МВ:
Да, и так хитро разрушаются!
Напомню в качестве эпиграфа общеизвестное из «Онегина»:
Читатель ждет уж рифмы розы;
На, вот возьми ее скорей![126]
То есть Пушкин, с одной стороны, сам смеется над тем, какой он деконструктор канона, ниспровергатель. Но не сразу можно обратить внимание, что Пушкин не просто иронически воспроизводит банальную рифму «розы-морозы», а делает ее глубокой и заударной: «морозы – …мы розы». Вот так, исподволь он не просто говорит, что канонов больше не будет, мы вас сбрасываем с корабля современности, он именно что, оставаясь в его рамках, на самом деле разрушает изнутри. Борется с системой изнутри, говоря по-современному.
Вот поэтому мы им восхищаемся.
ГС:
Да, это можно счесть эпиграфом к анализу «Онегина». Итак, роман начинается с внутренней речи.
МВ:
Не совсем так. Он начинается с одного эпиграфа, другого эпиграфа, посвящения, вступления.
ГС:
Ну, если говорить о сюжете, он начинается с внутренней речи героя.
МВ:
В которой цитируется Крылов. Причем – кто цитирует? Пушкин, Онегин, рассказчик? Засада в том, что роман, который мы считаем основополагающим текстом русского реализма, начинается прямо с постмодернистской лукавой цитаты. Переиначенной строки из басни Крылова, в которой, если ее правильно считать, можно увидеть насмешку Пушкина над собственным родным дядей. Потому что первоисточник – басня про незадачливого сторожа «Осел и мужик»:
Мужик на лето в огород,
Наняв Осла, приставил
Ворон и воробьев гонять нахальный род.
Осел был самых честных правил…[127]
Герои «Евгения Онегина»: мечты, реальность и читательские ожидания
ГС:
В романе три героя: Владимир Ленский, Татьяна Ларина и Евгений Онегин. И эти герои очень похожи на читателей-современников пушкинского романа. Что общего между читателями и героями? Тогда читателей было меньше, чем сейчас…
МВ:
Не думаю, что меньше, чем сейчас, на самом деле. Если посмотреть тиражи современных книг, читателей было примерно столько же. Конечно, грамотных было гораздо меньше. Но если посмотреть тираж любой книги… Да хотя бы нашей. Мы же не рассчитываем на стотысячный тираж, верно? Мечтаем, конечно, но не рассчитываем. А каким тиражом сейчас может выйти поэма? Дай бог, если выйдет 1000 экземпляров, это будет нормальный тираж. Так что мы вернулись в свое естественное состояние. Да, поэтическая книга упомянутой тобой выше Веры Полозковой «Работа горя» вышла в 2021 году тиражом 20 000 экземпляров. Это фантастический тираж – но Вера одна такая. Великолепный роман Леонида Юзефовича «Филэллин», принесший ему «Большую книгу», и, на мой взгляд, вообще лучший современный роман об интересующей нас эпохе, вышел в том же году тиражом 5000 экземпляров.
ГС:
Ну хорошо, читателей тогда было не сильно меньше. Но речь о другом. О том, что герои очень похожи на тогдашних читателей в том смысле, что они тоже сами являются читателями и смотрят на действительность вокруг себя глазами прочитанных книг. Например, псковская барышня Татьяна, которой романы «заменяли все». Не имея иного опыта, о жизни она судит по прочитанным книгам.
МВ:
Я хочу напомнить, что мне говорил Жорж Нива, когда я имел счастье брать у него интервью[128]: «Да, мы все помним, что герои Пушкина и Толстого свободно говорили по-французски, но мы забываем, что они впитали, растя в деревне, с одной стороны, французский язык своих гувернеров, а с другой – русский язык своих крепостных нянек, мамок». Нива даже употребил сравнение – «дышали двумя легкими». Если мы говорим конкретно о Татьяне Лариной, конечно, для нее общение с няней было столь же важно, как и общение с французской гувернанткой. И говорить, что она выросла на романах, – значит сильно ее ограничивать. Она выросла в деревне, видела все подробности деревенской жизни. Она видела, как ее матушка управлялась с крестьянами, как вела хозяйство. И вообще, когда растешь в деревне, это делает тебя как-то ближе к земле. Во всех ее проявлениях.
ГС:
Однако об Онегине и своих отношениях с ним она судит исходя из романов.
МВ:
Естественно, для нее он пришелец из мира романов, прямиком сошел со страниц. Он же из Петербурга.
ГС:
Потому что он был не похож ни на кого из тех, кого она тогда знала. Он столичная штучка, то ли Грандисон, то ли Ловлас. Ловлас и Грандисон, напомню, – это герои очень популярных тогда английских романов Ричардсона.
МВ:
Годы жизни этого Сэмюэла Ричардсона – 1689–1761. То есть ко временам Татьяны это была не то чтобы заслуженная классика… просто наглядный пример того, как консервативно было чтение провинциальных барышень.
ГС:
Ах-ах, да. Развратник Ловелас вышел у него в «Клариссе» чрезвычайно живым. Потому и имя стало нарицательным. А потом Ричардсон захотел показать добродетельного героя, которого назвал Грандисоном, но тот вышел очень занудным. Автор же по поводу фантазий Татьяны об Онегине иронично замечает:
Но наш герой, кто б ни был он,
Уж верно был не Грандисон.
В своих фантазиях Татьяна разыграла романную партию, представляя себя в ролях Клариссы, Юлии, Дельфины, а Онегина – в роли Грандисона или Ловласа. То есть она уже предполагала некий сценарий действий.
МВ:
Прости, так все девочки поступают если не со времен Адама и Евы, то уж точно со времен «Дафниса и Хлои».
ГС:
Я не спорю. У девочек нет другого опыта, кроме книжного.
МВ:
Ну да. То есть девочки, едва встречают какого-то симпатичного мальчика или, не дай бог, симпатичного взрослого юношу, сразу все расписывают вплоть не то что до колец, а до трех детей с их именами. Не все признаются, но расписывают, думаю, многие. Просто тогда этот герой представал в виде Ловласа и Грандисона, а сейчас в виде модного ютубера или тик-токера с крашеной челкой.
ГС:
Занимательно другое: у пушкинского читателя на самом деле точно такие же ожидания, как у Татьяны. Это мы сейчас понимаем, что в романе все может развиваться по-разному. Особенно если мы читаем не только жанровую литературу. А тогдашний читатель ожидает вместе с Татьяной, что наш герой или Грандисон, или Ловлас.
Дальше – Онегин и Ленский.
Они представляют собой два направления тогдашней культурной мысли. Оба увлечены романтизмом, но романтизмом разного свойства. Кумиры Онегина – Байрон и Наполеон, что свидетельствует о его принадлежности к индивидуалистической романтической философии. И Онегин все время, с одной стороны, хандрит и скучает, потому что ему нечем заняться, у него нет никакого смысла в жизни. А с другой стороны, он демонстрирует свою инаковость и эпатирует общество, играя на грани фола, но не переступая черту. Ленский же, как вы помните, «из Германии туманной»…
МВ:
Они еще противоположности в том смысле, что Ленский получил заграничное образование, а Онегин, хоть и денди, байронист, никогда за пределы России не выезжал.
ГС:
«Родился на брегах Невы». И гулять его водили в Летний сад.
МВ:
Да. И даже, в отличие от Набокова, который рос на тех же берегах сто лет спустя, никогда не возили ни на какие курорты. Он никогда пределы России не покидал. Даже в своем «Путешествии…», о котором мы можем судить только по отрывкам.
ГС:
Это на самом деле важная мысль, потому что мы видим, что Онегин и Ленский – типичные представители своей культуры, но принадлежат ее разным реализациям.
МВ:
Далее: Онегин столичная штучка, а Ленский восторженный провинциал.
ГС:
И тем не менее «он из Германии туманной».
МВ:
Да, да. Он поехал в Германию прямиком из Псковской губернии.
ГС:
Он учился в Геттингенском университете. И теперь, обращаю внимание, дорогие читатели! Из Геттингенского университета он что привез?
МВ:
«Восторженную речь и кудри черные до плеч».
ГС:
Далеко не только.
Он из Германии туманной
Привез учености плоды:
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь
И кудри черные до плеч.
МВ:
Естественно, помимо кудрей, он все-таки чему-то выучился.
ГС:
У меня есть занятная ремарка про Геттингенский университет и «кудри черные до плеч». Старший современник Пушкина – Гете. Жуковский ездил к нему и, в частности, рассказывал о том, что есть у нас Пушкин. По легенде, Гете передал ему свое перо.
МВ:
Почему бы и нет. К Гете в то время приезжало много почитателей. У него наверняка перья были заготовлены на раздачу. Гете не обременительно, а получателю приятно.
ГС:
Как президент раздает свои часы.
МВ:
Да-да. Причем перья куда дешевле.
ГС:
Читая воспоминания Эккермана, секретаря Гете, я неожиданно вспомнила про Ленского. Эккерман учился в Геттингенском университете, и, как выяснилось, там и правда было модно носить волосы до плеч. И Гете эта мода раздражала, он полагал ее глупым романтизмом.
МВ:
Да? Надо же, какая мелочность в великом человеке. Я сам, как ты помнишь, носил по молодости кудри черные до плеч. Сейчас перестал, но мне в голову не придет раздражаться на парней с хаером. Пусть их. Придет время – состригут.
ГС:
Пусть их… Но вот такой мостик между Гете и Ленским. Вернемся к последнему. Помимо кудрей и восторженных речей юноша привез из Германии идеи. Так, говорится, что «цель жизни нашей для него была заманчивой загадкой…».
Немецкий романтизм рассматривает человека во взаимосвязи с окружающим миром и опирается на немецкую философию с ее учением о Вселенной как о макрокосме, которому соответствует микрокосм человека. Немецкий романтизм не отрицает смысл жизни.