никали как бы капризно, но верные какой-то своей логике чувства. Они нарушали порою не только последовательность, но и самые пропорции времени, однако ж и в этом была по-своему правда. А дорога – дорога была неизбежна. От моря, легко колыхаясь, поднимался туман, и Одесса уже возникала как бы в дымке минувшего. Пушкин давно покинул тележку. Он у себя. Свет не зажжен. Но сквозь зыбкий туман и синеву набегавших, уже полусонных видений эта встреча за городом, этот «салют» – светили они, как маяк. Да, ни много ни мало – четыре минуло года. Да, будет дорога; близка. И будут воспоминания. Эту способность души человеческой Пушкин всегда очень ценил. Воспоминания не раз ему полнили жизнь. А порою они не менее живы, чем сами события, прошлое в них как бы гостит в настоящем. И, сопутствуя жизни, они не так скоротечны, как миг настоящего.
Так это и было, когда – очень скоро – Пушкин вынужден был покинуть Одессу и ехал на север – в Михайловское. Последние дни свои у синего моря – он увез их с собой.
1937–1953 гг.