Было также доказано, что после того как объектом телевидения стали случаи воровства и грабежей, частота соответствующих преступлений увеличилась (Хенниган К., Хес. Л., Вартон Дж. Д., Кук Т., Колдер Б.). Чем объясняется подобная взаимосвязь? Разумнее всего предположить, что «телевидение, посредством рекламы пропагандируя потребление товаров, выставляет в качестве нормы уровень жизни представителей среднего и высшего класса. Эта иллюзия может вызвать фрустрацию и гнев у необеспеченных слоев населения, сравнивающих стиль собственной жизни с изображаемым на телеэкране, что и мотивирует их „иметь свою долю в американской мечте“, используя любые доступные способы».
Насилие и велосипеды
Производители электронных игр утверждают, что дети в состоянии отличить реальность от вымысла, и на них не влияет насилие, в котором они участвуют во время игры. Эти производители носятся с мыслью о том, что подобные игры обеспечивают очищающий выход эмоций, нейтрализуя склонность к насилию, которая есть у некоторых детей.
Американская педиатрическая академия сообщает, что почти тысяча исследований подтверждают корреляцию между агрессивным поведением у детей и количеством насилия в медийных средствах. Подавляющее большинство этих исследований позволяет заключить, что существуют причинно-следственные связи между насилием в средствах массовой информации и насилием в реальной жизни.
Многочисленные исследования указывают на то, что экранное зло стимулирует агрессивное поведение. «Если мы действительно думаем, что наблюдение насилия оказывает очищающее действие, то надо быть последовательным и считать, что все дети должны перед выходом в школу смотреть сцены насилия, чтобы стать более мирными и управляемыми, – считает профессор психологии Роджер Н. Джонсон, автор книги «Агрессия у человека и животных». Это утверждение не противоречит логике и показывает, насколько шатки его основания.
Довольно приводить разные мнения, пора озвучить точку зрения, с которой солидарны авторы книги. В интервью журнала «Секрет фирмы» с геймером Томом Чатфилдом на вопрос, влияют ли игры на асоциальное поведение, парень ответил: «Нужно учить людей, имеющих психологические проблемы, управлять своим вниманием и временем. Не надо думать, что игры – причина этих проблем. Если бы 95 % населения Земли занималось велосипедным спортом, то некоторые люди сходили бы с ума от велосипедов».
Иногда может возникнуть впечатление, что спор между защитниками ТВ и апологетами книги – оживленная дискуссия концептуально несхожих точек зрения. На самом деле это демонстрация расхождения в частных взглядах относительно толкования давно установленных правил, которые самой цивилизацией не ставятся под сомнение.
Человек и его зависимости
Один из героев Джона Твелв Хоукса вскрывает природу зависимости людей от ТВ: «Люди сами хотят оказаться в нашем виртуальном паноптикуме. Мы будем присматривать за ними, как заботливые пастухи. За людьми будут наблюдать, управлять ими и оберегать от всего неизвестного. Кроме того, они не заметят никакой тюрьмы. Всегда найдется событие, которое их отвлечет. Война на Ближнем Востоке. Скандал с участием знаменитостей. Суперкубок. Употребление наркотиков. Реклама. Изменение модных тенденций. Страх заставит людей войти в паноптикум, а уж мы постараемся, чтобы выйти обратно им не захотелось.
Страх привлечет людей в наш виртуальный паноптикум, а потом нам останется только развлекать их. Людям позволят принимать антидепрессанты, залезать в долги, попадать в аварии, чересчур много есть, а потом садиться на диеты, глядя при этом телевизор. Их жизнь будет казаться стихийной, а на самом деле станет стабильна».
Проблема телевизионной зависимости уже мало кого впечатляет в качестве объекта обсуждения. Осуждения ТВ звучат со всех сторон, но в большей степени, как уже было сказано, СМИ достается от самих СМИ. Это своего рода основное правило игры в поддавки, смысл которой состоит в том, чтобы первым озвучить ассортимент банальных обвинений в свой адрес, выдернув из-под противника право на инициативу.
Современный человек отличается от человека XIX века вовлеченностью в широкий репертуар зависимостей. У обывателя XXI века зависимостей в 4–5 раз больше, чем 100 лет назад: просмотр электронной почты с побочным эффектом восприятия спамовой рекламы, использование мобильного телефона, обслуживание кухонной техники, обращение к услугам пластической хирургии, брендовая зависимость (элитные косметика, алкоголь и т. д.) Некоторые зависимости были и сто лет назад, но XXI век переформатировал их, сделал демократическими: практически каждый человек имеет возможность кастомизировать ту или иную, на первый взгляд, бесполезную потребность, которая если и наличествовала ранее, то была доступной единицам.
В этом смысле упрекать ТВ в том, что оно порождает зависимость так же разумно, как обрушиваться на любой иной тип зависимости, рожденный XX веком. Цивилизация рождает у человека новые привычки. ТВ лишь озвучивает их.
Распространенный упрек ТВ в том, что оно демонстрирует низкий образовательный и культурный уровень, часто объясняется самыми произвольными дипломами ТВ-ведущих, которые имеют косвенное отношение к журналистике. Подобное обвинение можно дезавуировать хотя бы тем фактом, что профессиональные писатели XIX века тоже не учились на писателей, то есть с точки зрения образовательного ценза они так же не могут претендовать на статус дипломированных специалистов.
С другой стороны, привычные комплименты писателям, «не понаслышке» знающим проблемы народной жизни, с полным правом могут быть адресованы и ТВ-ведущим: кто-то из них отягощен лесотехническим образованием, иные – педагогическим, третьи – физико-математическим. Критики ТВ при таком веере отличий обнаруживают у всех ведущих общее желание взять реванш: «Если телеведущий на передаче говорит что-нибудь вроде „крайне интересно“, на самом деле он имеет в виду „Нельзя ли убрать из эфира этого тупорылого идиота прежде, чем мы все тут умрем со скуки?“ Главное правило любого ток-шоу: поскольку это состязание в глупости, во что бы то ни стало нужно уступить победу ведущему».
Очевидны издержки упреков. Очень часто ТВ-специализация ведущих не имеет ничего общего с полученными дипломами. Выпускники лесотехнических институтов ведут политические передачи, педагоги увлеченно обсуждают проблемы банковской системы, физики-математики вдохновенно рассуждают о моде.
Конечно, можно укорить ТВ в общем низком художественном уровне, противопоставить гениям классической литературы. Упрек часто не вызывает сомнений, при этом нужно учитывать, что и на ТВ работают талантливые люди и их количество в валовом соотношении, можно допустить, примерно такое же, как плеяда великих русских писателей на фоне сотен и тысяч графоманов-беллетристов XIX века.
Чем воспринимаем?
Механизмы восприятия книги и ТВ отчасти близки, так как отмечены предельной интимностью: человек по собственной воле остается наедине с книжкой или телевизором. Замечание, что в одно и то же время ТВ смотрят миллионы, а книгу одновременно читают только сотни-тысячи человек, наивно. Когда кто-то смотрит ТВ, он не думает о миллионах, так же как и читательница, увлекшаяся литературными обманами, не желает знать, что в это время где-то далеко или недалеко другая читательница тоже успела влюбиться в Печорина. Чтение книги такое же одинокое занятие, как и просмотр ТВ.
Иной аспект процедуры восприятия – хаотичности и раздробленность материала, предлагаемого ТВ, – может быть соотнесен с полифонией мнений и смыслов в романах наших любимых классиков.
К кардинальным отличиям книги от ТВ принято относить ритм восприятия. В качестве иллюстрации предлагается читатель – частный индивид, ориентированный на получение медленного наслаждения от чтения. Читатель сам определял ритм восприятия, имел возможность прерывать акт общения с книгой, возвращаться к полюбившимся фрагментам, растягивать удовольствие и т. д.
Все же следует быть объективным. Ритм восприятия задавался стилем писателя. Возможности читателя сводились к прекращению, возврату, растягиванию чтения. К слову заметим, сегодня с этой задачей успешно справляется CD-плеер.
Что же касается ТВ, то в процедуре его восприятия подобная тактика невозможна. ТВ навязывает зрителю свой ритм. Более того, меняет характер потребления: зрителю не дается времени на рефлексию. При всей кажущейся интимности общения зрителя с телевизором каждому человеку предлагается императивная мысль о том, что все происходящее, его темпоритм не зависит от воли человека.
Литературные герои и совокупный персонаж ТВ
Литература создает галерею образов, с которыми читатель так или иначе соотносит себя. Читательские типы многообразны, но если взять устоявшуюся в литературоведении типологию литературного героя любимой нами словесности XIX века, то она поразит скудостью. Читательницам предлагается тип «русской девушки-женщины» в пушкинской, тургеневско-толстовской версиях. Не следует обольщаться, что каждая из версий отмечена богатством неожиданных акцентов. На самом деле эти акценты диктуются собственно не столько оригинальностью женского психотипа, сколько авторской идеей, которая является базовой для раскрытия женского характера. Подобная ситуация затрудняет акт идентификации читательницы и героини: слишком велик труд уподобиться той или иной героине, для этого необходимо проникнуться писательскими взглядами на мироздание.
Типология мужских образов привлекательна, но подражание им требует не меньшего мастерства, граничащего с ригоризмом. Сколько читателей пытались быть похожими на «лишнего человека» Печорина, а на поверку выходил всего лишь портрет Грушницкого. Слишком высока планка романтического социального злодея.
На долю читателей-мужчин оставался весьма скупой диапазон типов, предлагаемых культурой даже не для подражания, а для рефлексии (тип маленького человека). Главная проблема русской словесности в аспекте создания доброкачественного мужского образа заключалась в отсутствии четко артикулированной социально-философской позиции, которую можно было бы сопроводить выразительной иллюстрацией. Не случайно Гоголю так и не удалось дописать историю Чичикова. И напротив, иная издержка отечественной словесности заключалась в жестком формулировании идеи, под которую подбиралась соответствующая иллюстрация. Биографии толстовских героев доказывают торжество морализаторского и пресекают любую попытку читателя своей жизнью доказать возможность интеграции в реальность образцового художественного образа.