Ему вспомнилось при этом, как перед войной, будучи в Ливадии, царь вздумал одеться рядовым, перекинуть через плечо катанку, с привязанным к ней снизу котелком, взять на плечо винтовку с примкнутым штыком, чуть ли даже и не с саперной лопаткой у пояса, с двумя патронными сумками, с вещевым мешком, отдувшимся от разной "выкладки" в нем, - словом, как говорится в полевом уставе, "в полной походной боевой амуниции". Царь с полверсты прошагал тогда где-то по задней аллее ливадийского парка для удовольствия придворного фотографа, для беспокойства столичной и ялтинской полиции, установившей свои посты за каждым кипарисом во избежание покушений на священную особу монарха, который действовал в назидание русскому воинству и потомкам: вот, дескать, как трудится царь даже и во время своего законнейшего отдыха в Крыму! Вот как входит он в интересы даже рядовых солдат - не слишком ли обременительно им будет совершать в июльский зной многоверстные походы!..
VII
Петя Невредимов не то чтобы был музыкален, но в гимназическом оркестре в Симферополе все же играл на скрипке, не портя ансамбля. Это служение искусству тянулось у него до шестого класса, когда он счел себя слишком взрослым для ученических сольфеджио и решил бросить не только игру на скрипке, но и вообще даже разговоры о музыке.
Его не тянуло к музыке и потом, когда он стал студентом: некогда было, не тем был занят, находил даже, что теория сопротивления материалов интереснее, чем музыка.
Но когда в первый раз - это было ночью, на границе Восточной Пруссии он услышал полет в свою сторону тяжелого немецкого снаряда, ему показалось, что кто-то за лесом, темневшим на другом берегу пограничной речки, заиграл на флейте... Очень отчетливо - и чем дальше, тем отчетливей, - слышна была именно флейта, и вспомнился солист-флейтист гимназического оркестра, армянин Каштаянц.
Сначала, правда, ухо уловило там где-то за лесом непонятный какой-то грохот, которому только флейта дала объяснение: как будто в том же оркестре, по энергичному взмаху руки с камертоном учителя музыки, соборного регента Духавина, грохнули сразу барабаны, бубны, литавры, а потом уже началось соло на флейте.
Однако флейтист теперь недолго солировал; дальше звучно залязгали одни только литавры, притом с какой-то подчеркнутой оттолочкой, которой не изобразить на нотной бумаге: очень неприятным оказался для уха этот лязг с оттолочкой.
Но еще неприятнее было потом шипенье как будто огромной, высоко летящей змеи, - куда больше, чем боа-констриктор, хотя Петя и не был уверен, имеет ли способность боа к обычному змеиному шипенью.
И, наконец, как будто весь оркестр рухнул вниз вместе с хорами, на которых он помещался, и от этого ни с чем не сравнимое впечатление внезапной катастрофы: больно ушам, больно глазам, не проталкивается воздух из легких спазмы схватили горло...
Снаряд упал и разорвался впереди, на том берегу, шагах в двухстах или больше, и кто-то знакомым голосом Пете крикнул: "Недолет!" - с таким выражением, как будто издевался над немецкими артиллеристами за промах.
За промах по какой же все-таки цели? По своим же саперам, наводившим мост через речку, как это с вечера было приказано начальством?
По этому мосту утром должна была перейти пехотная часть с двумя батареями легких орудий, и Петя слышал от прапорщика запаса Якушова, что там за лесом на другом берегу, по данным разведки, нет немецких сил: были конные заставы, но отброшены нашей кавалерией... Откуда же взялось там тяжелое орудие?
Материал для моста отчасти привезли с вечера на подводах, отчасти собрали на месте - разнесли сарай, сложенный из сосновых бревен, причем из сарая этого вынесли трех убитых в перестрелке утром немецких солдат, быть может взорвавших бывшую тут раньше переправу.
Работали над постройкой моста ретиво и не опасаясь стука, так как местность впереди и с флангов считалась очищенной от противника, - и вдруг оказалось, что противник прилежно следил за работой и, когда она уже почти подходила к концу, задался явной целью ее уничтожить, как был уничтожен накануне бывший здесь мост.
Петя только успел повернуться назад, чтобы отыскать в полутьме глазами того, кто крикнул: "Недолет!" - и едва соображая по звуку голоса, кто именно это крикнул, - как снова оттуда же, далеко из-за леса, донесся довольно плотный в сыром ночном воздухе грохот, и ухо настороженно ждало флейты, и зазвучала флейта... Ни из какого другого инструмента нельзя было извлечь такого звука...
Потом в ужасающей последовательности: лязг литавр с омерзительной оттолочкой, шипенье летящего по проторенной уже воздушной дороге огромного змея и, наконец, обвал, в ожидании которого Петя непроизвольно присел на корточки, не решаясь двигаться с места, как кролик перед удавом.
Теперь снаряд упал не спереди, а где-то сзади, и Петя после разрыва его только успел подумать: "Ведь там подводы наши стояли!" - как тот же голос крикнул около него: "Перелет!" - и стало ясно, что это Якушов и что он очень встревожен.
Тут же вслед за разрывом этого второго снаряда Якушов стал и гораздо ближе Пете: на нем утверждались надежды за свою целость; и, точно стремясь оправдать эти Петины надежды, Якушов закричал:
- Ребята! С моста долой!.. Сюда! Ко мне!..
Ночь была не из темных, хотя и сплошь в облаках небо. Ни луны, ни звезд не было видно, но они все же чувствовались за негустыми облаками, просвечивали чуть-чуть, и можно было разглядеть и Якушова, бежавшего от моста назад, забирая в сторону, и солдат, бежавших сперва по мосту со стуком каблуков, потом по кочковатому берегу с шарканьем ног.
Петя вспомнил артиллерийское: "Недолет, перелет, в цель!" - и сразу с места опрометью кинулся вместе с другими за Якушовым... Зацепился было за кочку, едва не упал, но удержался на ногах и уже на порядочном расстоянии от моста услышал знакомый грохот барабанов и литавр, - всех сразу... Соло флейты он старался уже не слышать, но оно назойливо, как комар, лезло в ухо.
Перед тем как должны были по его инстинктивному расчету обрушиться хоры с оркестром, он заметил, что Якушов шагах в пяти от него вдруг упал, может быть тоже зацепившись за кочку; Петя упал тоже - просто как-то не удержался на ногах, и кое-кто из солдат тоже не то упал, не то присел...
И все замерло, затаилось в душе Пети, - одно только сердце стучало часто и сильно. И мыслей как будто никаких не появлялось, кроме одной: "Где разорвется?"...
Этот разрыв оглушил до того, что с минуту после него голова не решалась подняться, чтобы оглядеться. И если от первых двух снарядов едкий дым, забившись в нос и в рот, очень мешал дышать, то теперь он стоял рядом, плотный, удушливый... А в разрыве почудился длительный всплеск воды и треск разрушения, и не то что подумалось, - ощутилось всем телом: мост!
Когда Петя поднялся, он увидел около себя Якушова.
- Это вы, Невредимов? - спросил Якушов.
- Я... так точно... Пропал мост! - сказал Петя, ища в то же время глазами мост и стараясь увидеть его не совсем уничтоженным.
- Да, пропал мост, - подтвердил Якушов.
- Как же теперь быть? - спросил его Петя не как рядовой офицера, а как инженер инженера: Якушов был тоже путеец, только года за три до того окончивший институт и успевший своевременно отбыть воинскую повинность.
Широкий в кости и рослый, но худой на лицо, скуластый и большеглазый Якушов ответил, как начальник:
- Мост нужен для наших батарей, значит, нужно строить новый.
- Но ведь опять разобьют!
- Здесь - да, конечно... Здесь нельзя. Отсюда уйдем сейчас... Где-нибудь в другом месте, или выше по течению, или ниже... Надо посмотреть, где можно.
Пете показалось, что Якушов как будто не то что отвечает ему, а просто думает вслух, не зная еще и сам, что теперь надо начать, - поэтому он спросил:
- Откуда же стреляли по нас?
- А черт их знает откуда!.. Верст за восемь откуда-то, или даже и подальше, - сказал Якушов.
- А откуда же узнали они, что мы тут именно мост строим? - спросил уже без надежды на ответ Петя и добавил: - Ведь на том берегу наши казаки.
- Как же это так "откуда"? - неожиданно зло ответил Якушов. - От здешних жителей, конечно, вот откуда! Сидит мерзавец где-нибудь вон там в подвале, - качнул он головой на тот берег, - и осведомляет по телефону их батарею... А что стрельба меткая, так у них же тут все давно пристреляно по квадратам, ничего нет диковинного...
И потом на ходу уже, идя не к мосту, а в тыл, добавил Якушов:
- Главное, что никто не предупредил, что у них там может быть тяжелая...
- А если доставили вечером? - попытался догадаться Петя.
- Тяжелую доставили? - усомнился Якушов. - Конечно, могли выкинуть такой фокус... Хотя, впрочем, дороги у них отличные, а разведка наша, очевидно, плохая.
- Посмотреть бы хотя, что осталось от моста, - сказал Петя, оглядываясь на речку, но Якушов был озабочен не этим.
Он крикнул солдатам:
- Иди веселей! Иди к подводам!
И только после того отозвался Пете:
- Смотреть там уж не на что, - только время терять. И что же, вы полагаете, только три снаряда припасли они по наши души?.. Хватит у них этого добра!
Петя и сам, впрочем, думал, что орудийный обстрел еще не окончился, и ему все казалось, что вот-вот он услышит если не грохот далекого выстрела, то флейту снаряда. А Якушов спешил вывести людей и подводы из-под обстрела и перейти на другое, неожиданное для противника место на той же реке, чтобы к утру все-таки построить мост, хотя бы и похуже того, который был уже почти достроен.
Якушов спешил, конечно, не зря, - в этом убедился Петя, когда расслышал, уже приготовившись к этому, грохот выстрела тяжелого орудия. Однако почему-то ни флейта, ни потом лязг литавр не были уже так отчетливы, как в первые три раза; они как будто и не приближались сюда так стремительно, и Якушов сказал облегченно:
- Это не по нас!
- Эта, ваше благородие, в тую сторону пошла, - сказал и махнул вниз по течению речки рукой оказавшийся около, к радости Пети, его дядька ефрейтор Побратимов.