Не буду касаться дуэльной истории Пушкина: не этично мельком затрагивать трагическую страницу биографии поэта; к тому же я не располагаю «новыми документами», поясняющими ее. Сведения, исходящие от самого Пушкина, скупые. Жуковский, Вяземский, Соллогуб знали много, но сказали только то, что поддерживало версию поэта. Я хочу лишь представить выборку сказанного Пушкиным жене из книги «Разговоры Пушкина»160: здесь собраны высказывания поэта из воспоминаний разных лиц.
Ни слова упрека (даже косвенного) не адресованы жене. «Первые слова его жене… были следующие: “Как я счастлив! Я еще жив, и ты возле меня! Будь покойна! Ты не виновата: я знаю, что ты не виновата…”» (с. 272). Еще было сказано жене: «Не упрекай себя моей смертью; это дело, которое касалось одного меня» (с. 282). Это – последовательная линия поведения поэта: всю тяжесть ответственности возлагать на себя. Он думал о жене даже среди своих невыносимых мук. Свидетельствует В. И. Даль: «Когда тоска и боль его одолевали, он крепился усильно и на слова мои: “Терпеть надо, любезный друг, делать нечего, не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче” – отвечал отрывисто: “Нет, не надо стонать: жена услышит; и смешно же, чтобы этот вздор меня пересилил, не хочу”» (с. 286). Последнее его напутствие ей: «Отправляйся в деревню, носи траур по мне в течение двух лет, потом выйди замуж, но только не за шалопая» (с. 288).
Вот действительная любовь, явленная в полном объеме. Она и сердечным словом выражается, но более – делом. Это чувство не для разового употребления, а длиной на всю оставшуюся жизнь. Неприятности бессильны погасить его. Человек жизнью заплатил, защищая честь жены и свою честь. Про чувство могучего размаха говорят: т а к а я любовь, больше, чем любовь…
* * *
В личных судьбах двух поэтов встретятся сходные компоненты, но больше принципиальных отличий.
Сердца поэтов, не спрашивая на то разрешения, запылали разом – и до конца. Ситуация Грибоедова была понятнее, проще: влюбленному не приходилось сомневаться, что избранная отвечает ему полной взаимностью. Ситуация Пушкина была сложнее, противоречивой: поэт понимал, что в глазах общества он для первой красавицы на языке того времени плохая партия – не богат, не чиновен, не красавец (даже ростом ниже невесты). Обещает устроить жене твердое положение в обществе, но в ответ надеется, что любовь блеснет улыбкой. Роль мужа-ширмы для развлечений жены исключена категорически.
Слишком краткий срок семейной жизни отвела судьба Грибоедову. Но даже тут беспокойный ум попробовал заглянуть в будущее и нарисовать темные картины; тут холодный рассудок перестарался; реальное поведение юной вдовы гарантировало гармоничную семейную жизнь.
У Пушкина была возможность поверить порыв вспыхнувшего сердца холодным рассудком. Поэт ясно понимал, что случай угадать невозможно, но наличие терний на избранном пути видел отчетливо и не испугался их. О своем выборе он только один раз высказался скептически – в письме к Плетневу 31 августа 1830 года (на пути в Болдино): «Чёрт меня догадал бредить о счастии, как будто я для него создан. Должно было мне довольствоваться независимостию, которой обязан я был богу и тебе». Богу – за талант, другу – за прибыльное издание его творений. И все-таки ради счастья терпел и невзгоды. Ум с сердцем был в ладу.
Поэты, герои, декабристы
1
14 декабря – особенная и значительная дата в истории России. Думающему художнику в произведении, относящемуся к этому времени, стало обязательным реагировать на нее. Впрочем, прямым текстом затрагивать событие власти запретили строго-настрого. Но возможности художников велики.
«Горе от ума» тут при чем? Комедия написана до знакомства Грибоедова с лидерами декабристов. Но она была с восторгом принята и в списках размножена более всего как раз декабристами. В Чацком они увидели своего союзника. Значит, ситуацию надо поделить надвое: отдельно рассмотреть и позицию Грибоедова, и подходы к пониманию главного героя комедии.
Был спорным и впредь таковым останется вопрос о степени осведомленности Грибоедова в происходящем. Комедия задумана (начата?) одиноким поэтом еще в Персии, два первых действия доведены до первоначального завершения в Тифлисе в общении с Кюхельбекером. Однокашник Пушкина по Лицею пострадал по делу декабристов, но в тифлисскую пору вряд ли знал об их существовании, тогда как взгляды, которые привели его на Сенатскую площадь, уже были при нем. Комедия завершена в усадьбе С. Н. Бегичева, который был членом Союза благоденствия, но отошел от него и к следствию по делу декабристов не привлекался. Два партнера Грибоедова отличаются своей осведомленностью, но трудно судить, имеет разница какое-либо значение: мы не знаем содержания разговоров поэта с друзьями. Общения автора комедии с либералами отрицать не будем, но этой констатацией и ограничимся. К тому же Чацкий у Грибоедова не срисован с кого-либо из существовавших реально, а рожден воображением художника, причем весь сразу.
Все шире распространяется убеждение, что власть художника над своим произведением заканчивается его публикацией. А дальше его образы оживают в сознании читателя и получают такой вид, какой им, читателям, нравится. Но разве отменяется задача понять позицию авторов? У нас-то они оба художники достоверно достойные, признанные.
Б. Голлер (надуманно истолковавший образ Софьи) ситуацию Чацкого характеризует точно: «Грибоедов не писал, конечно, и никакого “декабриста”. Паче декабриста определенного этапа движения. (Да и мудрено было задумать такой образ в Персии – в 1820 году). Автор “Горя от ума” просто, что называется, “угодил в тип”. Это декабристы в большинстве оказались похожи на Чацкого. Так бывает с немногими истинными произведениями искусства. Которые, как ток высокой частоты, – пронизывает дух Времени»161.
У Грибоедова завязались дружелюбные отношения с Рылеевым и другими деятелями Северного тайного общества, но тогда, когда «Горе от ума» было уже закончено. Комедия оказалась визитной карточкой поэта, декабристы желали бы видеть автора в своих рядах. Но Грибоедов не стал декабристом162.
Не добавляет ясности широко используемое категоричное определение позиции поэта в устах его друга А. А. Жандра. С. А. Фомичев в грибоедовской «Энциклопедии» приводит его дважды, им заканчивая биографическую статью о Жандре и подробнее излагая в статье «Легенды о Г<рибоедове>» («Сто прапорщиков»). Здесь приводится мнение собирателя материалов о Грибоедове его двоюродного племянника Д. А. Смирнова, который считал, что Грибоедов «собственно не принадлежал к заговору <…> уже потому не принадлежал, что не верил в счастливый успех его. “Сто человек прапорщиков, – часто говорил он, смеясь , – хотят изменить весь государственный быт России”. Но он знал о заговоре, может быть, даже сочувствовал желанию некоторых перемен…». Естественно, что Смирнов поинтересовался у Жандра: «Очень любопытно… знать настоящую, действительную степень участия Грибоедова в заговоре 14 декабря». – «Да какая степень? Полная». Это удивило Смирнова, он озвучил фразу о ста прапорщиках. Жандр подтвердил: «Разумеется, полная. Если он и говорил о 100 человеках прапорщиках, то это только в отношении к исполнению дела, а в необходимость и справедливость дела он верил вполне»163.
С. А. Фомичева больше устраивает краткое изложение отзыва Жандра: «Принципиально важно уверенное свидетельство прекрасно информированного Ж<анд>ра о “степени” участия Г<рибоедова> в “заговоре 14 декабря”: “Да какая степень? Полная”» (с. 187). Между тем чрезвычайно сложную многоаспектную ситуацию невозможно охватить одним словом. «Полного» единства не было не только между реальными участниками движения, но даже между Северным и Южным обществами. Не было единства в вопросе принципиального значения о будущем государственном строе России – монархическом или республиканском.
«Легенду» о прапорщиках исследователю хотелось бы вовсе вычеркнуть: «В любом случае апокрифическая фраза о “ста прапорщиках” не может служить сколько-нибудь серьезным аргументом в решении проблемы “Грибоедов и декабристы”. Нет никаких оснований сомневаться, что по тесным дружеским связям со многими декабристами Г<рибоедов> знал о целях и деятельности тайных обществ» (с. 222).
Заключительное утверждение бесспорно. И у Грибоедова было много общего со взглядами декабристов, особенно в оценке существовавшего в России положения. Но нет возможности (да и надобности) подсчитать процент совпадения взглядов, а совпадение было! Однако вступать в тайное общество Грибоедов не захотел – по той причине, что совпадение взглядов как раз не было полным. Грибоедов не верил в успех мятежа. Ведь и Жандр фактически сказал об этом, подтвердив сомнения друга «в отношении к исполнению дела». Раздраженная фраза о прапорщиках могла быть сказана, только не могла повторяться «часто»: о тайном не болтают. Решительно надо исключить насмешливый тон. Вероятно, это украшение добавлено задним числом, когда фраза пошла гулять в форме сплетни. Сказалась репутация автора-насмешника. Возможное поражение друзей рождало в Грибоедове скорбь, а ни в коем случае не смех. Найдем подтверждение этому в поведении поэта. С такой поправкой эмоций фразу о прапорщиках вполне можно оставить при постановке проблемы «Грибоедов и декабристы», учитывая дефицит прямых материалов по этой проблеме: констатация наличия сомнений в успехе дела – немаленькое добавление к оценке ситуации.
«Горю от ума» уже до двухсотлетнего юбилея рукой подать. И разве не удивительно, что на таком протяжении у исследователей не возникал вопрос: а как автор относился к своему главному творению?
Очевидная простота вопроса отталкивала? Но такое «Горе»: не единожды за кажущейся простотой ответа встает сложнейшая проблема. Грибоедов очень мало оставил суждений о своем творении? Это истина факта и активный повод разбираться (при дефиците материалов): почему так? Но покамест идет в ход единственная гипотеза: уж такое событие произошло в творческой жизни писателя; оно вобрало в себя весь его творческий потенциал, вычерпало полностью, ничего не оставило; Грибоед