ловек, желавший отправиться за рубеж, просто заходил в полицейский участок, подавал заявление о выдаче заграничного паспорта, получал его и ехал. Даже в том случае, если состоял под надзором полиции, как, например, Владимир Ленин.
В наивности своей я пребывал, однако, недолго. До звонка моего ОРИРовского информатора, сообщившего мне, что документы вернулись с пометкой «отказать». А спустя несколько дней после звонка меня пригласили в ОВИР и официально объявили, что мне во о б щ е отказано в выдаче заграничного паспорта (шел, напомню, уже 1989 год, и на Западе вовсю трубили о демократических преобразованиях в СССР).
В ОВИРе у меня состоялся «содержательный» диалог с молодым майором милиции Игорем Кочетковым (там работают офицеры КГБ, но форму они носят милицейскую). Если бы я был драматургом и писал пьесы для театра абсурда, то непременно включил бы этот диалог в одну из них. Диалог этот я могу воспроизвести дословно и почти полностью, потому что, зная о том, что мне скажут в ОВИРе, захватил с собой на всякий случай небольшой репортерский магнитофон, лежавший в кармане моего пиджака:
– Вам отказано в выезде в Финляндию.
– Кто принял решение об этом?
– ОВИР.
– На каком основании?
– На основании положения о въезде в СССР и выезде из СССР, пункт 25, подпункт б2.
– И что же там говорится?
– Там говорится, что во время предыдущего пребывания за границей у вас были нарушения.
– Какие нарушения?
– Вы, наверное, знаете.
– Нет.
– Так не может быть.
– Как не может быть, если три года спустя после моего возвращения из Финляндии, где я работал почти шесть лет, вы – первый человек, который говорит мне о якобы совершенных мною каких-то «нарушениях». Не кажется ли вам странным, что я, человек самый заинтересованный, не могу получить информацию о том, какие же все же «нарушения» были?
– Ну почему же, я вам говорю: за период вашего пребывания в Финляндии вами допускались там нарушения. Вполне этого, по-моему, достаточно.
– Как достаточно!? Я ничего не знаю, а вы, который знает, ничего мне конкретного не говорите!
– Получается, по вашим словам, что отказ вам сделан абсолютно необоснованно.
– На мой взгляд, да, – необоснованно.
– Мы располагаем только такими сведениями, о которых я вам сказал.
– Только такими? И на основании только т а к и х сведений вы принимаете решение об отказе?
– Да.
Я выписал пункт 25, подпункт б2: «Выезд из СССР по частным делам гражданина СССР может быть не разрешен, если во время предыдущего пребывания за границей он совершил действия, нарушающие интересы государства…» Всего-то.
Обвинение, что и говорить, слишком серьезное, чтобы от него можно было просто-напросто отмахнуться. И я решил бороться, несмотря на то, что многие мои друзья отговаривали меня: как бы не было хуже, говорили они.
Я бомбардировал письмами тогдашнего министра внутренних дел Вадима Бакатина, начальника всего советского ОВИРа Рудольфа Кузнецова (ни одного ответа от них, кстати, я не получил). Мне здорово помогли газета «Турун саномат», не побоявшаяся, несмотря на недовольство советского консульства в Турку и советского посольства в Хельсинки, регулярно информировать о том, как развивается история с отказом на выезд в Финляндию; народные депутаты СССР Егор Яковлев и Александр Гельман, звонившие по правительственному телефону Рудольфу Кузнецову (он им в ответ вяло лепетал: «Это не мы, это – КГБ»); Яковлев опубликовал в «Московских новостях» мою заметку обо всем этом под заголовком «.. И лыжи отобрали».
Борьба продолжалась семь месяцев. Она закончилась тем, что мне вновь позвонил мой информатор из ОВИРа и сообщил, что в моем деле (уже и дело завели!) появилась резолюция Бакатина: «Выдать заграничный паспорт». А 9 августа 1989 года рано утром мне домой позвонил сам Рудольф Кузнецов (кому из друзей ни рассказывал, никто не верил), который долго извинялся за то, что не отвечал мне раньше, жаловался на то, что «времена меняются, а дураков еще много», рассказал, что «мы ни при чем, вы же понимаете, что не только мы решаем», и в конце вежливой беседы просил заходить в том случае, если возникнут какие – нибудь проблемы.
Из всей истории запомнилась группа евреев-отказников, поддержавшая товарища по несчастью морально и пытавшаяся после моего выхода из кабинета Кочеткова заманить меня на территории ОВИРа в свои протестующие ряды; хлопоты народных депутатов СССР Егора Яковлева и Александра Гельмана, по телефону занимавшихся поисками справедливости; раннеутренний звонок главного ОВИРовца Рудольфа Кузнецова и, конечно же, отправка артистов театра «Ромэн» в Париж членом выездной комиссии, пребывавшего на тот момент в статусе невыездного.
Заметки на полях
Советские хоккеисты за годы побед на чемпионатах мира, Европы и Олимпийских играх привыкли к свободному проходу таможни по возвращении из любой заграничной поездки. Но однажды сборная Советского Союза, состоявшая в основном из игроков ЦСКА и армейским тренером – Анатолием Владимировичем Тарасовым – возглавлявшаяся, была остановлена в Шереметьево каким-то чересчур добросовестным таможенником, собравшимся организовать досмотр команды по полной программе. Гнев Тарасова был, по словам очевидцев события, непередаваемым: «Вы что, молодой человек, Красную Армию собрались проверять?!»
Однажды, когда баскетбольный ЦСКА приехал на матч в рамках Кубка европейских чемпионом с «Реалом», капитан команды Сергей Белов, прихватив молодого партнера Виктора Петракова, впервые оказавшегося с командой в такой поездке, отправился в свободное время прогуляться по городу. На торговой улице Белов, много чего к тому времени на свете повидавший, равнодушно вышагивал мимо магазинов. Петраков быстро от капитана отстал и застыл перед витриной мясной лавки. В витрине, рассказывал Сергей Белов, «во всем своем капиталистическом великолепии» демонстрировались десятки сортов колбас, окороков, хамона – чего только, словом, не было. «Что случилось, Вить?» – спросил вернувшийся Белов. «Фраза, – поведал Сергей Александрович, – произнесенная Петраковым в ответ, достойна внесения в анналы истории, – медленно и мрачно он сказал: „Обыкновенный фашизм“.»
В одном из матчей чемпионата страны футболист ЦСКА, приехавший в команду из одной северокавказской республики, после жесткого стыка остался лежать на газоне. Арбитр, как водится в таких случаях, разрешил выбежать на поле медицинской бригаде армейского клуба. Массажист ЦСКА Александр Лактюхин примчался вместе с доктором к месту происшествия и спросил у игрока: «Что болит?» Тот: «Калэно». Быстренько заморозили ему колено. А он снова: «Калэно». Добавили заморозки: «Все в порядке? Больше не болит?» Он за свое: «Калэно». – «Да мы же тебе его уже два раза заморозили». – «Калэно в живот попали!»
Боря Норман, помогавший агентам ФИФА устраивать для российских и украинских команд тренировочные сборы в Израиле – было время, когда в эту страну приезжали многие клубы, – привез как-то футболистов из первого дивизиона чемпионата Украины. Хозяином команды был кто-то из бандитов-распальцовщиков – в ту пору, первая половина 90-х годов, они в основном и владели клубами. Гостей разместили в трехзвездной гостинице – по средствам. С трехразовым питанием, качество которого, разумеется, соответствовало звездам.
Распальцовщик позвонил Норману, попросил приехать и говорит: «Боря, что за дела? Жрачка невкусная». Боря: «У тебя контракт наш далеко?» – «Вот он». – «Прочти, что там написано. О-бес-пе-чить трех-ра-зо-вым питанием. Где сказано, что оно должно быть вкусным?»
Трехкратный олимпийский чемпион по плаванию Евгений Садовый на школьный экзамен по биологии пришел вместе со своим тренером, известнейшим специалистом Виктором Авдиенко. Преподавательница была потрясена тем, что Женя, школу из-за постоянных сборов, тренировок и чемпионатов посещениями своими не баловавший, заглянул в класс: «Господи, Женечка… Год тебя не видела… На экзамен пришел…»
Садовый взял билет и сел на стул перед преподавательским столом. «Женечка, ты пойди, подготовься». – «Я без подготовки». «Как он отвечал, – вспоминал Авдиенко, – я не в состоянии передать. Но что-то все-таки ответил». Встал, повернулся, пошел на выход и от дверей спрашивает: «А какую оценку вы мне поставили?» – «Три балла». – «А балл за то, что я отвечал без подготовки?» – «А я его учла, Женечка».
Во время чемпионата Европы по футболу 1988 года Владимир Перетурин отличился фразой, ставшей крылатой – об отцах из Суринама. Телекомментатор рассказал, что лидеры сборной Голландии Рууд Гул – лит и Франк Райкаард родом из Суринама, причем чуть ли не вместе росли в одном дворе и их отцы дружили. И добавил: «Вот бы нам парочку таких отцов из Суринама» и развил далее мысль о том, что тогда бы в сборной СССР появились игроки получше.
По возвращении в Москву Перетурина ждал нагоняй от начальства и письмо от рабочих тракторного завода: они были возмущены тем, что в своем репортаже Перетурин «призывал советских женщин сожительствовать с неграми»!
После первого же матча на чемпионате мира 1982 года в Испании – Бразилия – СССР, выигранного бразильцами, – на допинг-контроль попал полузащитник советской сборной Юрий Гаврилов. В те времена игрокам, выбранным допинг-жребием, для ускорения процесса давали не безалкогольное, а настоящее пиво. Из комнаты, где брали допинг-пробы, бразильцы давно вышли. Врач советской команды Савелий Евсеевич Мышалов начал уже было беспокоиться – не случилась ли какая неприятность? – как дверь открылась и показалась довольная физиономия большого любителя пива Юрия Васильевича: «Доктор, все в порядке. Я в туалет захотел уже после шестой бутылочки, но продержался и выпил у них семнадцать!»