Вернемся к «Борису Годунову». Александр Сергеевич рассчитывал на публикацию. Но Николай передал материалы анонимному референту, который посоветовал переделать роман в духе Вальтера Скотта. Пушкин переделывать отказался. А в 1830 году выходит роман Булгарина «Димитрий-Самозванец», который дает основание полагать, что он и был тем самым референтом, который выполнил свою же рекомендацию. Трагедию «Борис Годунов» не печатают, а этот чудо-роман печатают. Пушкин в бешенстве.
МВ:
Знакомая ситуация. Сценарист предоставляет сериальному продюсеру драфт сериала, его зарубают. А через пару лет выходит сериал, в котором зарубленный сценарист узнает свои сюжетные положения.
Тут еще вот что наложилось. Николай Павлович 1796 года рождения, время его юности пришлось на взлет романного творчества Вальтера Скотта (дебютный роман, «Уэверли», вышел в 1814 году). У него не было проблем с чтением на иностранных языках и с получением заграничных новинок. Я допускаю, что Николай Павлович, будучи молодым человеком, зачитывался Вальтером Скоттом, и для него он был просто идеалом, высшей ступенью литературы. А потом, когда Николаю стало уже не до романистики, идеал остался тот же. Поэтому он охотно внял совету референта. Он искренне полагал, что, рекомендуя Александру Сергеевичу переделать трагедию, делает добро, «благодеяние». И, пожалуй, в смысле коммерческом так оно и было.
ГС:
Я думаю, все, что Николай делал для Пушкина, он делал, веря в то, что это благодеяние.
У Пушкина появился первый могущественный враг – Булгарин. В противостоянии Булгарину появляется «Литературная газета», которая продолжает жить и в наше время.
МВ:
Булгарин не просто враг, а враг-конкурент. Что куда хуже.
ГС:
Началась борьба за массового читателя. Пушкин с Дельвигом затевают «Литературную газету» с 1830 года, и поначалу Дельвиг ее возглавляет. Ближайшим участником стал еще Вяземский.
Поиск избранницы
МВ:
На 1827–1830 годы приходится расцвет Пушкина как независимого поэта. «Короля поэтов». Пушкин вернулся из ссылки. Все знают, что он помирился с царем (и не знают про невидимые со стороны подводные камни). Он ведет жизнь рок-звезды того времени. Он не обзаводится собственным домом, живет по гостиницам или подолгу гостит у друзей, которым льстит такое положение. Особенно надолго, на полгода, он «вписывается» к давнему, еще доссыльному знакомому, ставшему теперь близким другом, – Сергею Соболевскому, в его трехкомнатную квартирку на Собачьей площадке. Это на углу Борисоглебского переулка, где сто лет спустя будет жить Цветаева, и нынешнего Нового Арбата. Примерно там сейчас кинотеатр «Октябрь». Соболевский избавляет Пушкина от всех бытовых хлопот и расходов, и тот допоздна спит, развлекается, играет в карты, что дает повод жандармскому генералу Волкову каламбурить в донесении, что поэт «променял Музу на Муху»[86]. Они с Соболевским принимают гостей, о чем Соболевский и сорок лет спустя, оказавшись снова в доме, ставшем трактиром, вспоминает с огромным удовольствием: «Дом совершенно не изменился в расположении: вот моя спальня, мой кабинет, та общая гостиная, в которую мы сходились из своих половин и где заседал Александр Сергеевич в… (как называется тулуп с мехом кверху??). Вот где стояла кровать его, на которой подле него родила моя датская сука, с детьми которой он так нежно возился и нянчился впоследствии; вот то место, где он выронил (к счастию – что не в кабинете императора) – свои стихотворения о повешенных, что с час времени так его беспокоило, пока они не нашлись!!! Вот где собирались Веневитинов, Киреевский, Шевырев, вы, я и другие знаменитые мужи, вот где болталось, смеялось, вралось и говорилось умно!!!»[87]
Погодин, к которому обращен этот печатный мемуар, в целом соглашается, но добавляет несколько других деталей: «Помню, помню живо этот знаменитый уголок, где жил Пушкин в 1826 и 1827 годах, помню его письменный стол между двумя окнами, над которым висел портрет Жуковского с надписью: „ученику-победителю от побежденного учителя“. Помню диван в другой комнате, где, за вкусным завтраком (хозяин был мастер этого дела), начал он читать мою „Русую косу“… <…> Однажды пришли мы к нему рано с Шевыревым за стихотворениями для „Московского вестника“, чтобы застать его дома, а он еще не возвращался с прогульной ночи, – и приехал при нас. Помню, как нам было неловко… в каком странном положении мы очутились из области поэзии в области прозы»[88].
Ксенофонт Полевой дает другое выразительное описание «симпосионов» того холостого периода: «Пушкин несколько развеселился бутылкою шампанского (тогда необходимая принадлежность литературных бесед!) и даже диктовал Соболевскому комические стихи в подражание Вергилию. …Тут я видел, как богат был Пушкин средствами к составлению стихов: он за несколько строк уже готовил мысль или созвучие и находил прямое выражение, не заменимое другим. И это шутя, между разговором!»[89]
Сам Пушкин не менее откровенно (хотя и с неизбежной идеализацией) описал этот период своей жизни во фрагменте «Участь моя решена – я женюсь»: «Пока я не женат, что значат мои обязанности? <…> Утром встаю когда хочу, принимаю кого хочу, вздумаю гулять – мне седлают мою умную, смирную Женни, еду переулками, смотрю в окна низеньких домиков… Приеду домой – разбираю книги, бумаги, привожу в порядок мой туалетный столик, одеваюсь небрежно, если еду в гости, со всевозможной старательностью, если обедаю в ресторации, где читаю или новый роман, или журналы; если ж Вальтер Скотт и Купер ничего не написали, а в газетах нет какого-нибудь уголовного процесса, то требую бутылки шампанского во льду, смотрю, как рюмка стынет от холода, пью медленно, радуясь, что обед стоит мне 17 рублей и что могу позволять себе эту шалость» (Т. 6. С. 388–389).
В 1826 году первая его попытка женитьбы, на Софье Пушкиной.
ГС:
У него географические и душевные метания. Ноябрь 1826 – Михайловское, декабрь – Москва, май 1827 – Петербург, в июне – Михайловское, в октябре опять Петербург.
МВ:
Как мы часто ездим на дачу, так же он посещал свое имение, где его встречали с распростертыми объятиями. Попытка отправиться в действующую армию – вещь более серьезная, попытка выйти за пределы привычной рутины. Когда в 1828 году началась русско-турецкая кампания, Пушкин и Вяземский попросились в действующую армию, чтобы их приписали к генералу Паскевичу. Я читал у Вересаева: не кто иной, как Константин Павлович, дал резко отрицательный отзыв на эту инициативу: этим господам-литераторам нечего делать в действующей армии.
ГС:
1826 год. Пушкин сватается к Софье Пушкиной, которую видел два раза в жизни. 1828 год. Сватовство к Аннет Олениной. 1829 год – сватовство к Гончаровой и неопределенный ответ. И в письме Вяземского к жене от 20 марта 1830 года: «Из Москвы… пишут, что он женится на старшей Ушаковой»[90].
МВ:
И на этих четырех очаровательных девушках я остановлюсь. Что касается Софьи Пушкиной. Однофамильство неслучайно: Федор Пушкин, ее отец, четвероюродный брат Сергея Львовича. Она 1806 года рождения, в 1826 году ей 20 лет. Девушка в расцвете красоты, на выданье. Пушкин видит ее дважды в публичном месте. В театре. Она была южной красавицей, смуглой, «прекрасная гречанка».
После двух встреч он посылает сватов, естественно, ему отказывают. Я полагаю, Пушкин повелся на совпадение, ему, что называется, было прикольно, что Пушкин женится на Пушкиной. И родители Софьи Федоровны справедливо рассудили, что это не основание. Если бы Пушкин был генералом или тайным советником, наверное, они бы отнеслись к его поступку более благосклонно. Но в этой ситуации они решили, что это шалопайство, хотя «жениху» уже 27 лет, он совсем не юноша.
Избранницы Пушкина:
СОФЬЯ ФЕДОРОВНА ПУШКИНА (1806–1862),
АННА АЛЕКСЕЕВНА ОЛЕНИНА (1808–1888),
ЕКАТЕРИНА НИКОЛАЕВНА УШАКОВА (1809–1872),
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА ГОНЧАРОВА (1812–1863)
«И сердце вновь горит и любит – оттого, / Что не любить оно не может…» – писал поэт
Но! С Софьей Пушкиной связана странная история. В ноябре Александр Сергеевич, как ты уже сказала, собирался в Михайловское, Софья с ним ласково распрощалась, сказала «обязательно приезжайте первого декабря». И вот, что называется, злой рок его преследовал. Возвращаясь из Михайловского, он попал в дорожное происшествие, коляска перевернулась. Пушкин отлеживался в гостинице в Торжке. Писал корреспондентам, что тележка впечаталась ему в бок и было тяжело дышать. Видимо, сломал пару ребер. С горя резался в штосс, здорово проигрался, а когда, наконец, приехал в Москву, Софья уже оказалась официально просватана за некоего Валериана Панина. Состоялось официальное предложение, и всё.
И, видимо, Софья настаивала на дате 1 декабря, потому что в этот день Панин должен был к ней свататься. Она прямо просила Пушкина опередить его. Но он не приехал. Не срослось.
В апреле следующего, 1827 года Пушкин запретил Погодину печатать в его журнале стихотворение «Черкешенка», ей посвященное: «…Вы больно огорчите меня, если ее напечатаете» (Т. 10. С. 177). Зная то, что знаем сейчас мы, понятно, почему «больно».
С Олениной получилась еще более странная история. Анна Оленина – дочь президента Академии художеств, девушка из культурного круга, тоже с хорошей фамилией. Пушкин отнесся к ней гораздо серьезнее. Он за ней ухаживал, без конца рисовал ее профили. И пушкинисты разобрали, что в одной рукописи (а как мы знаем, Пушкин думал пером на бумаге) осталось густо зачеркнутое, но читаемое «Annette Pouchkine». Он прикидывал, как ее имя будет выглядеть с его фамилией.
А дальше произошла странная история, в которой источники расходятся. По одному источнику, Пушкин, трезво оценив свои шансы, так и не посватался, а по-другому – собрался свататься, объявил отцу Олениной, Алексею Николаевичу, дескать, я к вам приеду для важного дела. Оленин созвал своих близких друзей на парадный обед, ждали-ждали, а Пушкин так и не приехал.