Хроника юбилейных мероприятий, как уже было отмечено, почти полностью игнорирует конференцию в Ленинграде – за исключением небольших заметок-репортажей А. Гальского, опубликованных в «Красной газете». В последней из них, освещающей заключительное, третье заседание конференции, содержание выступления Пиксанова умещается в несколько строк:
Член-корреспондент Академии наук Н. К. Пиксанов рассказал, как пушкиноведение из отсталого участка науки, замкнутого в узком круге коллекционирования текстов и документов, узко биографических изысканий, становится крепким звеном марксистско-ленинского литературоведения594.
О причине, по которой доклад Пиксанова так и не был опубликован – ни в юбилейном году, ни позднее, – можно только догадываться. Найденный в подшивке материалов Пушкинской комиссии за 1936 год текст, кажется, не только не проясняет обстоятельства его забвения, но и делает ситуацию еще более неопределенной.
Доклад на девяти машинописных листах состоит из двадцати тезисов, распределенных по четырем разделам. Первый раздел представляет собой идеологически окрашенное изложение методологических установок и проблем советского пушкиноведения. Важнейшими особенностями нового литературоведения названы «овладение марксистско-ленинским методом», «ломка старой ученой цеховщины» и «вступление в ряды исследователей новых демократических кадров». Развитие пушкиноведения в указанный период, по Пиксанову, сопровождалось «всеми болезнями литературной науки» – от академической фактографии до вульгарного социологизма. По мнению докладчика, развитие частных направлений пушкиноведения – биографических, археографических, текстологических, библиографических изысканий – тормозило движение общей литературоведческой проблематики. Пиксанов отмечает, что в последнее время пушкиноведение «изживает методологические пороки и уклоны», переходя к «более глубокому освоению марксистско-ленинского метода»595. Особый акцент, разумеется, сделан на молодых кадрах, получивших «правильное» образование.
Далее докладчик перечисляет наиболее актуальные пушкиноведческие проблемы. Среди ближайших задач – «систематическое научное обследование пушкинского реализма» и проведение ряда исследований проблемы народности в языке и стиле Пушкина, а также вопроса о соотношении народности и реализма. Любопытно, что характеристика обеих проблем (реализма и народности) применительно к пушкиноведению представлена в тексте доклада формульно, общими местами, и совершенно не наполнена каким-либо содержанием. Очевидно, что докладчик не мог не сказать о задачах, поставленных функционерами советской власти596. Напротив, обсуждение вопроса о классовости Пушкина обнаруживает глубокое сочувствие Пиксанова: в первостепенные задачи пушкиноведения им записаны пересмотр отношения Пушкина к буржуазной культуре и апология эволюции сознания поэта от дворянства к крестьянству.
Изучение темы «Пушкин и мировая литература», разумеется, должно быть продолжено в контексте программных замечаний И. В. Сталина, А. А. Жданова и С. М. Кирова597, в особенности применительно к культурам народов Советского Союза. Отдельное внимание Пиксанов уделяет задачам изучения западных влияний на творчество Пушкина – кажется, именно такая работа способна дать убедительные доказательства его мирового значения. Все это «еще раз подтвердит и докажет, что творчество Пушкина глубоко народно и интернационально, что Пушкин дорог всем народам Советского Союза».
Второй раздел доклада отличается большей конкретикой, а пропартийная риторика проскальзывает лишь эпизодически в виде хлестких замечаний – как в адрес дореволюционного, «дворянско-буржуазного» пушкиноведения, «неправильного» априори, так и в адрес допустившего «ошибки» нового поколения литературоведов. Крупные архивные находки, неоспоримые достижения в области текстологии, значительно продвинувшиеся историко-биографические исследования представлены в докладе Пиксанова на фоне критических замечаний о рецидивах компилятивного метода в текстологии, о доведенном до гипертрофии комментировании текстов и проч.598 Нейтрально высказывается докладчик об исследованиях в области языка и поэтики произведений Пушкина.
Третий раздел выступления посвящен вспомогательным изданиям в пушкиноведении – библиографическим работам, научному описанию рукописей, начатому фототипическому изданию и т. д. «Советское литературоведение сумело окружить изучение Пушкина целой системой подсобных работ, облегчающих дальнейшие исследования», – заключает Пиксанов. Это единственный пункт, по которому у докладчика нет расхождений с оппонентами.
Завершает доклад раздел, в котором обозначены задачи пушкиноведения на ближайшее время, – их список предваряется замечанием о невозможности замалчивать «вопиющие пробелы и срывы», среди которых отсутствие большой научной биографии и незавершенность академического издания599. Некоторые из задач вполне закономерны и логичны: например, завершить академическое издание, продолжить подготовку фототипических изданий, издать большую научную биографию, летопись жизни и творчества и т. д. Постановка других задач несколько удивляет: так, например, Пиксанов предлагает издавать транскрипции рукописных фондов (что, впрочем, вполне в духе его текстологического подхода), а также готовить «Пушкинскую энциклопедию»600.
Наконец, самое удивительное в найденном документе, – красная чернильная помета на первой странице машинописи, сделанная рукой секретаря Пушкинской комиссии Якубовича: «Рассмотрено и обсуждено на Пушк<инской> Комиссии АН <как> доклад на конференции 1937 г.». Значит ли это, что доклад Пиксанова на конференции был одобрен теми, против кого была направлена его риторика?
Предлагаемые интерпретации публичного выступления находятся в проблемном поле (само)критики. Так, вполне вероятно, что Пиксанов, стремившийся занять лидирующую позицию в советской пушкинистике, а после неудачи последовательно саботировавший проекты Пушкинской комиссии, решает примкнуть к критикующим академическое пушкиноведение. Формат (доклад на научной конференции) оказывается не самым подходящим для трансляции резких оценочных суждений, а потому исследователь ограничивается отдельными хлесткими замечаниями. Выступая в роли критика, Пиксанов наверняка рассчитывал на определенные бонусы: намечавшийся передел институциональной власти в литературоведении давал шанс на реализацию его давней мечты – единолично «редактировать Пушкина»601.
С другой стороны (в пользу такого толкования говорит помета Якубовича на машинописи), доклад мог быть спланированной акцией так называемой товарищеской критики со стороны Пиксанова: согласованные с пушкинистами тезисы – будь они опубликованы – могли стать «охранной грамотой», добровольным актом самокритики академического пушкиноведения в контексте непрекращающихся нападок прогрессивной общественности, подстегиваемой властью602.
Осознавал ли Пиксанов, что отдельные критические положения его выступления направлены против него же самого как представителя и дореволюционного, и советского пушкиноведения – и, следовательно, можно ли усмотреть в его докладе скрытую самокритику? Кажется, что все-таки нет: выступая вразрез с Пушкинской комиссией на протяжении нескольких лет, Пиксанов противопоставил себя коллективу пушкинистов – и тем самым оказался от пушкиноведения намного дальше, чем сам того желал. Эта дистанция делала почти невозможным прямое соотнесение критикующего с объектом его критики (хотя отсутствие в выступлении явного противопоставления «я vs они» не позволяет полностью исключить попытку Пиксанова отождествить себя с теми, против кого он неоднократно выступал).
Если из двух предложенных интерпретаций юбилейного доклада Пиксанова выбирать первую, более вероятную, то приходится констатировать его очередную неудачу: исследователю так и не удалось усилить свои позиции в пушкиноведении, ему не нашлось места ни в новой редакции академического Полного собрания сочинений Пушкина, ни в других пушкинских проектах. Впрочем, не исключено, что долгая институциональная «война» вынудила Пиксанова отказаться от претензий на роль ключевой фигуры в пушкиноведении.
Публикуемый текст, несомненно, является яркой иллюстрацией публичного поведения в сложных условиях того пространства, в котором он разворачивается. Абсолютные достижения советского пушкиноведения преподносятся общественности в контексте жесткой критики, которая одновременно задевает и самого критикующего. Что это – недальновидное продолжение войны Пиксанова с пушкинистами или же, напротив, стратегическое выступление, целью которого было защитить коллег на фоне обострившихся политических преследований и проработок?..603
Текст доклада публикуется по машинописной копии, сохранившейся в материалах Пушкинской комиссии Академии наук604, с сохранением смысловых выделений. На л. 1 в левом верхнем углу содержится запись, сделанная Д. П. Якубовичем: «Рассмотрено и обсуждено на Пушк<инской> Комиссии АН <как> доклад на конференции 1937 г.». Публикуемый текст приведен в соответствие с нормами современной орфографии и пунктуации. Библиографические сноски не приводятся, однако при необходимости легко восстанавливаются по пушкиниане605.