.
Но круг известных и по каким-то причинам не напечатанных материалов – особенно пушкинских! – сужался бешеными темпами.
Во второй половине 1930‑х весьма определенная репутация сказалась на темпах «архивной гонки»: ГЛМ закономерно уступил первенство в деле накопления материалов ИРЛИ и ИМЛИ; ср. фрагмент письма Зильберштейна Бонч-Бруевичу от 10 февраля 1936 года:
Прежде всего, дорогой Владимир Дмитриевич, со всей присущей мне откровенностью я должен сообщить Вам, что отношение к нашему музею резко отрицательное. Мы совершенно безусловно утратили свое былое первое место в деле собирания и приобретения архивных ценностей. Нам в Ленинграде просто не доверяют, не верят в обещания выслать деньги, – а потому ничего ценного не хотят давать. Мы сейчас на третьем месте, – на первом Пушкинский Дом, который получил уже 120 000 руб. на приобретение архивных ценностей в 36 году (и который еще получит во II полугодии), на втором месте Институт Горького, который уже запустил щупальца в Питер. Это отношение к нам понятно. Ведь повсюду ходят десятки лиц, которым по году мы не платили. Кроме того, несколько сволочей периодически распускают слухи о банкротстве музея и т. д.446
Как уже отмечалось, связанные с Пушкиным материалы регулярно появлялись в «Звеньях» (в большинстве случаев редакция «Литературного наследства» оценивала эти публикации как предъявление миру «архивного хлама, сотен и тысяч никому и низачем ненужных архивных мелочей и мелочишек»). В первом выпуске (1932) Л. Б. Модзалевский опубликовал два новых пушкинских автографа, сопроводив их вступительной заметкой, комментариями и примечаниями, а также факсимиле447. Во втором выпуске (1933) число пушкинских материалов значительно возросло: Т. Г. Зенгер опубликовала три письма Пушкина к неизвестной (с факсимильным воспроизведением), сопроводив их пояснительной статьей и примечаниями448; Н. С. Ашукин напечатал подробное комментированное описание четырех новонайденных автографов Пушкина с выставки «Пушкин и его эпоха», организованной Славянской библиотекой министерства иностранных дел и библиотекой Чешского народного музея и проходившей в Праге в марте 1932 года, а также сопровожденную предисловием и примечаниями заметку А. С. Андреева о встрече с Пушкиным летом 1827 года449; Д. П. Якубович обнаружил в Рукописном отделе ИРЛИ и опубликовал (с факсимильным воспроизведением) пушкинскую выписку по-английски из сочинений Фрэнсиса Бэкона450; В. И. Срезневский подготовил к печати сохранившийся в архиве его отца мемуарный фрагмент из письма И. В. Росковшенко о его встрече с Пушкиным 24–26 октября 1831 года451; завершалась подборка сообщением Л. Б. Модзалевского о прижизненных изданиях Пушкина в период с 1831 по 1837 год452. Вдвое больше материалов и исследовательских заметок о Пушкине и его творчестве появилось в сдвоенном, третьем-четвертом, выпуске (1934), однако не все из них сопровождались публикацией документов. К числу наиболее значительных в этой связи относились статья П. С. Попова с подробным описанием и частичным факсимильным воспроизведением бумаг из вновь открытого архива хозяйственных и семейных бумаг Пушкина453 и заметка Т. Г. Зенгер «Пушкин у Трубецких» с факсимильным воспроизведением рисунка из альбома, принадлежавшего баронессе Н. Ф. Боде (урожд. Колычева; 1790–1860)454; примечательно, что именно эти публикации не были упомянуты в предполагаемом содержании третьего выпуска, напечатанном в двух предыдущих сборниках455. Зильберштейн продолжал следить за появлением пушкинских материалов и позднее, когда специальный литнаследский том уже был почти готов; 5 ноября 1934 года он писал Бонч-Бруевичу:
Для хроники нашего пушкинского тома нам необходимо посмотреть пушкинские отделы в 5 и 6 сборниках «Звенья». Если они у вас сверстаны, дайте пожалуйста на один-два дня верстку, если нет, то не покажете ли гранки456.
В те же годы в издательстве «Academia» к 100-летию со дня гибели Пушкина готовились сразу две объемные книги, покрывавшие значительное количество известных на тот момент архивных источников, – «Пушкин о литературе» (подбор текстов, комментарии и вступит. статья Н. В. Богословского; М.; Л.: Academia, 1934) и «Рукою Пушкина: Несобранные и неопубликованные тексты»457 (подготовка к печати и комментарии М. А. Цявловского, Л. Б. Модзалевского и Т. Г. Зенгер; М.; Л.: Academia, 1935). Эти сборники были результатом исследовательской работы с корпусом нехудожественных текстов Пушкина, тогда как текстологическая подготовка собственно литературных произведений осуществлялась в рамках работы над шеститомным Полным собранием сочинений под редакцией Цявловского (т. 1–5 – М.; Л.: Academia, 1936; т. 6 – М.: Гослитиздат, 1938), а также малым – девятитомным – собранием под общей редакцией Ю. Г. Оксмана и М. А. Цявловского (т. 1–6, 8–9 – М.; Л.: Academia, 1935–1937; т. 7 – М.: Гослитиздат, 1938).
Все это привело к тому, что изначальная установка редакции «Литературного наследства» на публикацию тогда еще рассредоточенных архивных первоисточников с сопроводительными исследовательскими выкладками довольно быстро уступила место новому – эквивалентному – соотношению публикационной и исследовательской составляющих тома. (Неслучайно и то, что впервые опубликованных автографов самого Пушкина в томе сравнительно мало.) Итоговый вариант содержания включал исследовательские статьи (раздел I «Проблемы изучения Пушкина» и раздел II «Разыскания по истории творчества и биографии Пушкина»), подготовленные к печати и сопровожденные комментариями материалы (раздел III «Из неизданной переписки Пушкина» и раздел IV «Неизданные воспоминания о Пушкине»), краткие тематические сообщения (раздел V «Сообщения»), библиографические обзоры (раздел VI «Разработка литературного наследия и биография Пушкина после Октября») и подробную хронику (раздел VII «Хроника»). Историю формирования этих разделов отчасти возможно восстановить по материалам, отложившимся в архиве редакции458 (РГАЛИ. Ф. 603). Однако сохранившаяся переписка с авторами в большинстве случаев характеризуется неполнотой и слабой логической соотнесенностью имеющихся в нашем распоряжении фрагментов (например, далеко не на все письма редакции сохранились ответы, а с частью адресатов переписка попросту обрывается). Дело в том, что со многими авторами дальновидный Зильберштейн старался устанавливать личные контакты, часто приглашая их в редакцию для переговоров о грядущих делах. Доподлинно известно, что с частью нужных исследователей и распорядителей важных материалов велась частная переписка459, тогда как через редакцию в основном проходили письма формального характера, предназначавшиеся для фиксации достигнутых договоренностей и деталей сотрудничества460. И все же, несмотря на разрозненность документальных сведений, само непосредственное наполнение «пушкинского» тома «Литературного наследства» проливает свет не только на то, как было организовано производство гуманитарного знания в СССР 1930‑х годов, но и на то, как было устроено научное сообщество, а также на формальные и неформальные связи, лежавшие в основе групповых и индивидуальных взаимоотношений интеллектуалов в как бы едином научном поле. Очевидная научная неравноценность материалов, вошедших в этот сборник, также становится важной характеристикой проекта, в рамках которого решалось сразу несколько разнонаправленных задач. Но – обо всем по порядку.
Первый этап работы над томом пришелся на конец лета – осень 1932 года, когда Зильберштейн уехал из Москвы в отпуск, доверив ведение всех бюрократических дел по «пушкинскому» сборнику Сергиевскому461 и Макашину. Двумя главными организационными задачами редакции «Литературного наследства» на тот момент были переписка с потенциальными авторами текстов для сборника и выявление неизданных архивных источников, в которых бы содержались новые сведения о биографии и творчестве Пушкина. Ясно, что составители «пушкинского» тома воспринимали его архивную часть как основополагающую. Вместе с тем необходимым условием появления на страницах «Литературного наследства» новых документальных сведений была их «научная обработка». Поэтому редакция, до которой разными путями доходило множество слухов, внимательно следила за научной жизнью и пыталась всячески реагировать на выгодные для нее исследовательские начинания, немедленно вступая с ученым в деловую переписку и предлагая сотрудничество. Зильберштейн, как бы следуя вышеприведенным словам Томашевского, делал ставку на почти не изученную область пушкиноведения – довольно узко понятый литературный контекст творчества Пушкина и его окружение, что и определило стратегию подготовки сборника. Фигура поэта, будучи формальным центром сборника, на том этапе не была центром содержательным: фокус с «главного героя» был заметно смещен на первоочередных «персонажей» в пушкинской биографии.
Из этой перспективы очерчивался приблизительный круг участников проекта. Судя по материалам редакции, первые письма потенциальным авторам и подготовителям «пушкинских» материалов относятся к 14 сентября 1932 года: предлож