Земля — Вода (болото, мокрый снег, грязь)» интерпретируется как противопоставление «Россия (почва) — Петербург».
3.2.2. Оппозиция: «Земля — Воздух (ветер, вьюга, морозный пар, дым, туман)». Соединение в семантике тумана и мерзлого пара, зыбкости воздуха и текучести воды позволяет и их интерпретировать как образы Петербурга. Ср. пророчество: «А что как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым» («Подросток»). Воздух противостоит воде как более подвижная стихия, что выделяет признаки направленности — ненаправленности движения. Направленному движению воды (ср.: «Невы державное теченье» — Пушкин; устойчивая культурная метафора: река — время, «Река времен в своем теченье…» — Державин) противостоит вихревое, коловратное движение ветра, что, также в духе фольклорной символики, усвоенной и Пушкиным, трактуется как бесовство, сбивание с пути. Путь принадлежит земле, бесы — воздуху (воздух в этих контекстах — не небо, а скорее его антоним).
3.2.3. «Земля — Огонь». Из всех разрушительных стихий в огне в наибольшей мере выделены признаки мгновенности, эсхатологизма, что ориентирует этот образ, с одной стороны, на Апокалипсис, а с другой — на «русский бунт».
3.3. Образ Земли противостоит разрушительным стихиям как благодатная сила (Земля — Богородица в «Бесах»; ср. образ Антея, спроецированный на Алешу Карамазова в главе «Кана Галилейская»). Противополагаясь Воде как «твердь». Земля получает признаки, в культурной традиции присвоенные Небу (ср.: «Твердь есть небо воздушное» — Церковный словарь П. Алексеева, часть V. Спб, 1819. С. 8), признаки идеального бытия. Это позволяет создать синтезирующий образ земли и небесного купола в «Кане Галилейской»; ср. также мифологический пласт в широком спектре значений термина «почвенничество».
4. Герой Пушкина живет в бытовом мире, лишь спорадически, в кризисные моменты бытия соприкасаясь со стихиями; герой Достоевского погружен в мир борения быта и стихий, герой Блока живет среди стихий. То, что было катастрофой, антижизнью, сделалось жизненной нормой и совпало с поэтическим идеалом. Бытовое пространство стало восприниматься как пространство смерти, стихия — как пространство жизни или приобщения к сверхличной жизни через личную смерть.
4.1. Тенденции, получившие в творчестве Блока вершинное выражение, в интересующем нас аспекте присущи символизму как целому. В системе символизма уже в 1890-е гг. (под влиянием поэзии Тютчева и Ап. Григорьева, отчасти — философии и прозы Л. Толстого, философии Шопенгауэра, Ницше и Вагнера) происходит переоценка всей структуры понятия «стихия». Стихийное начало реабилитируется. Образы стихий становятся доминантами, входят в основные противопоставления символистской картины мира. Создается целостная мифология стихий, одной из отличительных особенностей которой является стремление к синтезу.
4.2. В силу специфики символистской поэтики, с одной стороны, и тенденции реалистического текста к множественности прочтений (см. пункт 1.2) — с другой, создается система «неомифологических» ключей к прочтению Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого. Возникает механизм осмысления образов творчества этих писателей как мифологем, сознательная игра такими образами. Ориентация на Пушкина и Достоевского вызывает к жизни специфические литературные мифы символизма: миф о стихиях в истории («Петр и Алексей»), мифологию подполья и стихий души («Мелкий бес»).
5. В сознании Блока основу его творчества составляет единый мифопоэтический комплекс, в котором Достоевскому отводится особое место. «Мифология стихий» у Блока колеблется между двумя системами истолкований. Первая, яснее выраженная у раннего Блока и тяготеющая к философии Вл. Соловьева, строится как триада: исходная гармония — «страшный мир» — конечный синтез стихий земли и неба. Вторая включает в себя представление о бесконечном космическом борении стихий музыки (динамики, страстей, духа = огня, ветра, воды) и косности (цивилизации, стагнации, мещанства, материи), что, в конечном счете, сводится к антитезе жизни-стихии и псевдожизни, механического существования, смерти. В обеих системах дисгармония, оцениваясь по-разному, занимает существенное конструктивное место. Творчество и имя Достоевского становится для Блока знаком-символом. А поскольку дисгармония в обеих системах связывается с динамическим, стихийным началом, сам Достоевский делается для Блока не автором книг, не условным обозначением собрания сочинений, а одной из основополагающих стихий русской жизни и — через нее — мировой музыки.
5.1. В свете первой концепции творчество Достоевского связывается с противоречивой оценкой Земли. Приобщение Земле для блоковских героев, восходящих через князя Мышкина к «невоскресшему Христу», есть «вочеловечение», которое парадоксально ведет их не к вхождению в быт, а к выходу из него в мир стихий (такое осознание пути имеет для Блока и автобиографическое значение). Для героинь же, архетипически восходящих к Настасье Филипповне и другим героиням Достоевского, а также к Магдалине, «нисхождение» на Землю есть падение, включение в мир страстей и стихий — в «страшный мир».
5.2. Вторая поэтическая концепция снимает конечность космологического мышления: становление делается вечной сущностью бытия, а погруженность в стихии — его высшим проявлением. Всякая победа динамического, стихийного начала над статическим воспринимается как победа (ср. радость Блока по поводу гибели «Титаника»). Ср. образы «мирового ветра» («Катилина», «Двенадцать»), «мирового океана» («Роза и Крест»), «мирового пожара» («Двенадцать», «Михаил Александрович Бакунин» и др.). Такое развитие можно интерпретировать как динамику от Пифагора к Гераклиту или от Соловьева к Достоевскому.
1983
От редакции
В настоящий том вошли практически все работы Ю. М. Лотмана, посвященные личности и творчеству А. С. Пушкина. Появлявшиеся на протяжении тридцати лет (I960—1990), они публиковались, как правило, в мало тиражных научных изданиях, многие из которых ныне труднодоступны широкому кругу читателей. Впрочем, и массовые тиражи «Биографии писателя) и «Комментария» к «Евгению Онегину» не удовлетворили потребность в эти? книгах. Задача нашего издания — дать в руки специалистам-филологам студентам, учащимся, всем, интересующимся творчеством Пушкина, полный свод пушкиноведческих трудов Ю. М. Лотмана — от монографий до мелки) заметок и рецензий.
Идея такой «пушкинианы» принадлежит самому Ю. М. Лотману, который занимался формированием ее состава в последние месяцы жизни. Работы Ю. М. Лотмана о Пушкине, написанные в разное время и касающиеся самых разных страниц наследия поэта — от ставших хрестоматийными произведений до едва намеченных в черновиках замыслов — представляют целостное основанное на единой концепции, исследование. Собранные вместе, «соположенные», они обнаруживают комплекс авторских идей в их взаимосвязях внутренних перекличках, дополняют и обогащают уже сказанное, образую! новое смысловое пространство.
За рамками издания остались немногие работы автора — в основном это газетные и журнальные публикации, статьи, написанные в соавторстве, статьи, включенные позднее в монографии.
Приводим их перечень в хронологическом порядке:
К эволюции построения характеров в романе «Евгений Онегин» // Пушкин: Исслед. и материалы М, Л, 1960 Т 3. С 131–173
Восприятие лирики Пушкина в Германии. [Рец на изд. Raab H Die Lynk Puskins in Deutschland (1820–1870) Berlin, 1964] // Рус. лит. 1966 № 2 С 250–253 (Совместно с Ю Д Левиным).
Художественная структура «Евгения Онегина» // Учен зап Тартуского гос ун-та 1966 Вып. 184 С 5—32.
Возвращаясь к истокам: [Рец. на изд.: Анненков П. В. Материалы для биографии А. С. Пушкина: Факс. воспроизведение. 1855. М., 1985] // Новый мир 1987 № 6 С 247–250.
Замыслы гения. (К 150-летию со дня гибели А С. Пушкина) // Вперед (Тарту). 1987. 3 февр.; 5 февр.
Неюбилейные признания. [Интервью с проф. Ю М Лотманом и поэтом Д. Самойловым к 150-летию со дня гибели А С. Пушкина] // Вперед (Тарту) 1987 14 февр.
Пушкин 1999 года. Каким он будет? // Таллинн. 1987. № 1. С. 56–64. Пушкиноведение: вернуться к академизму // Вперед (Тарту). 1987. 14 нояб.
Виноват ли Пушкин… // Рус. яз. в эст. школе. 1988. № 2. С. 3–9. (Совместно с Л Н. Киселевой).
В мире Пушкинской поэзии // Версии: Телевизионные сценарии. М., 1989. С 6—33.
Тревоги, надежды, работа: [Ответы на анкету о современном состоянии пушкинских // Лит. обозрение. 1989. № 6. С. 17–18.
Пушкин и М. А. Дмитриев-Мамонов // Тыняновский сборник: Четвертые Тыняновские чтения. Рига, 1990. С. 52–59.
В основу структуры тома положен жанрово-хронологический принцип. Первый раздел включает выходившую отдельным изданием «Биографию писателя». Второй раздел содержит статьи монографического плана и открывается очерком творчества Пушкина; в третьем разделе собраны мелкие заметки, рецензии, разного рода письменные и устные выступления, относящиеся к современному состоянию пушкинистики; четвертый раздел целиком посвящен «Евгению Онегину», и центральное место в нем занимает обобщающий труд Ю. М. Лотмана «Комментарий» к «Евгению Онегину». В раздел «Приложение» вошли работы, которые по своему подходу (сугубо лингвистическому или социологическому), по кругу затронутых тем не вполне совпадают с общей историко-литературной направленностью статей основного корпуса. Научно-справочный аппарат книги состоит из вступительной статьи Б. В. Егорова, указателей — именного, произведений Пушкина, периодических изданий пушкинского времени, — составленных А. Ю. Балакиным.
Основным источником текста служило наиболее полное на сегодняшний день издание: Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн: Александра, 1992–1993. (Далее ссылки на него даются сокращенно: Избр. статьи, том, страница.) Тексты этого издания сверялись в необходимых случаях с первой публикацией. Источником текста для статей, не входящих в состав «Избранных статей», служила первая публикация, а при наличии переизданий — то, которое было избрано автором.