Дело в том, что Лицей существовал на государственный бюджет. Следовательно, требовались отчетности, требовалось показать, чему дети научились. Назначили публичный экзамен. Александр I должен был лично его принимать.
МВ:
Это был переходный экзамен.
ГС:
Да, младшие классы закончились. Александр I послал вместо себя старика Державина. Мы привычно повторяем эти пушкинские слова, но Державин действительно был очень немолод, ему шел 73-й год. Все трепетали в ожидании его приезда, относились к нему как к живому классику.
МВ:
Так оно и было.
ГС:
Когда же он приехал, он вел себя как самый обычный смертный, а не как олимпийский бог, чем несколько разочаровал лицеистов. Экзамены ему были не очень-то интересны: эти дети – что нового они могли ему сообщить? Сцена замечательно описана в незаконченном романе Тынянова «Пушкин».
А Пушкин, готовясь к экзамену перед Державиным, написал свои «Воспоминания в Царском Селе». Он сильно нервничал: ведь он уже осознавал свой путь, он хотел заниматься только литературой. А как ею заниматься, если живой классик скажет, мол, это не ваше, бросьте? Мнению Державина в 15–16 лет трудно не доверять и трудно сказать: «Нет, я такой самобытный, мало ли что думает Державин, я буду!»
МВ:
Мы не знаем.
ГС:
Но мы знаем точно, что он нервничал. Когда Пушкин дочитывал свои «Воспоминания в Царском Селе», Державин уже стоял, чтобы все лучше расслышать. И я думаю, этот момент и стал поворотным: Пушкин – это поэт, которого признал Державин.
МВ:
Да, это очень хорошо говорит о Державине. Действительно, Гавриил Романович был уже дряхлым, ему уже все надоело, он уже все видел.
ГС:
Трех царей.
МВ:
В том числе. Его замучили читаемыми ему стихами, которые он не понимал, потому что для него они были какие-то слишком модернистские, слишком авангардные по тем временам, но он был настоящий поэт, у него была чуйка. То есть он смог распознать настоящее даже в незнакомой ему и непривычной форме.
ГС:
Но надо еще учесть, что «Воспоминания в Царском Селе» соединяют привычную для Державина классичность и поэтические поиски самого Пушкина.
МВ:
Да, и это хорошо говорит о Пушкине, потому что он тоже понимал, что пишет не просто «для вечности», он пишет для совершенно конкретной ситуации. И он, может быть, подсознательно, невольно подстраивался под эту ситуацию. Он прикидывал, как выйдет посреди этого парадного зала, где будут вельможи в орденах и лентах, дамы в платьях, и будет читать, и это совершенно нормально. Он сразу думал конкретно к тому месту, в котором ему предстоит это все презентовать, говоря по-современному.
ГС:
Пушкин вспоминал об экзамене: «Державин был очень стар. <…> Он сидел, подперши голову рукою. Лицо его было бессмысленно, глаза мутны, губы отвислы… <…> Наконец вызвали меня. Я прочел мои „Воспоминания в Царском Селе“, стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояния души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина[22], голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом…
Не помню, как я кончил свое чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, и хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли…» (Т. 8. С. 48).
МВ:
А ты знаешь, что на известной картине Репина…
ГС:
Да-да, она замечательная!
МВ:
Картина Репина много чем замечательная, в том числе тем, что Репину для графа Разумовского, министра просвещения, позировал не кто иной, как Чуковский. Это предположение Павла Крючкова, старшего научного сотрудника Дома-музея Корнея Чуковского в Переделкине, и я в него верю[23]. Чуковский и Репин жили рядом, близко дружили. Да просто если взглянуть на картину непредвзято, это очевидно. И получается, что Чуковский принимает экзамен у Пушкина. Старик Чуковский, так сказать, тоже заметил…
ГС:
Пушкина заметил не только Державин, но старшие друзья, поэтические наставники – Карамзин и Жуковский. Они общаются с ним, он входит в «Арзамас», а так как он на собраниях общества не может присутствовать лично, его прозвали Сверчком – в честь самого маленького персонажа баллады Жуковского «Светлана», который не покидает своего насеста.
МВ:
К тому же он очень прыгучий.
ГС:
Что касается Карамзина, то Пушкин близок не только с ним, но и с его второй женой. Возможно, была какая-то детская влюбленность, судить об этом трудно. Но отношение Пушкина к Екатерине Александровне Карамзиной (1780–1851) было гораздо глубже, чем детское увлечение взрослой женщиной: уже умирая, Пушкин звал ее, а не отца, не брата.
МВ:
А каким вообще образом Пушкин попал в дом Карамзиных? С Жуковским он познакомился чисто литературно.
ГС:
Карамзин общался с семьей Пушкина. А что касается Жуковского – переоценить его роль в жизни Пушкина невозможно. Этот человек был с ним рядом от лицейских дней до последнего мгновения его жизни.
МВ:
Даже и после.
ГС:
Да, и часы в квартире Пушкина на Мойке остановлены…
МВ:
Да, часы на Мойке остановлены его рукой, и главное, именно Жуковский опечатал кабинет Пушкина своей личной печатью и потом несколько месяцев разбирал оставшиеся после него бумаги. Причем на пару с начальником штаба корпуса жандармов Л. В. Дубельтом. Узнав, что ему дали такого «напарника», Василий Андреич сперва хотел устраниться, но потом рассудил – кто, если не он?
ГС:
Жуковский же составил план квартиры, который пригодился при создании музея.
МВ:
Он же писал эти самые бюллетени после смертельного ранения. В общем, действительно сложно переоценить роль Жуковского в жизни Пушкина.
ГС:
Жуковский повлиял на Пушкина как поэт, потому что Пушкин находит применение многим литературным открытиям Жуковского. Но все это было бы невозможно, если бы не свойства личности самого Жуковского. Пушкин в юном возрасте тяготел к друзьям старше себя, более знающим. Они давали ему пищу для размышлений, в которой он нуждался. При этом он очень болезненно относился к отношению свысока: мол, ты мальчик, а я твой учитель. А Жуковский умел себя поставить так, что Пушкин, признавая старшинство Жуковского во всех смыслах, чувствовал себя с ним наравне.
МВ:
Ну да, Жуковский сам хороший поэт, и он быстро, как раз одним из первых распознал место Пушкина, его уровень; с другой стороны, Жуковский же не зря стал воспитателем, учителем детей Николая, у него была какая-то расположенность к общению с детьми и подростками, как-то он с ними умел находить общий язык.
Окончание Лицея
МВ:
Итак, Лицей закончился в 1817 году.
ГС:
Пушкин окончил Лицей 9 июня 1817 года. Он получил чин коллежского секретаря.
МВ:
Лучшие выпускники, в число которых Пушкин не входит, получили следующий чин (капитан или титулярный советник), но и Пушкин тоже уже имеет право занимать небольшие руководящие должности. Но восемнадцатилетний поэт, разумеется, думает совсем о другом.
ГС:
Да, и начинается новый период в его жизни.
МВ:
А пока мы можем подытожить, что, хотя Пушкин – наше все, в его детстве наблюдаются отчетливые изъяны. У него явная нехватка семейного эмоционального воспитания, – его, собственно, в двенадцатилетнем возрасте сплавили в Лицей. И довольно холодные отношения с родителями остались на всю жизнь.
ГС:
Он был нелюбимым сыном. Родители уделяли Льву больше внимания, чем ему.
МВ:
Сергей Львович был человеком обаятельным и образованным, но все-таки эгоистичным и мелковатым – даже не только по сравнению со своим гениальным сыном. И сыну довольно быстро с ним стало сложно. Но при этом надо признать, что Пушкину в детстве несказанно повезло с бабушкой, которая вывозила его за город, где он мог общаться с крестьянами, со своей няней, и подхватывать у них живую русскую речь. Ему очень повезло с тем образованием, которое он получил, – может быть, оно не отличалось глубиной, но ввело его сразу в элиту тогдашней Российской империи. Он сразу чувствовал себя сопричастным к избранному кругу не только по своему шестисотлетнему дворянству, но и по вхождению в узкий слой людей, которых сразу готовили для того, чтобы они стали элитой империи.
ГС:
Я бы тогда еще здесь дополнила, что и рождение, и окружение Пушкина полагали сопричастность к истории, что предопределит направление его мыслей.
МВ:
Совершенно верно. В отличие, скажем, от Алексея Кольцова или от того же Державина, который родился в семье мелкого провинциального дворянина, Пушкин сразу чувствовал себя элитой по праву рождения, это ему не в укор и не в заслугу, так получилось. А дальше уже, конечно, началась его собственная биография, о которой мы и поговорим.
Князь Петр Андреевич,
Признаюсь, что одна только надежда получить из Москвы русские стихи Шапеля и Буало могла победить благословенную мою леность. Так и быть; уж не пеняйте, если письмо мое заставит зевать ваше пиитическое сиятельство; сами виноваты; зачем дразнить было несчастного царскосельского пустынника, которого уж и без того дергает бешеный демон бумагомарания. С моей стороны прямо объявляю вам, что я не намерен оставить вас в покое, покамест хромой софийский почтальон не принесет мне вашей прозы и стихов. Подумайте хорошенько об этом, делайте, что вам угодно – но я уже решился и поставлю на своем.
Что сказать вам о нашем уединении? Никогда Лицей (или Ликей, только, ради бога, не Лицея) не казался мне так несносным, как в нынешнее время. Уверяю вас, что уединенье в самом деле вещь очень глупая, назло всем философам и поэтам, которые притворяются, будто бы живали в деревнях и влюблены в безмолвие и тишину:
Блажен, кто в шуме городском…
Правда, время нашего выпуска приближается; остался год еще. Но целый год еще плюсов, минусов, прав, налогов, высокого, прекрасного!.. целый год еще дремать перед кафедрой… это ужасно. Право, с радостью согласился бы я двенадцать раз перечитать все 12 песен пресловутой «Россиады», даже с присовокупленьем к тому и премудрой критики Мерзлякова, с тем только, чтобы граф Разумовский сократил время моего заточенья. – Безбожно молодого человека держать взаперти и не позволять ему участвовать даже и в невинном удовольствии погребать покойную Академию и Беседу губителей российского слова. Но делать нечего,