Галинский назвал опубликованный «Спортивными играми» приказ (его, надо сказать, прислал в редакцию Кенжебай Рахимов со станции Алгабас Уральской области Казахской ССР, десятилетия собиравший различные материалы о футболе, переписывавшийся со многими коллекционерами и от них получивший копии приказов) «необычным парадоксальным документом» (как это так: цивильное спортивное учреждение отдает приказ о расформировании штатной военной команды! А вот так и отдает: Романов в те времена был выбран на роль пешки в политической игре) и «заведомой фальшивкой».
Такая реакция Аркадия Романовича на публикацию «Приказа 793» понятна. Он – приказ – рушил почти всю конструкцию Галинского. А коли так, значит, приказа не было. И публикация его – «заведомая фальшивка».
Надо, впрочем, отдать должное Аркадию Романовичу. После того, как всем причастным к изучению футбольной истории было ясно, что приказ этот существовал на самом деле и является правдой, а не фальшивкой, он позвонил мне, признал, что был не прав, и пообещал непременно в какой-нибудь публикации сообщить об этом.
Быть может, я что-то пропустил, но признание Галинского так и осталось на словах.
Распоряжение вождя
«В советские времена, – рассказывает Виктор Хенкин, – ведущие спортсмены, в том числе и шахматисты, получали ежемесячные государственные стипендии. Размеры стипендий колебались от 100 до 300 рублей в зависимости от спортивных достижений и заслуг. На стипендию, однако, мог рассчитывать лишь тот, кто никакой другой заработной платы от государства не получал, то есть всецело посвятил себя спорту. Дольше всех, помнится, держался Лев Полугаевский, не желавший бросать работу инженера, но и он, в конце концов, „продался“ Го – скомспорту. Единственное исключение было сделано для Михаила Ботвинника: специальным постановлением Совета министров СССР ему разрешалось получать и государственную стипендию, и заработную плату по месту работы.
В 1971 году, когда Ботвиннику исполнилось шестьдесят лет, он обратился в Госкомспорт с заявлением об отказе от стипендии. Свое решение он мотивировал тем, что прекращает официальные выступления в шахматных соревнованиях и не хочет получать незаработанные деньги. Поступая так, Ботвинник освобождался от обязательств перед Госкомспортом, с которым у него нередко возникали трения. О своем решении он объявил в одном из интервью, оно было опубликовано…
Прошел год. Беседуя однажды с Михаилом Моисеевичем в институте, где он руководил одной из лабораторий, я, между прочим, спросил, как живется ему без стипендии.
– Мне продолжают ее выплачивать, – ответил он к моему удивлению.
– Но вы же от нее отказались!
– А известно ли вам, кем было подписано распоряжение о моей стипендии?
Я не знал.
– Иосифом Виссарионовичем Сталиным. Оно висит на стене над моим письменным столом в рамке, – чеканным голосом произнес Ботвинник. И добавил: – Наши чиновники до сих пор боятся отменять его приказы.»
Вмешательство Молотова
В первом за 1992 год номере журнала «Динамовский футбол» было опубликовано – в связи с его 85-летием – интервью с капитаном первых чемпионов СССР, московских динамовцев, Сергеем Сергеевичем Ильиным.
«В недавних мемуарах, – так прозвучал один из вопросов, – Н. П. Старостин бросил тень на „Динамо“, обвинив главного шефа довоенного „Динамо“ в кознях против него лично и возглавляемого им „Спартака“. „Я, – ответил Сергей Сергеевич, – с искренним уважением отношусь к Н. П. Старостину как спортсмену, но многое из того, что прочитал недавно, отвергаю с порога. Во-первых, не надо забывать, что Николай был не просто футболистом и организатором команды „Спартак“, – он был и руководителем общества, проводил определенную политику в спорте, рисковал, интриговал, завязывал на высоком уровне нужные связи. А раз ты ведешь крупную игру, то всегда будь готов и к крупному проигрышу. Мы, динамовцы, во всяком случае, не лицемерили. Вы не найдете на страницах печати наших славословий товарищу Сталину, как и хулы в его адрес. Во-вторых, а всегда ли спартаковцы были образцом для подражания? Ведь я до сих пор нигде не прочитал настоящей правды о „победе“ „Спартака“ над басками, которой они до сих пор похваляются. А ведь наше поражение от тех же басков мне дороже их победы. Оно во много раз честнее. „Спартак“, а вернее – один из вариантов сборной столицы – нет, пожалуй, СССР! – в том матче не играл лучше. Та победа была „обеспечена“, причем так, что ошарашенные баски ушли с поля, и потребовалось вмешательство самого Молотова, чтобы они вернулись в игру“.»
Конькобежный партбилет
Чего только не придумывали партийные идеологи в Советском Союзе, дабы, как им казалось, поднять уровень значимости первых лиц, скажем Н. С. Хрущева.
В начале 1964 года, когда позиции первого секретаря ЦК КПСС заметно пошатнулись (так, во всяком случае, видится из сегодняшнего дня; не только, впрочем, из сегодняшнего: зять Хрущева, главный редактор газеты «Известия» Алексей Аджубей, еще в марте 1963 года считал, что позиции тестя ухудшаются), в ЦК придумали историю со вступлением в ряды членов КПСС известной спортсменки Лидии Скобликовой. За ее подписью из олимпийского Инсбрука, в котором «уральская молния» выиграла четыре золотые медали на конькобежных дорожках, ушло в адрес Хрущева письмо, в котором она сообщала руководителю страны: «Хочется поделиться с Вами своей радостью и доложить Центральному Комитету, лично Вам, Никита Сергеевич, что мне удалось выиграть все четыре дистанции и привезти на Родину четыре золотых медали». Далее Скобликова рассказала, что на недавней пресс-конференции в Инсбруке американский журналист спросил у нее, является ли она членом Коммунистической партии. Никто, понятно, ничем подобным у Скобликовой не интересовался, но она, в соответствии со сценарием подготовивших эту акцию идеологических работников, большой группой входивших в состав советской олимпийской делегации, через мифического американца подошла к главному вопросу письма: «Я – комсомолка, а самая заветная моя мечта – стать членом партии Ленина. Если это возможно, дорогой Никита Сергеевич, прошу считать это мое письмо моим заявлением о приеме в ряды ленинской партии коммунистов».
Конечно, возможно. И Хрущев, спустя двое суток, отвечает на письмо Скобликовой: «Центральный Комитет КПСС рассмотрел Вашу просьбу и принял Вас в члены КПСС. Теперь Вы можете сказать, что Ваше желание исполнилось, и Вы являетесь членом Коммунистической партии Советского Союза».
Чем для Хрущева закончился 1964 год, всем известно, а вот Скобликова, по свидетельству известного спортивного журналиста Владимира Пахомова, стала четырнадцатым – за всю историю страны – членом КПСС, принятым в партию ЦК без прохождения кандидатского стажа. В одном ряду с олимпийской чемпионской – летчик Валерий Чкалов, микробиолог Николай Гамалея, военачальник Леонид Говоров, космонавт Валерий Быковский, улетевший в 1963 году в космос комсомольцем, а вернувшийся коммунистом…
«Справедливо ли это?..»
Эдуарду Стрельцову, после того как он вышел из мест заключения, долго не разрешали играть за «Торпедо» в чемпионате страны. В первенстве Москвы он играл, собирая на торпедовском стадионе полные трибуны, а вот команда мастеров оказалась для Стрельцова под запретом.
Однажды Аркадий Вольский, знаменитый парторг ЗИЛа, не выдержал. Он отправился на прием к Леониду Ильичу Брежневу, захватив с собой двух зиловцев – Героев социалистического труда. Их поддержка была крайне необходима. У одного Вольского ничего бы, наверное, не вышло.
Для начала Вольский и его компаньоны рассказали Брежневу о производственных процессах, об обстановке в коллективе, а потом, будто ненароком, вспомнили о Стрельцове, посетовав на то, что ему не позволяют играть за «Торпедо», за которое, между прочим, сказали посетители, болеют тысячи заводчан.
«Это, – услышали они ответ Брежнева, – неправильно. Я, Аркадий, что-то понять не могу. Вот слесарь вышел из тюрьмы – ему же никто не запрещает работать слесарем. А футболист почему не может? Справедливо ли это?»
Аркадий Вольский воспользовался ответом генерального секретаря на все сто: у ЗИЛа больше не было проблем с включением Эдуарда Стрельцова в заявку «Торпедо» на участие в чемпионате СССР.
Маршрут для инструктора
В советские времена на все чемпионаты мира по основным видам спорта – футболу и хоккею – в составе делегации непременно отправляли инструкторов из отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС.
Весной 1974 года на турнир в Хельсинки с командой поехал Николай Немешаев. После того как сборная СССР в предварительном раунде проиграла главным своим соперникам – хоккеистам Чехословакии – с разгромным счетом 2:7, Всеволод Бобров, главный тренер, последним шел в раздевалку. Можно только представить, что творилось у него на душе. И вдруг Немешаев, до этого живший в делегации по принципу «тише воды, ниже травы», вспомнил о своей принадлежности к главному карающему органу – ЦК – и бросил вслед Боброву, уже открывавшему дверь раздевалку: «А команду, между прочим, тренировать надо!» (об этом Бобров по возвращении в Москву с победного, кстати говоря, для сборной СССР чемпионата рассказал своему другу, журналисту Владимиру Пахомову). Инструктор ЦК КПСС был немедленно послан по известному адресу.
Поражение от чехословаков вызвало, к слову, настоящую панику в Москве. В Хельсинки был немедленно командирован зампред Спорткомитета Виталий Смирнов. Советский посол в Финляндии Владимир Степанов вызвал в здание на Техтаанкату – по заданию из Москвы, разумеется, – Боброва и капитана сборной Бориса Михайлова и пригрозил: «Партбилет на стол положите!» Михайлов, человек прямой и в высшей степени порядочный, ответил, изумив посла, привыкшего к подобострастию, смелостью: «Не вами выдан, не вам и отбирать». Маршрут же, предложенный Всеволодом Бобровым инструктору из ЦК КПСС, стал основной причиной увольнения тренера из сборной. Спорткомитетовские и партийные чиновники не рискнули объявить ему об отставке в глаза, а позвонили начальнику ЦСКА Ивану Покусаеву для того, чтобы тот передал Боброву: «Больше он со сборной СССР не работает».