«Гус, – поинтересовался у Хиддинка, дозвонившись до него в Москву из студии телеканала RTL XL, бывший футболист голландской сборной Рене ван дер Грейп, – у тебя денег достаточно на мобильном? На роуминг не посадим? Хотя после подписания контракта с „Анжи“ ты, наверное, заправил телефон как минимум на три миллиона евро, да? Мы теперь сможем разговаривать целыми вечерами. Ты будешь теперь жить в Дагестане?» «Все, – ответил Хиддинк, – будет происходить в Москве. Хотя вскоре, на мой взгляд, надо переезжать в Дагестан. Когда построим стадион, базу и так далее. А пока будем прилетать в Махачкалу за день до игры. Это не идеально, но все дело в инфраструктуре…
Керимов этим занимается. Он многим вообще занимается. Строит больницы, что-то еще. Для меня это важно».
«Я рад за Гуса, – заметил колумнист Йохан Дерксен. – Ему всегда удается пробить себе классные контракты. Его родной „Графсхаап“ нуждается в нем не меньше, но он выбирает Дагестан. Не думаю, что из-за больниц и футбольных школ. Просто там ему посулили хороший контракт». «Не буду скрывать, – парировал выпад Гус, – я получил фантастический контракт. Это все знают. Но… Деньги не играют первичную роль для меня. Меня попросили старые друзья помочь. Это важнее денег».
«Представьте картину, – вступил в разговор Рене ван дер Грейп. – Гус с его менеджером согласовывают контракт. „Ага, тут 10 млн. евро, все в порядке. Так-так, а здесь почему ничего не написано о строительстве больницы в этом месте, а? Если этого не случится, подписывать ничего с вами не стану!“ „Все эти рассказы о школах и больницах, – считает Йохан Дерксен, – для наивных дурачков. Гус поехал за деньгами. Теперь он будет целыми днями сидеть в шикарной гостинице с видом на Красную площадь. И раз в две недели под звуки сирен и десятка сотрудников безопасности добираться от аэропорта Махачкалы до стадиона“.»
Выдержка штангиста
Выдающийся советский штангист Василий Алексеев рассказывал в телепередаче одному из лучших интервьюеров на постсоветском пространстве киевлянину Дмитрию Гордону:
«В 1970 году в Минске проходил „Кубок Дружбы“. Обычно первыми малыши приезжают, потом средние веса, ну и последними мы, тяжеловесы, и вот 16 марта (дату запомнил точно, потому что 18-го на помост вышел) сидим в вагоне-ресторане, а сзади четыре обыкновенных мужичка умостились. Вдруг один из них говорит: „Вон самый сильный человек планеты Алексеев“ (а я перед этим четыре рекорда установил и обошел Жаботинского в сумме). Второй ему вторит: „Да ладно – какой-то козел сидит. – И ко мне: – Слышь, ты, козел?!“ Я не ответил: как ел, нагнувшись, солянку, так дальше и ем, как тут летит мне в затылок фужер – и о мою голову вдребезги! Я между тем по-прежнему ноль внимания: продолжаю доедать солянку!
Нас четверо было: два тяжеловеса (и я в том числе) по 130, и два по 110 килограммов. Можете представить, на кого эти замухрышки полезли – на четверых слонов. С моим-то характером головы им поотрывать не стоило ничего, но Бог меня спас. Напротив меня Валера сидел Якубовский. „Ты что, – спрашивает, – не слышал? Тебя оскорбили. Да я сейчас пасти порву им, шеи сломаю“. – „Я, – говорю, – это давно бы сделал, но виноваты мы будем: сиди“. Мужички между тем повыступали еще, но видя, что мы не проронили ни слова, заткнулись.
И спустя годы уверен на сто процентов: это была провокация. Я же ехал установить мировой рекорд в троеборье, открыть „Клуб 600“, о котором многие у нас в стране только мечтали, – кому-то это, естественно, не понравилось. Непонятно, кто хотел вывести меня из игры, – до сих пор этот вопрос мучает. Есть, конечно, предположения… Но делиться ими не буду.
Можно было, конечно, взять наглецов за шкирки и спросить, кто их подослал, но для этого надо было им морды бить, и тогда бы до Минска мы не доехали. Если они такие ушлые, прикинулись бы избитыми, а свидетели были наверняка подготовлены… Кто бы поверил, что мужики общим весом в 250 кило на полтонны полезли?»
Меню Василия Алексеева
Ему же, Дмитрию Гордону, Василий Алексеев рассказал историю о том, как он однажды разыграл корреспондента газеты «Орловский комсомолец»:
«Я сгонял вес со 157 килограммов до 138-ми и думаю: „Дай-ка на этом весе попробую в Мценске (это Орловская область) поднять что-нибудь“. Приехал, а там друзья да приятели подвели ко мне журналиста из „Орловского комсомольца“. Давать интервью я не люблю, но раз попросили – куда денешься?
Мне, чтобы вес согнать, нужно к еде относиться не особо приятельски, поэтому питание я придерживал, а у коллеги твоего первый же вопрос был такой: „Читатели „Орловского комсомольца“ интересуются, сколько вы едите“. – „Ручка и бумага есть у тебя?“ – спросил я. Он кивнул: „Конечно“. – „Тогда пиши. Утром 400 граммов икры, восемь кур, салаты, пятое-десятое, торты и 16 стаканов чаю“. У корреспондента глаза округлились: „А почему 16?“. – „Ты сколько пьешь?“ – вскинул я брови. „Два“. – „А вот моя норма – 16. Дальше: в обед восемь борщей, 40 котлет, а вечером все то же, что и утром, – 400 граммов икры, восемь кур и остальное…“
Журналист, однако, попался въедливый: „А почему 400 граммов?“ – пристал. Я: „Ты видел банку полукилограммовую, резинкой обклеенную? Но я детей-то кормить должен – вот 100 граммов им отдаю“. Когда он все это принес в редакцию, его высмеяли и погнали. Звонит мне: так, мол, и так, а я: „Столбиком, паразит, сосчитай, на сколько целковых это меню тянет, – кто же такие деньги мне даст?“ Существовала норма – 5 целковых 80 копеек на питание в день, плюс рубль тяжеловесам, а на эти деньги, учитывая, что нужно было еще поварих кормить и их семьи, особо не разгонишься. 5.80, уточню, это когда я в сборной был, а до этого два с полтиной плюс, как тяжеловесу, рубль. Кормежка на 3.50 – это синяя слипшаяся лапша и котлета, в которой, если бы мясо нашли, повара бы посадили. Соответственно, пустой борщ или суп, и мы еще как-то умудрялись держать вес.
Когда я 255 килограммов в Монреале толкнул, журналисты затоптали помост: там уже не до штанги было и не до толчков – кому объяснять, что я хочу еще 265 толкнуть? Все, соревнования на этом уже закончились. Кто-то из пишущей братии задал вопрос: „Мистер Алексеев, почему все так плохо выступили, а вы установили фантастический мировой рекорд?“ Ну, я им на чистом русском и объяснил: „Кто на чем живет, ребята, но главное – пейте рашен водку. Это лучше, чем анаболики, потому что ее нельзя обнаружить в крови“. Я, кстати, пил ее специально, потому что наша медицина, фармацевтическая промышленность ничего для здоровых людей никогда не выпускала. Это же не заграница, и восстановителей, как таковых, не было. В субботу или воскресенье, когда как попадало, – парилка и четыре „тонких“, то есть литр. Идешь на следующий день на тренировку как огурчик – это проверенный народный славянский способ».
Провокатор из Сан-Ремо
Юрий Иванов поиграл во многих советских командах, в частности, в «Локомотиве» и «Шиннике». Потом он занялся журналистикой и стал одним из ведущих футбольных обозревателей страны. Иванов рассказывал о поездке в 1966 году в составе экспериментального молодежного «Буревестника» на знаменитый турнир в итальянский городок Сан-Ремо:
«Поселили команду, как помнится, в небольшом частном пансионате на одной из центральных улиц. В первое время из номеров редко кто выходил. Спасибо, Никита Палыч Симонян, делегацию нашу возглавлявший, мозги всем проветрил: даже не попросил – приказал забыть бред о провокациях, которым нас пичкали перед отъездом, и отправиться в народ. Итальянцы, заверил Симонян, мало того, что добры и приветливы, так еще и к стране нашей относятся с большим уважением.
Возражений, естественно, не последовало. И за первые два дня буквально каждый из нас получил возможность убедиться в правоте поколесившего по планете наставника. Русских узнавали на улицах – по всемирно известному курорту не возбранялось ходить в спортивных костюмах, – дарили сувениры, пытались затащить в бары, кафе и угостить чем-нибудь вкусненьким. А после того как команда вышла в финал, одолев по пути сверстников из обожаемых местным населением „Интера“ и „Ювентуса“, власти города пригласили нас в знаменитый театр „Аристон“ на концерт популярного в то время Сальваторе Адамо, где разместили в почетной ложе и представили публике. Да и хозяйка пансиона в постояльцах души не чаяла: во время ужина непременно выставляла на стол корзину фруктов – „от себя“, вывозила на собственной яхте купаться в море, а перед отъездом подарила особо приглянувшимся золотые амулеты на память.
Что же касается провокаций, то и без них, разумеется, не обошлось. Вот только воспоминания оставили они самые приятные. Симпатичный старичок, например, с первых же дней к команде „прибившийся“, – как потом выяснилось, из бывших эмигрантов и очень богатый. Стал убеждать руководство: мол, нравятся мне ребята, денег на покупки дать им хочу. Легко догадаться, какой это наделало переполох, – во избежание больших неприятностей на родине от заманчивого предложения решено было „сурово (по Высоцкому) отвернуться“. „Но подарки-то я сделать могу?“ – не успокаивался добровольный спонсор. Тут возражений не последовало: на руке у каждого появились золотые швейцарские часы. Плюс о частном магазине с очень дешевыми вещами наш благодетель „по секрету“ рассказал, посоветовав именно в нем после окончания турнира оставить сэкономленные суточные и скромные премиальные. Что мы охотно сделали, скупив за бесценок отменного качества товар. Только позже стало известно, что бывший соотечественник нас „жестоко“ обманул: разницу между истинной ценой и продажной покрыл из своего кармана».
Хитрость Золотухина
Судейский беспредел во второй лиге советского футбола официальным путем остановить было невозможно. Главный тренер владимирского «Торпедо» Иван Золотухин придумал свой способ борьбы с происками арбитров. Он мобилизовал на помощь команде своего старого приятеля, полковника в отставке. По настоящему делу бывший полковник, судя по всему, соскучился, а потому с энтузиазмом воспринял заманчивое приглашение стать штатным «проверяющим из главного футбольного ведомства».