ГС:
Более того: о том, что мы сейчас называем толерантностью, Пушкин говорит в «Памятнике», ты вот уже упомянул «финна» Балтрушайтиса, но он же там перечисляет разные народы на равных основаниях: «…и гордый внук славян, и финн, и ныне дикой тунгус, и друг степей калмык» (Т. 3. С. 340).
МВ:
Причем он делает замечательную оговорку (что называется, каждое слово неслучайно): не просто «дикой тунгус», но ныне дикой.
ГС:
То есть все у него впереди.
МВ:
Да, у него все впереди. А еще есть ультраромантическая версия, что Пушкин вовсе не потомок Ганнибалов, потому что его бабушка согрешила с уникальным для русского высшего общества человеком по имени Александр Порюс-Визапур (или Визапурский), утверждавшим, что он индийский князь.
ГС:
Это как?!
МВ:
О, тут целая история. Причем с географией. Александр Порюс-Визапур впервые упоминается в русских документах в 1783 году, когда его десятилетним записали сержантом в Киевский гренадерский полк – вероятно, в рамках далекоидущего екатерининского «индийского проекта». Проект не реализовался; но Визапур, хоть и не стал русским наместником Индии или кем-то в этом духе, сделал успешную карьеру – и успешно кружил головы дамам. В том числе вскружил и Марии Ганнибал, урожденной Пушкиной. И, собственно, именно из-за этого Осип Ганнибал и бил жестоко свою жену (что, конечно, все равно отвратительно) и быстро ее бросил. Откуда этот экстравагантный русский индус взялся на самом деле, точно неизвестно. Фамилия Порюс – явно символическая, данная в честь пенджабского раджи Пора (латинское Porus), единственного достойного противника в Индостане и впоследствии союзника Александра Македонского. А Визапур – современный Биджапур. Но есть подозрение, что «индийский князь» – это просто то же, что цыганский барон! Ведь цыгане – ромы – выходцы из Северной Индии. И все, что мы связываем в личности Пушкина с негритянским, на самом деле цыганское: курчавость, смуглость, охота к перемене мест… Кстати, Порюс-Визапур был известным «метрономаном», то есть легко складывал стихи.
ГС:
Поразительно!
МВ:
Да, звучит соблазнительно, но источники сомнительные. Эдак можно Пушкина и потомком сына царицы Савской от царя Соломона объявить. Как будто это что-то объясняет.
ГС:
На самом деле это еще одно подтверждение того, что один и тот же факт может лечь в основу историй с противоположным знаком. С одной стороны, мы говорим про толерантность, про то, что Пушкина мало беспокоило, какие у него могут быть корни. Интересно, что этот же факт, который Пушкин клал в основу своего семейного, персонального мифа как факт, который его возвышает, недруги Пушкина пытались использовать против Александра Сергеевича. Я сейчас говорю про Фаддея Булгарина. Он был очень нечистоплотный журналист.
МВ:
Знаешь, «нечистоплотный журналист» – это плеоназм. Он был успешный журналист, и этим все сказано.
ГС:
Более чем успешный. Во времена Пушкина Булгарин был более читаем.
МВ:
Да, причем и как журналист, и как беллетрист.
ГС:
И вот Булгарин попытался уязвить Пушкина – у них были скверные отношения – тем, что его прадеда купили за бутылку рома. И Пушкин в «Опровержении на критики» пишет: «В одной газете (почти официальной)[12] сказано было, что прадед мой Абрам Петрович Ганнибал, крестник и воспитанник Петра Великого, наперсник его… был куплен шкипером за бутылку рому. – И далее: – Прадед мой если был куплен, то, вероятно, дешево, но достался он шкиперу, коего имя всякий русский произносит с уважением и не всуе» (Т. 7. С. 126).
МВ:
Имея в виду Петра I.
ГС:
Да; и, отвечая обидчику, Пушкин развивает мысль о том, что – да, конечно, Булгарин – иностранец, он может не понимать и не любить историю России, однако «не похвально ему за русскую ласку марать грязью священные страницы наших летописей, поносить лучших сограждан и, не довольствуясь современниками, издеваться гробами праотцев» (Там же). Гробы праотцев – один из краеугольных камней в мировоззрении Пушкина. Это означает, что человек, у которого есть прошлое, есть история, – не случайно он сразу поминает свое шестисотлетнее дворянство, – не может руководствоваться сиюминутными выгодами и поблажками, он должен сохранять не жизнь, но лицо.
МВ:
Вот еще что характерно – и здесь мы перебрасываем мостик к современности, – что Пушкин так ни разу не вырвался за границу. Притом что в то время не было таких уж непреодолимых препятствий. Многие друзья Пушкина, люди отнюдь не верноподданнические, каким-то образом выезжали за границу, и нормально им это удавалось. И богач, миллионер Вяземский, и весьма скромных средств Батюшков – все изыскивали способ попасть в Европу. Но Пушкин, хотя и неоднократно на это жаловался, так никуда и не вырвался. Боюсь сказать, что он не очень-то и хотел. Хотя он неоднократно декларировал – то намерение «взять тихонько трость и шляпу и поехать посмотреть на Константинополь» (Т. 10. С. 65)[13] из Одессы через море, то записаться в китайскую миссионерскую экспедицию, но до дела у него так и не дошло. Видимо, «любовь к отеческим гробам» была для него очень значимым фактором, очень значимым магнитом, который его притягивал сильнее, чем интеллектуальные размышления, рациональное желание увидеть Париж и Лондон.
ГС:
Мысль Пушкина, процитированная в его прозе, повторяется и в стихотворении «Моя родословная». Размышляя про своего купленного за бутылку рома прадеда, Пушкин формулирует так:
Сей шкипер деду был доступен.
И сходно купленный арап
Возрос, усерден, неподкупен, —
и важнейшая фраза:
Царю наперсник, а не раб
(Т. 3. С. 199).
МВ:
Петр Великий, чье так удачно пришедшееся трехсотпятидесятилетие мы отметили в 2022 году, вообще был человеком достаточно странным. То, что связано с его государственной деятельностью, действительно велико. Не подлежит сомнению, что он был великий государь. Но он окружал себя странными людьми, фриками, авантюристами. И Ибрагим был далеко не самый фриковатый из них. Но, безусловно, Петр умел окружать себя не просто шутами и дураками, как Анна Иоанновна. «Птенцы гнезда Петрова» – это же не просто так; все, кто Петра окружал, были если не выдающимися военачальниками, то хваткими администраторами и энергичными проводниками воли Петровой. И то, что Ибрагим оказался в этом ближайшем кругу, конечно, говорит о нем очень хорошо. Пушкин, может быть, и не знал этого так, как мы это знаем сейчас, но, безусловно, чувствовал.
ГС:
Слова «царю наперсник, а не раб» – декларация не только истинного положения Ганнибала, но и того, как Пушкин видел себя во взаимоотношениях с власть имущими. Пушкин общался с Николаем I не как подданный с государем, а как поэт с государем или историк с государем.
В высшем дворянском обществе частная жизнь сверялась со Священной историей, находя соответствия с которой человек как бы укоренялся в вечности. Ганнибал тоже имеет черты, связывающие его с библейской историей. Начиная с того, что прадед, которого хотели крестить Петром, настаивает на имени Ибрагим, то есть Авраам. И в Торе, и в Библии, и в Коране Авраам – это праотец народов. Это богоизбранный патриарх. У нашего Ибрагима Ганнибала было ни много ни мало 11 детей.
МВ:
Вполне патриархально.
ГС:
И у него было три «сына старости» – то есть ему было 50–60 лет, когда они родились. Это Осип (или Иосиф) – родной дед Пушкина по матери, Исаак и Яков (Иаков). Ибрагим Ганнибал не дает детям случайных имен, равняясь на Священную историю. И прослеживается цепочка к Иосифу. А библейский Иосиф был младший сын, которого братья-завистники продали в рабство. Он оказался у египетского фараона. И в судьбах библейского Иосифа и Ганнибала можно найти сходство. Иосиф был в рабстве у измаильтян, его продали египетскому фараону; Ганнибал был в Константинополе, и уже из Константинополя (турки чем не измаильтяне) он попадает к русскому царю. Можно усмотреть еще параллели – Иосиф толковал сны фараона (коровы тощие, коровы тучные), а Пушкин выписывает: «Что касается Ганнибала, то он спал в дополнительном кабинете государя, в токарне, и вскоре сделался во многих важных случаях секретарем своего государя; у последнего над постелью всегда висело несколько аспидных досок… и тут в темноте, без света, записывал он по вдохновению важные и длинные проекты; на утро его питомец должен был эти заметки переписывать начисто и после надлежащего подписания рассылать их по коллегиям»[14].
МВ:
Пушкин же, как мы знаем, получил у Николая разрешение «рыться в архивах» для того, чтобы писать историю Петра I. Его остро интересовало не только то, что связано с Ганнибалом, но и то, что связано с Петром. И, конечно, эта черта, что он ночью записывал какие-то приходящие мысли и утром секретарь рассылал, много говорит о Петре. То есть он все время был в работе, никогда мысли не останавливались. Конечно, Пушкина это восхищало, и, конечно, его грела мысль, что его собственный прадед имеет к этому прямейшее отношение.
ГС:
Пушкин не мог не усматривать и связи между жизнью прадеда и Священной историей. Он говорил о себе: «Я слишком с Библией знаком» (Т. 2. С. 140).
МВ:
Это же из «Гавриилиады»?
ГС:
Из «Письма к Вигелю».
МВ:
Это шутливое стихотворение того же периода и с тем же настроем.
ГС:
На протяжении жизни отношение к Ганнибалу у Пушкина менялось. Под влиянием романтизма родство с ним воспринималось как интересная странность, которая придавала индивидуальность, – а романтизм очень ценит те черты, которые придают индивидуальность. А после восстания декабристов, когда Пушкин начал тесно общаться с Николаем I, станет актуальным сопоставление: Петр I – Ганнибал, Николай I – Александр Пушкин. В конце жизни Пушкина занимали личные свойства предков.