусти, яблоко ядром умертви и Ирода супостата победи», ниже: «Лил сию пушку пушечной мастер Мартьян Осипов». На торели изображена сцена скоморохов с медведями. Винград, как и на большинстве осиповских крупных орудий, выполнен в виде шара с горошинами.
Ствол «Единорога» более 7 м (10 аршин), масса —12 467 кг (779 пудов), ядро калибром 220 мм (70 фунтов = 28 кг)[160].
Гигантский красавец «Единорог» превосходил самую крупную чоховскую пищаль «Инрог» времен Ивана Грозного:
Пищаль «Единорог» 1670 г.
Как видим из сравнения, «Единорог» 1670 г. значительно отличается от своего собрата 1577 г. размерами: он на 42 % тяжелее и на 30 % длиннее. Два «Единорога» ничем не уступают друг другу по количеству декоративных украшений. Но к тому времени чоховский «Инрог» был в руках поляков и стоял на вооружении Эльбинга.
Следует заметить – больше за период царствования Тишайшего данных о производстве осадных орудий не обнаружено. Записи трех расходных книг Пушкарского приказа (1655–1683 гг.), найденные в архиве ВИМАИВиВС[161], не рассказывают о каких-либо значительных работах по изготовлению тяжелых пищалей в 50-60-е гг. XVII века. С чем было связано такое явление, как остановка производства тяжелых проломных орудий? Можно выделить два фактора. Первый: к началу войны 1654 г. с Речью Посполитой русская армия обладала внушительным арсеналом осадных средств, а с присоединением Смоленска и других крепостей Великого княжества Литовского было захвачено большое количество орудий (об этом см. очерк «Трофейные пушки в русской артиллерии»). Фактор второй: основная часть нового осадного наряда была приобретена в Голландии в 1634–1638 гг. взамен утерянного под Смоленском в 1634 г. Новые пушки, отлитые в нидерландских литейных семействах Вегевардов, Сплинтеров и Костеров по заказу русского правительства, оказались настолько удачными, что к практике закупки «галанского образцового пушечного строя» вернулись в 1660-е гг.: «…а иные пушки подряжаются делать галанцы и любченя и амбурцы и привозят к Архангельскому городу», – писал беглый подьячий Г. Котошихин.
На какую же военную продукцию был ориентирован Пушечный двор в 1650-х гг.? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к архивным документам Пушкарского приказа.
Выписки Пушкарского приказа показывают, что к началу похода 1654 г. было приготовлено (т. е. отлито и прострелено орудий, сделаны для них колесные лафеты, приготовлены ядра и порох) помимо 115 двухфунтовых полковых пищалей еще 6 новых мортир. Но в реестрах сохранилось описание только одно верховой пушки: «Мозжер мерою аршин полтретья вершка, на ней вылит на середине в траве крест с подножием… около креста вылит пояс травчатой, да вылита подпись… лита во 162 году лил мастер Иван Тимофеев… у дула вылит орел двоеглавой, а по стороне того орла вылито два зверя, лев да инрог… весом 87 пуд, ядро весом по 3 пуда по 25 фунтов». Это, пожалуй, самая тяжелая мортира, отлитая к 1654 г. для похода. Основной же калибр мортир был в 2–3 пуда.
Мортира 1654. Мастер Н. Баранов. По рисунку Ф. Телотта
В качестве осадных орудий «главного калибра» были снаряжены помимо закупленных голландских пищалей орудия 1589–1640 гг. Главной русской пищалью был чоховский «Троил» 1589 г. Новыми орудиями были «Аспид» (1639–1640 гг., А. Якимов, 35 фунтов ядро), «Барс» (1634 г., 20 фунтов ядро, Н. Баранов), «Соловей» (1634 г., 25 фунтов ядро, М. Иванов), «Грановитая» (1634 г., 16 фунтов ядро, ученики Д. Кондратьева) и «Левик» (1636 г., 15 фунтов ядро, Г. Фальк). Вместе с «голанками» большой наряд составил 40 осадных орудий и 6 мортир, «с станки и с колесы и на волоках, к ним по 200 ядр к пищали. 6 пушек верховых с станки и с колесы, к ним по сту ядр, 100 пуд зелья пушечного»[162].
Необходимо отметить один курьезный историографический случай. В книге белорусского историка М. А. Ткачева[163] говорится, что в 1654 г. для осады Витебска в помощь доставили «великую пищаль верховую – «Скворец» с 10 огненными, 10 нарядными ядрами и 16 гранатами, а также еще одну стенобитную пушку». Однако ссылку М. А. Ткачев не привел. Данный факт казался уникальным – дело в том, что в сохранившихся документах Пушкарского приказа никакого «Скворца» не числилось. Можно было предположить, что если верховая пушка имела свое имя собственное, то, очевидно, была отлита в XVI в. (такие случаи известны – «Егуп», «Отвоява»; в XVII в. имена большим мортирам не присваивались). Ссылка отыскалась в диссертации историка, которая была защищена в 1986 г. в Гродно[164] (а книга была написана на основе диссертации). Обращение к первоисточнику – документу из РГАДА[165] – выявило ошибку М. А. Ткачева. Фраза звучит в документе так: «А для промыслу послано к ним в полки к Витебску с новгородцом з Гарасимом Елагиным пищаль верховая, к ней 10 ядер огненных нарядных, 10 гранатов (зачеркнуто: «больших 10 ядер, гранатов ручных, 5 пуд пороху пушечного да пушку…»)». Слово «с новгород/цом» историк неправильно прочитал как «Скворцом». Тем не менее несуществующая пищаль огненная «Скворец» попала в ряд изданий, в том числе энциклопедических[166].
Приходно-расходная книга Пушкарского приказа 1655 г. (скрепа дьяка А. Галкина) показывает, что на Пушечном дворе и после похода на Смоленск отливались верховые пушки. 14 марта 1655 г. для иноземца и пушечного мастера Петра Делакости «к гранатом и к вогненным ядрам в наряд» куплено «масла льяного, воск, смолы, веревок и прочих принадлежностей»[167].
От эпидемии чумы 1654 г. умерли мастера Д. Кондратьев и Г. Фальк. Работы на Пушечном дворе возглавил Федор Аникеев, ученик Кондратьева. 7 мая 1655 г., согласно архивным записям, Аникеев назначен на «Давыдово место Кондратьева и учинен оклад»[168].
При подготовке к походу на столицу Великого княжества Литовского Вильну осадной парк претерпел изменения. Как отмечает историк О. А. Курбатов, «по опыту смоленской осады парк в 40 орудий был признан слишком громоздким (даже при перевозке орудий не из Москвы, а только из Вязьмы). Реально стены крепости были разгромлены меньшим количеством орудий, поэтому в 1655 г. оказалось вполне достаточным взять в новый поход только 22 тяжелых пищали, благо что укреплений, подобных смоленским, на пути царской армии уже не было. Кроме того, в состав Большого Наряда вошло 8 мортир»[169].
Было принято решение «облегчить» большой верховой наряд и к походу снарядить мортиры меньшего калибра и веса.
В записях приходно-расходной книги за 1655 г. («Росход на Пушечной двор») отражены пожалования «кормом» пушечных работников Ф. Аникеева «с товарищи» и ярыг за изготовление партий крупнокалиберных мортир.
15 февраля были завезены дрова, и велено «топити теми дровами в Пушечном дворе мастерские… и сушить образец к верховым пушкам»[170]. На дворе начались работы по оковке станков «к полковым пищалям», а в литейной начался процесс по выпуску полковых орудий – Ивану Степанову с 12 товарищами выдали «кормовых денег» за то, что они «пищаль полковую сверлом проходили да дрова секли»[171].
21 февраля для Ф. Аникеева были потрачены деньги на покупки «к пяти образцам верховых пушек на кирпич, и на сало, и на воск, и на верфь»[172]. Следующие за этим записи относятся к приобретению материалов для литья «Болшого верхового наряда», а также к выдаче «корма» работникам за то, что они «к Болшому наряду глину мяли», «ручки делали», «станы и торель оковывали», «секли дрова в литейную печь» и «делали станы». То есть в литейных делали «полковой наряд» и «большой верховой наряд» – а данных о стенобитных орудиях нет. По нашим подсчетам, за 7 месяцев в книге содержатся более 30 записей о работах с орудиями. То есть целые артели литейщиков, учеников, плотников, кузнецов, каменщиков, ярыг (чернорабочих) подготавливали печи к литью, делали глиняные болваны, оковывали их, топили бронзу, отливали, очищали стволы, делали станки и т. д. Приходно-расходная книга сообщает о нескольких партиях отливаемых на Пушечном дворе однотипных мортир и полковых пушек. Часть мортир была готова к началу похода, другая часть – к августу 1655 г.
Мортира 1655 г. Мастер Ф. Аникеев. По рисунку Ф. Телотта
Сохранились описания четырех мортир Аникеева: «Пищали медные, верховые, русского литья, без станков, длиною по аршину с четвертью; на них вылиты кресты в травах. На них же подпись русским письмом: «Божиею милостию великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца, повелением слиты сии пищали верховые в лето семь тысяч сто шестьдесят третье, лил Федор Аникиев». Весом: первая 36 пуд 20 гривенок, другая 35 пуд 20 гривенок, третья 36 пуд, четвертая 35 пуд 20 гривенок»[173]. Вероятно, мы имеем дело с опиской составителя описи, который машинально добавил титул «Белыя России» сразу после «Великия и Малыя». Титул «Белыя России» был официально оглашен только в сентябре 1655 г.
Есть еще один момент, связанный с производством мортир в 1654–1655 гг. и не отмеченный в описях. Скорее всего «верховые пушки» калибром в 2 пуда и длиной в полтора отливались по чертежам француза Бертрана (Петра) Делакости. Весной 1701 г. одну из мортир, оставленную в Смоленске в 1654–1655 гг., доставили в Кокенхаузен, где она была захвачена в 1702 г. шведами и переправлена в Стокгольм. Художник Ф. Телотт в 1706 г. зарисовал это орудие.
На дульной части ствола в картуше изображена «голгофа» – степенной крест с копьем и цветком. На средней части надпись: «Божией милостию великого государя, царя и великого князя Алексея Михайловича всея Великия и Малыя Росии самодержца повелением слита сия пушка верховая лета 7163 году». На казенной части: «Делакост Выжытленик (ошибка художника, должно быть – «Вымышленник». – А. Л.), слил Федор Аникеев»[174]. Упоминание имени Бертрана Делакости может означать, что он каким-то образом причастен к литью мортир. Вероятно, он – создатель образцов верховых орудий, по которым отливал Ф. Аникеев. Также известно из архивных документов, что Делакости готовил «гранаты и вогенные ядра» к этим мортирам[175].
В своей челобитной от 3 мая 1654 г. капитан Бертран Делакости писал, что в 1651 г. он был командирован на Тульско-Каширские заводы: «В Городище на железную мельницу для гранатнова дела, и те гранаты я, холоп твой, для отпыту зделал; которыми гранаты я, холоп твой, при твоей царской светлости стрелял». Капитан свидетельствовал, что «сверх гранатова дела и стрельбы знаю пинардное дело и всякие иные вымышленные ратные дела: огненныя ядра на многие розные статьи делать и ими стрелять. И пушечная стрельба мне, холопу твоему, достаточна все за обычей»[176].
После отливки, сверления и очищения верховые пушки проверяли на прочность опытные специалисты – «огнестрельных дел мастера». Их работа была очень опасной – пушки могли разорваться при стрельбах и покалечить людей. Так, после отливки мортиры испытывались на специальном полигоне. В Отделе рукописей РНБ хранится выписка Пушкарского приказа о таких испытаниях: «По указу великого государя огнестрельные стрельбы мастера подполковник Яган Стразборх да поручик Конрат Инрик в селе Хорошове стреляли из верховых пушек, и на той стрельбе их опалило». Но меньше всего повезло голове Ивану Стромилову – от разрыва одной пушки он получил многочисленные ранения. «А по осмотру и по скаске Аптекарские полаты костоправа Ивана Максимова у Ивана Стромилова леваи рука вышибена из сустава, в запястье розшибено, и живот отшибен, и около живота опухло гораздо, и ртом руда шла, да леваи бедра с вертлуга сшибена»[177]. Но такие случаи бывали редко. Просмотр протоколов испытаний говорит о хорошем качестве отливаемых мортир. Приведенный выше акт – единственный обнаруженный мной документ о несчастных случаях при «прострелах».
Вероятно, мортиры, отлитые Ф. Аникеевым в 1655 г., сразу же были посланы в составе «Большого государева наряда». Согласно приходно-расходной книге 1655 г., перевозили этот наряд подьячие Пушкарского приказа С. Шишкин, И. Ратнев, Т. Митков, Г. Богданов, Б. Наквасин и др.[178] Часть мортир была оставлена в Смоленске.
Итак, в основном Пушечный двор был нацелен на выпуск 2-3-пудовых верховых пушек. Рассмотрим небольшую таблицу, где по описаниям зафиксированы некоторые образцы 2-пудовых мортир 1655–1669 гг.
Производство 2-пудовых верховых пушек на Пушечном дворе во второй половине XVII в.
Как видим, мортиры 1655 г. имели одинаковый вес и стволы в один с четвертью аршина. В 1660-е гг. верховые 2-пудовые пушки были облегченного типа – на 30 % легче. Это позволило использовать мортиры в солдатских полках. Хотя надо отметить, что в большинстве случаев полкам придавались однопудовые мортиры массой в 16–20 пудов[179], которые были включены в состав полковой артиллерии. В июне 1660 г., по приказу Ю. И. Ромодановского, «отпущено в полк к боярину и воеводе ко князю Ивану Андреевичу Хованскому з жильцом с Силою Владыкиным пушка верховая, а в ней весу 20 пуд 20 гривенок, под нею станок окован, а в нем весу 17 пуд 20 гривенок. Да к пушке пудовых 140 гранат, а в них железа весу 108 пуд»[180]. Тогда же в полки «иноземного строя» Н. Баумана, А. Шневица и Н. фон Залена, направляемые против польско-литовских войск, поступили точно такие же мортиры калибром в 1 пуд. В росписях полковников указано, что для каждой пушки надо было «100 гранат пудовых» и 100 «паеных жестяных трубных картузов»[181]. В перечне тяжелого вооружения региментов 1660-1670-х гг. (в том числе и стрелецких приказов) часто встречаются мортиры такого калибра.
«Полупудовые верховые пушечки» в ряде полков были скорее экзотикой, и в целом их незначительное производство можно оценивать как экспериментальное[182]. Известно, что в 1659 г. Харитон Иванов для полка полковника Ягана Стразборха отлил «две пушечки верхних»[183]. По описям 1670-х гг. их можно насчитать всего до 5-10 единиц.
Большие 3-пудовые верховые пушки в 1650-х гг. весили более 70 пудов за счет толстых стенок и длинного мортирного ствола, но к 1660-м гг. их вес также снижается на 30 %. Из описаний мортир[184] в крепостях составлена таблица, в которой приведены данные об однотипных 3-пудовых верховых пушках с 1662 по 1679 г., притом известно, что мастера отливали стволы партиями по 5-10 штук.
3-пудовые верховые пушки Пушечного двора во второй половине XVII в.
Из приказных документов следует, что в течение двадцати лет калибровка и формовка мортир были неизменными. Разница в весе, например, между пушками 1662 и 1669 гг. может объясняться неточностью измерений, а также и тем, что мастер мог снабдить или не снабдить орудие роскошным орнаментом. Литые украшения придавали стволу дополнительный вес.
Итак, замечено облегчение массы мортир при сохранении калибра – при чем эти тенденции прямо противоположны длинноствольным осадным пищалям. Производились ли на Пушечном дворе более крупные мортиры в 4 и более пудов? К сожалению, точных данных в документах обнаружить не удалось. Подробно вопрос о применении сверхтяжелых мортир будет рассмотрен в разделе об оригинальных и экстраординарных орудиях XVII в.
При сравнении с описаниями пушек второй половины XVI – первой половины XVII в. бросается в глаза значительное снижение веса и калибра мортир. Повсеместное применение в Европе разрывных бомб повлияло на литейное искусство в России. Теперь не надо было отливать бомбарды и верховые орудия калибром от 4 до 20 пудов, войска обходились мортирами калибром 2–3 пуда, стрелявшими гранатами. Кроме того, мортиры 1660-1670-х гг. весили значительно меньше орудий аналогичного калибра 1640-1650-х гг.
В марте 1667 г. на Пушечном дворе упомянуты пушечные мастера Федор Аникеев, Иаким (Яким) Никифоров, Мартьян Осипов, Харитон Иванов и 13 «учеников пушечных», при этом отмечено, что ученик Федор Кириллов «наряд делает собою», т. е. самостоятельно отливает орудия[185]. Документ тогда зафиксировал на складе литейной 159 пудов «плавленой казанской меди», 153 пуда 20 гривенок «горелой рубленой пушечной меди», пять пушек «охульных» (испорченных), доставленных со Мстиславского двора с весом 66 пудов 20 гривенок для переливки, 150 пудов пушечной меди «в худых пушках», 99 пудов красной дощатой меди, 115 пудов колокольной меди[186].
Массовое производство в 1662–1669 гг. двух– и трехпудовых мортир на Пушечном дворе и разрывных гранат на Тульско-Каширских заводах было связано с боевыми действиями в Белоруссии и в особенности на Украине. Действующая армия – полки Белгородского и Севского разрядов – снабжались верховыми пушками, которые усиливали полковую и войсковую («наряд у разрядного шатра») артиллерию в случаях ведения осад. Наглядным примером служит взятие Чернигова и деблокада русского гарнизона малого Верхнего замка войсками Г. Г. Ромодановского в 1668 г. У Григория Григорьевича не было тяжелого осадного наряда. В составе воеводского полка «большого полкового наряду, что бывает у розрядного шатра, 8 пищалей медных на станках и на вертлюгах железных» показаны калибром в 7, 6 и 4 фунта ядро[187].
Но несколько крупнокалиберных мортир с разрывными гранатами, приданных воеводской артиллерии, не оставили шансов казакам мятежного гетмана Д. Многогрешного. Сам Многогрешный писал, что русская артиллерия жестоко обстреливала «гранатами, великими огненными ядрами заряженными» и зажгла укрепления[188].
Об адском фейерверке мортирных гранат под Чигирином в августе 1674 г. писал С. Кафтырев, что от взрывов подбросило вверх двоих людей на несколько метров, да так, что их несчастные тела перемахнули через 5-7-саженные стены и упали в ров: «Да при нем же стреляли из обозу в город из верхового наряду, и 4 де граната упали в город и там разродились и выбросило за город мужика да жонку, и дворы было в городе загорелись, и пожар видим был, да знатно, что многолюдством утушили, и того де мужика и жонку царского величества ратные люди изо рву крючьем вытащили в шанцы»[189]. Об интенсивности стрельбы в 1674 г., в том числе из полковой артиллерии, сообщал и сам воевода князь Ромодановский: «…под Чигириным от многой стрельбы роздуло 2 пищали, одной прозвания «Прибылая», другой прозванием «Свистун»[190].
Подробных технических данных о литье мортир за 1670-е гг., к сожалению, найти не удалось. В описях встречаются упоминания о стволах, изготовленных литейщиком Я. Дубиной, – по своим параметрам 2– и 3-пудовые верховые пушки не отличались от образцов 1660-х гг.
Нельзя не заметить любовь царя к «верховой стрельбе» – действие разрывных чугунных гранат, очевидно, произвело впечатление на царя – Алексей Михайлович собственной персоной часто присутствовал на испытаниях мортир и новых боеприпасов. В бумагах Приказа тайных дел часто упоминаются «тетради о гранатных составах», «чертежи в столбцах пушкам со станкам», «чертеж гранатам», с которыми знакомился сам царь.
Именно в 1660-е гг. по документам можно заметить интересную деталь – офицерам, специалистам по «огнестрельным делам», или попросту военным инженерам, был дан фактически карт-бланш на разработку новых артиллерийских образцов. Иностранец-артиллерист, будь то Иоганн Страсборг, или сам Николай Бауман, или «полковник и инженер» Николай фан Зален, мог подать в приказ на имя царя проект с чертежами новых орудий или разрывных гранат – и по их образцам высочайше утверждались новые образцы, которые отливались на Пушечном дворе (бронзовые стволы) или Тульско-Каширских чугуннолитейных заводах. Так, очевидно, И. Страсборгу русская артиллерия обязана появлением 1-пудовых полковых мортир – на полигоне их полковник сам испытывал, и, вероятно, испытания прошли удовлетворительно (несмотря на то что самого полковника с поручиком К. Инриком «опалило» на стрельбе), после чего мортиры стали поступать в полки[191]. Благодаря работам Н. Баумана появились как новые скорострельные пушки, так и мортиры, и гранаты.
Николай фан Зален тоже неоднократно сам чертил и присылал в приказ чертежи новых гранат, которые необходимо было отлить. Так, в 1673 г. из Киева были посланы документы «о гранатных припасех… и какие гранатные припасы в Киеве надобны, и послали под отписками росписи и верховым пушечным ядрам образец»[192].
Фан Зален предлагал для ведения осады делать «огненные душистые» ядра и гранаты. По его «росписи, что надобно к гранатом, которые ныне в Киеве в запасе лежат, и к огняным ядрам душистым и к смурядным ядрам да к смоленым и приступных кругов и иных дел, что к огнестрельному делу доведетца быть», требовалось «пороху 450 пуд, селитры 30 пуд, серы горючей 10 пуд, копфара 3 пуда, нашетыру 4 пуда, колфоны 3 пуда, смолы желтой 5 пуд, антоминикрут 1 пуд, терпентин 1 пуд, смолы 30 пуд, вару 20 пуд, меркуры сублитатер, пресипитатор 5 фунтов, аргути 1 пуд, арзенемком 5 фунтов, шпатула фатуда 5 фунтов, асса фатуда 5 фунтов, галбим 10 фунтов, гуми 2 пуда, клею 5 пуд, вина двойного 50 ведер, уксос 10 ведер, алленого масла 10 (ведер?), нефть 10 ведер, скипитарна масла 3 ведра, бумазей 200 аршин, полотна 1000 аршин, пенки 50 пуд, желы 2 пуда, веревок 1000 саженей, да мотозов веревки 1000 связок, бумаги хлопчатой 20 фунтов, воску 5 пуд, картузной бумаги 10 стоп. Сверх того надобно 300 (пуд?) пороху или больше…»[193]. По царскому указу были вылиты 93 пудовые гранаты дополнительно к ста уже имевшимся – под этот боеприпас требовались 2 мортиры. Кроме того, отмечалось: в Киеве имелись 2 мортиры калибром в 1,5 пуда, «а гранаты к ним надобны весу в полтора пуда, и образец им послан». То есть к мортирам по образцу специально отливались гранаты, несмотря на то что орудия были «нестандартными».
Таким образом, имеющиеся документы позволяют говорить о производстве в годы царствования Алексея Михайловича всего трех тяжелых осадных орудий: «Юнак» (все же неизвестно, было ли оно закончено), «Кречет», «Единорог». В то же время количество мортир калибром от У1 пуда до 3 пудов исчисляется десятками единиц.
После «государевых походов» 1654, 1655, 1656 гг. с участием царя тяжелые орудия калибром свыше 20 фунтов не использовались – в операциях русских войск в Восточной Прибалтике, в Белоруссии и на Украине в 1656–1667 гг. данных о «большом огнестрельном наряде» нет.
Так, для осады Дерпта в 1656 г. армии кн. А. Н. Трубецкого была придана небольшая артиллерия: в конце мая 1656 г. Семен Милославской сообщал царю, что он «полку боярина и воеводы князя Алексея Никитича Трубецкого наряд, верховые и полковые 34 пищали да 2000 ядер, на Каспле реке на пристани по 24 число поставил»[194]. Однако путь из смоленских земель к Юрьеву был долгим. К началу осады большинство артиллерии армии Трубецкого относилось к разряду полковой – «проломных» орудий у него не было вовсе.
Чтобы хоть как-то компенсировать нехватку артиллерии, были использованы запасы псковского арсенала. По указу царя кн. И. А. Хилков передал в армию 8 пушек: «три пищали медные полуторные по 6 гривенок ядро, пищаль по 4 гривенки ядро, пищаль по 2 гривенки ядро, пищаль в пол 2 гривенки ядро в станках и на колесах и к тем пищалем по 100 ядер. Да 2 пищали медные полковые: одна пищаль по 2 гривенки ядро, а другая пищаль в четь гривенки в станках и на колесах, к ним по 50 ядер. Зелья ручново и пушечново 899 пуд 30 гривенок, свинцу 1006 пуд 20 гривенок, фетилю 1291 пуд 15 гривенок». Также в поход были направлены 30 псковских пушкарей и 39 прочих специалистов, большие запасы шанцевого инструмента («окопных снастей»)[195]. Дерпт капитулировал[196].
В неудачной осаде Конотопа в июне 1659 г. участвовала артиллерия А. Н. Трубецкого в составе 38 полковых пушек, 3 мортир и около 10–12 скорострельных орудий[197]. Из трех мортир две стреляли 3-пудовыми снарядами[198]. Третья мортира – «большая верховая пушка» – была доставлена под Конотоп позже. Это очень крупное орудие удосужилось упоминаний ряда источников – мортира была оставлена в траншеях после отступления армии А. Н. Трубецкого из-за отсутствия возможности снять с позиций тяжелое орудие.
Согласно 14-й статье второго Переяславского договора 1659 г. московская сторона требовала вернуть эту большую пушку, на что представители казаков ответили, что «верховую де пушку отдадут они в Киеве вскоре»[199]. Если привлечь описи Киева XVII в., то можно узнать, что же за гигантская верховая пушка была возвращена московской стороне. Обратим внимание – по источникам, калибр этой мортиры был значительно большим, чем калибр 3-пудовых (355 мм) мортир.
По описям 1677–1700 гг. это орудие числилось в оружейном амбаре Киева: «Пушка болшая верховая медная, а на ней вылита подпись: «Божиею милостию, повелением великого государя, царя и великого князя Дмитрия Ивановича всеа Великия Росия самодержца, в первое лето государства его, сделана бысть сия пушка в царствующем граде Москве в лето 7114 месяца сентября на 27 день мастер Ондрей Чехов, а делал пушечной литец Проня Федоров». А сколко в ней пуд, того неведомо, для того что в Киеве таких терезей нет, привесить было не на чем. К ней гранат болших, по 12 пуд»[200]. В настоящее время «мортира Лжедмитрия» хранится в ВИМАИВиВС (Инв. 9/58). Таким образом, восстанавливается история применения гигантской 534-мм мортиры под Конотопом в 1659 г.
Мортира Лжедмитрия. ВИМАИВиВС
В большой военной экспедиции, предпринятой боярином В. Б. Шереметевым в 1660 г. на Украине, было до 33 орудий, из них до 13 пищалей мелкого калибра (еще до 7 легких орудий было у казаков Т. Цецюры). Если учесть, что под командованием воеводы было 4 солдатских полка (Н. Фонстадена, Д. Крафорта, К. Яндера), 1 стрелецкий приказ (И. Монастырева), 5 драгунских полков (И. Фанговена, А. Спешнева, М. Вырубова, Ю. Франца, Ю. Полозова, без учета драгун в рейтарских полках)[201], то в среднем получается по 3–4 орудия на регимент. Вся артиллерия относилась к разряду «полковой». С помощью огнестрельного наряда армия Шереметева отбивала многократные атаки кавалерии и пехоты Речи Посполитой и татар и пробивала себе дорогу через заслоны. После сражений и капитуляции армии В. Б. Шереметева 26 октября 1660 г. под Чудновым весь наряд оказался захвачен польскими войсками.
Впрочем, в 1660-х гг. на театре боевых действий воеводская артиллерия могла формироваться из имеющихся в ближайших арсеналах орудий, вследствие чего зачастую она оказывалась «разношерстой» и разнокалиберной. Так, во время «Литовского похода» летом 1664 г. у князя и воеводы Я. К. Черкасского было более 30 орудий, включая воеводскую и полковую артиллерию. Но определить состав артиллерии можно лишь приблизительно. Известно, что в Брянске кн. Черкасским было 25 медных орудий, в том числе 10 пищалей в 4 фунта (длиной «два аршина без 3 вершков», или 128 см), 4 пищали в 2/3 фунта «мерою по два аршина», или 142 см, пищаль в 1 фунт, «мерою полтретьи аршин», или 48 см, 2 пищали в 1,5 фунта «по три аршина с четвертью», 8 пищалей в полтора аршина, или 106 см, «стреляют из них картузами». Принявший от Я. К. Черкасского командование кн. Ю. А. Долгоруков позже сдал в смоленский арсенал «6 пушек болших медных в станках и на колесах з дышлами и к ним 43 шлеи коренных и припряжных, да к тем пушкам пушечных запасов: 17 бочек болших, да в малой бочке зелья ручного и пушечного, 3 бочки зелья пушечного в зарядных мешках, свинцу 10 свиней болших, фетилю и пен (ь) ки 6 пуд, пушечных железных 840 ядер дву статей, 10 пуд фетилю, дробу железного 7 пуд 32 гривенки, пушечных зарядных 140 мешков, 8 канатов пеньковых, безмен медной малопудовой…»[202].
Очевидно, опыт сражений, в том числе и неудачных, на Украине и в Литве показал необходимость формирования, помимо полковой артиллерии, дополнительного артиллерийского резерва при воеводе.
Примерно с 1660-х гг. при воеводском походном штабе – «разрядном шатре» – источники фиксируют «наряд у разрядного шатра» калибром выше 3 фунтов, т. е. крупнее, чем полковой наряд.
В каждом военно-территориальном округе (разряде) формировалась своя войсковая артиллерия – «наряд у разрядного шатра» комплектовался из городовых и «присыльных» орудий.
К июлю 1662 г. в армии Г. Г. Ромодановского и казацких полках Сомко (около 28 000 чел.) «наряду болшого, что бывало… у твоего великого государя шатра медных шесть пищалей, да в полках менших пищалей (выделено мной. – А. Л.): а Яковлеве полку Лесли шесть пищалей, в Еганове полку Инволта пять пищалей, в Осипове полку Спешнева четыре пищали, в Григорьеве полу Косагова, в черкасских в Острогожском, в Сумском по две пищали, да… дано в Усердской да Усманской полки по две пищали»[203]. В Каневской битве 16 июля 1662 г. принимали участие 29 пищалей, из них 6 стволов принадлежали к воеводской артиллерии «у разрядного шатра».
В Белгороде, согласно переписным книгам 1673 г., войсковая артиллерия формировалась «из городов Белгородцкого полку (разряда. – А. Л.): для походов, потому что в Белегороде такова походного наряду не бывало»[204], и включала 8 орудий калибром в 4, 6, 7 фунтов:
Роспись большому полковому наряду у разрядного шатра 1673 г.[205]
Во время боевых действий в 1675 г. при воеводе Г. Г. Ромодановском «у большого полкового наряду ис тех вышеписанных пищалей под Чигириным от многой стрельбы роздуло 2 пищали, одной прозвания «Прибылая», другой прозванием «Свистун». И в том же во 183-м году в ыюле по указу великого государя вместо тех разорванных 2 пищалей посланы с Москвы ис Пушкарского приказу в Белгородкой полк две пищали медные да к ним по 100 ядер на ямских подводах, пищаль русского литья 138 году в длину 4 аршина весу в ней 35 пуд, к ней ядра по 4 гривенки ядро, пищаль нового Янкина литья Дубинина в длину 4 аршин в ней 32 (?) пуд 5 гривенок к ней ядра по 3 гривенки. Ис того полку велено взять к Москве и в той меди на Москве вылить 2 ж пищали Иаковы ж, каковы были роздутые пищали и послать в полк к боярину и воеводам»[206].
В дальнейшем по докуметам наблюдается постепенное усиление количества и калибров воеводской артиллерии, и к 1680-м гг. белгородский «болшой полковой наряд, которой бывает в походех з бояры и воеводы у розрядного шетра», состоял уже из 10 пищалей калибром от 4 до 10 фунтов[207].
Таким образом, в 1660-х гг. в России формируется войсковая артиллерия «у разрядных шатров» – вместе с многочисленной полковой артиллерией она значительно усиливала огневую мощь воеводских «дивизий» – разрядных полков. Мощь полковой артиллерии дополняла артиллерия воеводская в составе длинноствольных пушек, а также, в случае необходимости, батарея 2– и 3-пудовых мортир. В ходе боев за возвращение Украины в 1668–1669 гг. воеводская артиллерия вполне могла выполнять роль «осадной», как, например, при осаде Чернигова.
2.1.1. «Большой голландский наряд» и опыт организации артиллерии по иностранному образцу
Закупленные еще до Смоленской войны голландские пищали не были тактически выделены в обособленное соединение – все орудия, и русские, и голландские, по старой традиции были включены в «большой государев огнестрельной наряд». После потери артиллерии под Смоленском в 1634 г. в Голландии была закуплена значительная партия крупнокалиберных бронзовых орудий, о чем я писал в разделе об осадной артиллерии времен царствования Михаила Федоровича.
Осадный парк в походах 1654 г. также был организован традиционно – ударная сила из 6 русских (ядра от 40 до 15 фунтов) и 5 голландских (ядра от 13 до 58 фунтов) тяжелых колесных орудий, а также 6 мортир была объединена в единый «государев огнестрельной наряд». В государевом огнестрельном наряде была пищаль «Троил» (1590 г.) калибром в 1 пуд, «Аспид» (1590 г.) калибром в 35 фунтов, «Соловей» (1590 г.) калибром в 25 фунтов, «Барс» (1634 г.) в 20 фунтов, «Грановитая» (1634 г.) в 16 фунтов, «Левик» (1636 г.?), пищали голландские: две в 58 фунтов, семь в 55 фунтов, двенадцать в 50 фунтов, двенадцать в 47 фунтов, одна в 13 фунтов, а также шесть мортир с ядрами в два пуда.
Но в то же время в организационном плане появился ряд новшеств: к наряду были приписаны корпус «огнестрельных вымышленников», петардщиков, подкопщиков, «начальный квартирмейстер и чертежник», «к пушкам уставщик к бою», «земляного городового дела мастер», а также «пиунеры»; для охраны артиллерии был сформирован полк драгун, вооруженных кремневыми ружьями[208].
В походе 1655 г. на Вильну артиллерийский парк был уменьшен до 22 стволов – очевидно, при формировании артиллерии учитывали развединформацию о плохом состоянии укреплений столицы Великого княжества Литовского. Между тем количество мортир было увеличено до восьми. Интересно, что на основе опыта организации подразделений и соединений сопровождения наряда был создан корпус «иноземцев пушешного наряду» во главе с отличившимся в первом походе подполковником «Петром Делекостом» (Бертраном Делакости). Офицерский состав артиллерии состоял из подполковника, 3 майоров (Вилим Бели, Яган Полман, Андрей Балка), 3 капитанов (Яган Страсбург, Яков Кулди, Август Мелет), 2 поручиков (Еремей Ницки, Семен Асагаев) и 1 прапорщика (Глаут Контес)[209]. Охранял артиллерию солдатский полк Кашпира Лидера. Как отмечает О. А. Курбатов, «важнейшей задачей подобных офицеров, судя по позднейшей практике, было обслуживание «верховых пушек» – мортир: как их наводка на цель, так и изготовление чиненных порохом бомб. Кроме того, они могли снаряжать и правильно обращаться с ручными гранатами, тогда как специализированных подразделений рядовых солдат-«гренадеров» пока не существовало… В походе 1655 г., как мы видим, на каждую мортиру приходилось по одному, а то и по два специалиста-иноземца»[210].
В Рижском походе 1656 г. осадная артиллерия состояла из прежних 6 русских пищалей, но состав орудий голландского литья значительно увеличен – 16 «голландского литья», а также 11 мортир. Как написано в реляции, под Ригой в 1656 г. русские мортиры заряжались «дробленым камнем, сколько поместится в ручной кадке. Стреляли на 300 ярдов камнями размером с кулак, облако камней после выстрела могло накрыть стоящее в поле войско».
Состав голландской артиллерии в Рижском походе[211]:
После Рижского похода все 16 «голанок» были отправлены в Псков.
На базе тяжелой голландской артиллерии была сформирована уникальная артиллерийская часть в составе «большого государева наряда» – «большой голландский наряд».
К большому сожалению, в отечественной историографии проблема изучения «большого голландского наряда» еще ни разу серьезно не была затронута историками[212]. Между тем он составлял значительную часть главной царской артиллерии – «большого государева наряда» – и являлся первым в России опытом организации крупнокалиберной артиллерии по иностранному образцу. Сформированный в 1630-е гг. «большой голландский наряд» позже принимал участие в осадах Смоленска (1654 г.), Вильно (1655 г.), Риги (1656 г.), Азова (1695–1696 гг.), он также был ударной частью русской артиллерии в подготовке походов 1673–1687 гг.
Практика массовых закупок иностранного вооружения впоследствии позволила создать и организовать целую артиллерийскую часть – «большой голландский наряд», – на вооружении которой состояли новейшие нидерландские орудия.
Известно, что в 1660 г. гость Петр Микляев должен был заказать в Любеке по чертежам («образцам»), присланным из Москвы, 300 пушек[213].
Ни одной «уговорной записи о привозе пушечного образцового наряда» в делах Пушкарского приказа не сохранилось, хотя в «росписи, что отобрано ис Приказу Тайных дел Пушкарского приказу дел» 1676 г. упоминания о таких документах присутствуют, например: «Уговорная запись в тетратех гостя Петра Микляева города Любека з гостем Яганом фон Горном, что ему, Ягану, поставить у Архангельского города 18 пушек по обрасцам…»[214] Впрочем, в 1668 г. из привезенного Яганом фон Горном вооружения были приняты только пушки, а ольстры, пистоли и др. отправлены обратно «за море», очевидно из-за низкого качества[215].
Пушки 1660-х гг., заказанные в Любеке и привезенные в Россию, известны – и надо заметить, что «образцы» для заказов чертил сам Николай Бауман – на некоторых привезенных орудиях была надпись: «Полковник Миколай Бауман да Яган Фан Горен… лета 1660, мастер Герман Енниинк, слита в городе Горбурьи»[216]. Известны также орудия с инициалами представителя заказчика от русского правительства «I.V.G» (Иоганн фан Горн)[217].
В 1673 г. после испытаний «голландский наряд» был подготовлен для отправки в Путивль. Приглашенные на испытания донские казаки с атаманом Флором Минаевым, «смотрев галанок и меньших пушек, что на станках, хвалили их и говорили, что хорошаго мастерства, и на голанках прочитали подписи, сколько пороха и ядра к ним весу».
Разрывные ядра голландских пищалей заключали в себе большую разрушительную силу, недаром казаки просили прислать такие орудия со снарядами на Дон: «каковы де ни крепки Азовские стены, от тех пушек сотрясутся»[218].
Указом Алексея Михайловича от 21 марта 1673 г. было велено для «государсково походу послать в Путивль по турским вестям (выделено мной. – А. Л.) галанской большой наряд дватцать пять пищалей»[219].
К 1673 г. для государева похода в связи с начавшейся русско-турецкой войной по указу царя был отобран «голландский наряд» только из 24 пищалей калибром от 6 до 30 фунтов. В артиллерию Пушкарский приказ также включил 1 крупнокалиберную русскую пушку под именем «Перо», взятую ранее с арсенала Быхова. Артиллерийская часть получила официальное наименование «Большой галанский наряд», а возглавил ее бывший якутский воевода, князь и окольничий Иван Петрович Барятинский[220], товарищем к нему назначен дьяк Семен Румянцев.
Роспись «Большого голландского наряда» 1673 г.[221]:
1. Пищаль быховская «Перо» калибр 28 гривенок ядро, длина ствола 5 аршин 5 вершков, вес 250 пудов.
2. Шесть пищалей голландских калибром по 30 фунтов с длиной ствола 4 аршина без вершка и весом от 156 до 162 пудов.
3. Четыре пищали голландских по 25 фунтов (?) с длиной стволов от 4 аршин до 4 аршин 2 вершка и весом от 144 пудов 25 фунтов до 151 пуда.
4. Пищаль голландская калибром 20 фунтов, длина ствола 4 аршина полвершка, вес ствола 150 пудов.
5. Семь пищалей калибром 8 фунтов, с длиной стволов около 4 аршин, весом от 85 до 91 пуда.
6. Пищаль калибром 12 фунтов, длина ствола 4 аршина 2 вершка.
7. Пять пищалей калибром 6 фунтов, длиной ствола 3 аршина 5 вершков и весом от 52 до 53 пудов.
Всего в 25 пищалях, «которые отпушены великого государя походу, весу 2950 пуд 15 гривенок… в станках и в вертлугах и в дышлах и в дровнях весу 4200 пуд. Да под тот наряд и под станки… пушечного строения дано 300 подвод ямских, да к тому ко всему наряду пушечные ядра и зелье и колеса присланы будут в стругах водою»[222]. На каждое орудие выделялось по 100–150 ядер[223].
Чтобы иметь представление, что это были за орудия, следует обратить внимание на один экспонат ВИМАИВиВС (Инв. № 09/43). Это отлитая по заказу русского правительства 125-мм голландская пищаль весом 1482 кг. На стволе помимо автографа мастера («Ассеверус Костер меня сделал, Амстердам, в год 1635») имеется изображение российского герба – двуглавого орла под степенным крестом и чеканная надпись кириллицей: «Ядро 15 гривенок, весу 87 пуд 25 гривенок».
Для обеспечения охраны, а также прикрытия артиллерии во время боя был выделен сводный пятисотенный полк из 360 московских и 130 городовых (старицких, тверских, ржевских и др.) стрельцов под командованием головы Ивана Волжинского и пяти сотников. Всего из Стрелецкого приказа было послано: 130 ружей и столько же «капральств банделер с ремьи», пороху по 5 фунтов человеку, «да свинцу, фитилю против пороху»; 8 «знамен тафтяных з древки и с токи, и в том числе первое знамя ткано золотом», 18 барабанов, 16 алебард, 48 «протазанов нарядных золоченых с кистьми». Подъемных денег городовым стрельцам выделено «по рублю человеку»[224].
К ноябрю 1676 г. «большой государев и голландский наряд» в составе 83 пищалей был поставлен на один из складов в «Китае городе, что позади иконного ряда в пушечном болшом анбаре». Пушкарскому голове Петру Строеву предписывалось «тот государев полковой болшой и галанский наряд с московскими пушкари, которые у того наряду приписаны, осматривать в неделе по дважды, чтоб тот наряд был весь чист и станки б и колеса и дышла все было чисто жив целости, и у которой пищали что будет спорчено, и ему, Петру, на Пушечном дворе зделать и переписать и караулщиков московских пушкарей тот час пересматривать почасту, чтоб у оного наряду караулщики стояли по десять человек все без отлучки неотлошно, а что по переписке у которой пищали объявица испорчено и хто у тех пищалей приписаны будут московские пушкари, и тому роспись за рукою подать в Пушкарском приказе…»[225].
Указ был дан для того, чтобы по первому требованию можно было бы выставить в поход готовый и снаряженный «большой и голландский наряд».
В последующей русско-турецкой войне 1676–1681 гг. подразделения тяжелой голландской артиллерии были включены в состав «Большого государева наряда», состоящего из 69 тяжелых и 124 средних орудий[226].
Орудия «Большого голландского наряда» часто использовали во время военных смотров, при встречах иностранных посольств, и даже в христианские праздники. Так, в крестный ход 6 января 1680 г. на
площадях «что от Посольского приказу к Мстиславскому двору… поставлены были большие галанские и полковые пищали; а около тех пищалей поставлены были решотки резные и точеные, и писаны розными красками, а у пищалей стояли пушкарские головы с пушкарским чином, с знаменами, в цветном платье…»[227]. Посольства, въезжающие через Фроловские ворота, могли видеть большую площадь, заставленную 55 большими (большая часть которых голландские) и 12 кованными позолоченными орудиями[228].
Опыт организации «большого голландского наряда» был использован впоследствии в Крымских походах 1687–1689 гг., походах на Азов в 1695 и 1696 гг. и под Нарву в 1700 г.
Завершая обзор производства и организации осадных орудий в царствование Алексея Михайловича, следует выделить три важных момента.
1. С 1648 по 1676 г., т. е. почти за тридцать лет известно о производстве всего трех (!) отлитых осадных пищалей: «Юнак», «Кречет», «Единорог», из них о первой точно неизвестно, была ли она вообще закончена (в описях упоминаний не нашлось). Для походов использовались, как правило, орудия, отлитые в конце XVI в. – 1630-х гг. («Троил», «Аспид», «Левик» и др.). Кроме этого, лучшие трофейные стволы были также включены в состав «большого огнестрельного наряда».
2. Общее количество осадных мортир калибром от И до 3 пудов 25 фунтов исчисляется десятками. На Тульско-Каширских заводах были произведены тысячи разрывных гранат и зажигательных снарядов для «верховых пушек».
3. Крупные заказы в Голландии новых орудий в 1634–1638 гг. и 1660-х гг. позволили значительно увеличить осадной парк новейшей европейской артиллерией. Десятки стволов иноземного образца «на станках и колесах» были сосредоточены в Москве, Смоленске, Пскове, Киеве, Туле и др. крепостях на случай обороны или похода.
Лучшей характеристикой состояния артиллерийского дела в период царствования Алексея Михайловича являются слова шведского инженера, артиллерийского капитана Эрика Пальмквиста 1674 г.: «Вообще следует заметить, что русские стреляют довольно метко и что их артиллерия снабжена как хорошими пушкарями, так и сведущими мастерами»[229].