Александр по-рыцарски подхватил девушку на руки и поставил ногу на камень, выступающий из воды. Тут же поскользнувшись, поэт провернулся вокруг своей оси, чудом удержав баланс.
– Ах! – вырвалось теперь у Александра, но он все же сумел доставить испугавшуюся было барышню на другой берег.
– Что-то голова закружилась! – сказала она и оперлась на плечо спутника.
Так они и шли в сторону Тригорского – молча, поочередно вздыхая и не спеша, вопреки подгонявшим их ветру и времени.
…В Михайловском по-прежнему за столом восседали уже изрядно надоевшие гости. Опустошив запасы всего, что можно было съесть, и не в силах сойти с мест, они с важным видом изображали занятость и не желали покидать дом.
Толстый сосед думал над шахматной партией. Тощий – рассматривал семейный альбом, тыкая пальцем в гравюрные портреты предков и привлекая внимание засыпающего отставного полковника.
– Ход конем! Военная операция завершена, ты повержен! – сказал толстый, обращаясь к тонкому. Шея последнего вытянулась, его взгляд переместился с гравюр на победителя. Выхватив у полковника ружье, любитель семейных историй угрожающе стукнул прикладом об пол. Толстый сосед закрыл уши в ожидании выстрела и зажмурился от страха. Полковник тут же проснулся и, выпучив глаза на Мышку, закричал:
– Почему в казарме крысы водятся?
Толстый быстро вернул шахматные фигуры на прежние позиции и, протянув полковнику последний пирожок, примиряюще улыбнулся. А Мышка испугалась и убежала прочь, надежно спрятавшись в кармане фартука Няни.
…Солнце плавно двигалось к закату. Поэт и Алина приближались к ее дому, вдохновленные романтичным знакомством и немногословным общением. На веранде уже ждала обеспокоенная хозяйка усадьбы Осипова-Вульф, которая, завидев дочь, помахала ей платочком.
Девушка остановилась и незаметным жестом вложила в руку Александра где-то по дороге сорванный цветок. Потом улыбнулась и побежала к маменьке, чуть приподняв край платья.
Поэт издалека в знак приветствия хозяйке по-соседски махнул цилиндром и направился к дому. Он бережно нес оставленный Алиной на прощание цветок, то и дело вдыхая аромат его лепестков, отчего мысли путались, а голова кружилась. Чувство было одновременно и приятным, и горьким…
…В это время под последними лучами заката на крыльце дома в Михайловском сидел замученный и взъерошенный Кот. Конь, вернувшись без хозяина, стоял рядом и жевал сено, то и дело подбадривающе тыкая мордой в бок Кота.
– Нагулялся? – недовольно спросил Кот, увидев перед собой сияющего поэта. – Как же, вижу! – фыркнул он. – Цветочки собирал, а мы тут отдувайся!
Сказав это, он махнул головой в сторону двери и обиженно уставился в пол.
Александр поднялся по ступенькам и тихонько заглянул внутрь дома.
Уставшая Няня, держась рукой за поясницу, убирала посуду. Толстый гость ухватился за уносимую от него тарелку и требовательно стукнул кулаком по столу.
На стене пробили часы с кукушкой.
В этих звуках тощему гостю почудилась издевка, он схватил со стола старинный альбом и с силой бросил его в направлении часов. Тот с грохотом приземлился рядом с Бассетом; пес прижался к полу и закрыл глаза от страха ушами.
– Хм, понятно! – сказал Александр и заговорщицки посмотрел на Кота.
Взглядом окинув двор, поэт увидел на бельевой веревке старый крестьянский тулуп и шапку. Надев их, он для полноты образа прикрыл лицо пучком сена, взял в руки дрова и в таком виде вошел в дом.
С непривычки от тяжелой ноши ноги поэта подкосились и он, задев пустое ведро, с грохотом ввалился в комнату.
От испуга отставной полковник схватился за ружье и автоматически нажал на курок. Прозвучал выстрел, наполнивший комнату дымом. Тощий гость вскочил из-за стола, споткнулся об им же брошенный альбом и растянулся в проходе.
Кот во дворе как по сигналу схватил спящую на сене курицу и закинул ее в окно. Та спросонья захлопала крыльями и, сметая собой все, что находилось на столе, бросилась наутек.
Дремавший в душе Бассета инстинкт охотника ожил, и пес пустился вдогонку за птицей.
Мышка, по-прежнему сидевшая в кармане передника Няни, нашла там сушку.
– Апорт! – скомандовала Мышка, бросив ее в толстого гостя. Бассет, оставив курицу, кинулся за сушкой, проглотив ее на лету. Тормозя пузом по столу, он предстал перед лицом толстяка. Пес облизнулся и хотел было заодно обслюнявить щеку гостя, но тот, не поняв собачьей доброты, бросился к дверям.
Кукушка снова выскочила из окошка в часах и автоматной очередью выдала десять «ку-ку». Отставной полковник, почуяв неравенство сил и не колеблясь ни минуты, бросился в отступление.
Когда за кукушкой закрылась дверца, в комнате из гостей уже никого не было.
– Настоящий воин побеждает, не сражаясь! – довольно провозгласил Кот и лизнул свою лапу.
– Ты опять гостей намывать вздумал? – ухмыльнулся Александр и обнял Няню.
Кот снова хотел повторить свой трюк с обиженным взглядом, но, вспомнив о последних событиях, отложил мытье и сказал:
– А давайте и мы чаю попьем!
Няня устало вздохнула и обессиленно рухнула на стул.
Александр положил ей руку на плечо:
– Я сам!
…За окном светил месяц, и ночная прохлада пришла на смену дневному зною. Няня, поглаживая лежащего у нее на коленях утомленного Кота, опустила голову на грудь и тихонько засопела. Бассет, причмокивая косточкой, мечтательно вспоминал о сушке, а его лапы подергивались, как будто все еще бежали за курицей.
– Только ты и я! – прошептал поэт и, покрутив в пальцах цветок Алины, поставил его в стакан на подоконник.
– Да, только я и ты – мы умеем летать, – говоря о своем, подтвердила Мышка и, высунув нос в окно, проводила глазами летучую мышь.
Ночной мотылек расправил крылья и хотел возразить, но закипевший самовар горячим паром прогнал его как незваного гостя.
Сначала все к нему езжали;
Но так как с заднего крыльца
Обыкновенно подавали
Ему донского жеребца,
Лишь только вдоль большой дороги
Заслышат их домашни дроги, —
Поступком оскорбясь таким,
Все дружбу прекратили с ним…