Однажды пришли к нему послы от турецкого царя и, войдя, поклонились по своему обычаю, а колпаков своих с голов не сняли. Он же спросил их: „Почему так поступили: пришли к великому государю и такое бесчестие мне нанесли?“ Они же отвечали: „Таков обычай, государь, наш и в земле нашей“» (перевод О. В. Творогова)[138].
И вот это как раз тот язык, который разработал Карамзин.
ГС:
До него этого никто сделать просто не мог. В XVIII веке романы не сильно жаловали. Например, Сумароков, добиваясь от государства пенсии, угрожал, что, если не получит желаемое, начнет писать романы. Зато на этом поприще прославился Федор Александрович Эмин, штамповавший свои произведения со скоростью Дарьи Донцовой, на радость неприхотливым читателям. О нем еще Пушкин упоминал в «Домике в Коломне», рассказывая про героиню:
В ней вкус был образованный.
Она Читала сочиненья Эмина́ (Т. 4. С. 237).
МВ:
А Карамзин первый показал, что проза может быть светской. Не в смысле не церковной, а в смысле «высшего света». Написанной не условным фабульным языком, а языком образованного светского человека.
ГС:
Другим предтечей Пушкина стал Крылов – создатель басен, но на самом деле больше чем баснописец. Он издавал журналы, писал комедии, трагедии. Человек поразительной жизни, судьбы и мысли. Но помним мы его по басням совершенно не случайно. Дело в том, что его басни написаны очень свободным разговорным языком, который обработан настолько, что мы их до сих пор читаем, а многие строки превратились в афоризмы: «А воз и ныне там», «А Васька слушает да ест». И Гоголь, и Белинский, и Пушкин восхищались Крыловым. Более того, Пушкин с Крыловым много лично общался. Крылов его восхищал не только как поэт, но и как человек.
Но отцом русского литературного языка Крылов не стал: одних басен недостаточно, чтоб повлиять на все языковые сферы.
Огромную роль в становлении русского литературного языка сыграл Грибоедов. Пушкин, прочитав «Горе от ума», сказал, что пьеса разойдется на цитаты. Так и произошло. Но в комедии Грибоедова только три тысячи слов, и их тоже недостаточно для языковой революции. Глобальные изменения в русском литературном языке стали возможны благодаря Пушкину.
Приведу еще примеры из журнальной периодики тех лет: «гордый дуб, претыканием бурь и вихрей», «не могли произвести сего намерения в действа», «много денег в общественных казнохранильцах» – так писали. И вот комментарий Пушкина. Делая заметки на полях статьи П. А. Вяземского «О жизни и сочинениях В. А. Озерова», он предлагает во фразе «Может быть, и совсем поглотила бы его (Сумарокова. – Г. С.) бездна забвения» правку: «И совсем его забыли». Нам это кажется совершенно очевидным вариантом. А Пушкин создает ту самую прозрачную норму, в сравнении с которой мы можем оценить и Гоголя, и Достоевского, и Толстого, и всех остальных. Или вот из чернового наброска статьи «О прозе»: «Читаю отчет какого-нибудь любителя театра: сия юная питомица Талии и Мельпомены, щедро одаренная Апол… боже мой, да поставь: эта молодая хорошая актриса – и продолжай – будь уверен, что никто не заметит твоих выражений, никто спасибо не скажет» (Т. 7. С. 12).
МВ:
Да-да, Пушкин начинает статью так: «Д’Аламбер сказал однажды Лагарпу: „Не выхваляйте мне Бюфона. Этот человек пишет: Благороднейшее изо всех приобретений человека было сие животное гордое, пылкое и проч. Зачем просто не сказать лошадь“». И потом пишет: «Презренный зоил, коего неусыпная зависть изливает усыпительный свой яд на лавры русского Парнаса, коего утомительная тупость может только сравниться с неутомимой злостию… боже мой, зачем просто не сказать лошадь: не короче ли – г-н издатель такого-то журнала» (Там же). Сарказм здесь в том, что в 1822 году для Пушкина всякий, любой издатель журнала есть «презренный зоил». Он еще и в мыслях не имеет, что через 14 лет сам станет издателем журнала.
ГС:
Теперь сравни. В литературе до Пушкина был экзоскелет, а Пушкин показал, что художественное произведение может жить и двигаться за счет внутреннего скелета, то есть замысла автора. То же самое с языком…
МВ:
Экзоскелет в виде французской литературы, правил тех же Корнеля и Расина, а Пушкин как раз отрастил свой скелет, внутренний. Его проза развивается по законам русского языка и естественной природы русской речи.
Пушкин – отец русского литературного языка
МВ:
Верификационные способности – не только умение подбирать точную рифму к любому слову и вгонять нужную мысль в строку. У каждого поэта есть свое неповторимое соотношение длинных и коротких слов, гласных, согласных, точек и запятых – всего того, что создает, собственно говоря, сам текст. И у каждого поэта это индивидуально, есть какое-то количество неудачных строк, как у всякого живого человека есть какие-то неудачные движения, слова. У Пушкина это количество неудачных строк не просто минимальное – оно отсутствует. У него каждая его строка абсолютно естественна, гармонична, стихотворная строка несет на себе отпечаток «я тоже Пушкин».
ГС:
Меня восхищает, что он добивается этого колоссальным трудом.
МВ:
Он много раз переделывал. Он знает с какого-то момента, что любое его стихотворение опубликуют, заплатят большие гонорары, – нет, он все равно до изнеможения переписывает…
ГС:
Он писал на века. Конечно, у Пушкина много таких слов, которые мы сейчас не используем. Те же «дровни» и много чего другого. Но сам по себе язык звучит современно.
МВ:
Ну просто дровни вышли из употребления – а за ними и слово.
ГС:
На Пушкина в его языковой работе оказали влияние декабристы, говорившие, что любовь к родине включает любовь к своему языку. Они ратовали за сближение литературного языка с языком народным. Эта мысль витала в воздухе. Но именно Пушкин стал ее реализовывать. Он писал: «Только революционная голова, подобная Мирабо и Петру, может любить Россию, так, как писатель только может любить ее язык.
Всё должно творить в этой России и в этом русском языке» (Т. 7. С. 352).
У Пушкина есть статья «Опровержение на критики», написанная в 1830 году, по-моему, в ответ на критику «Евгения Онегина».
МВ:
В том числе. Но не исключительно. Просто он засел в Болдине, и у него наконец дошли руки ответить на все обвинения разом.
ГС:
И он говорит о том, что разговорный язык простого народа – достойный предмет изучения: «Разговорный язык простого народа (не читающего иностранных книг и, слава богу, не выражающего, как мы, своих мыслей на французском языке) достоин также глубочайших исследований» (Т. 7. С. 122).
МВ:
Он предлагает прислушиваться «к московским просвирням».
ГС:
Пушкинские замечания можно включать в списки в духе «Советы писателям». Вот, например: «Вслушивайтесь в простонародное наречие, молодые писатели – вы в нем можете научиться многому, чего не найдете в наших журналах» (Т. 7. С. 55); «Изучение старинных песен, сказок и т. п. необходимо для совершенного знания свойств русского языка. Критики наши напрасно ими презирают» (Т. 7. С. 120).
В статье «О причинах, замедливших ход нашей словесности» Пушкин размышлял и о том, почему нет или очень мало такой прозы, которую было бы хорошо читать: «Проза наша так еще мало обработана, что даже в простой переписке мы принуждены создавать обороты слов для изъяснения понятий самых обыкновенных; и леность наша охотнее выражается на языке чужом, коего механические формы уже давно готовы и всем известны» (Т. 7. С. 14).
Он находит объяснение в том, что все наши знания, понятия с младенчества мы почерпнули в книгах иностранных, мы привыкли мыслить на чужом языке. Ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись, метафизического языка у нас вовсе не существует. Тем не менее это задача писателей, литераторов: исправить положение дел.
МВ:
Это поразительно, прошло 200 лет, и мы в том же положении. Русскому языку, как и во времена Пушкина, по-прежнему приходится усваивать новые концепты и идеологемы. Я пытался заглядывать в книги по сценарному мастерству переводные – ровно та же проблема. По-русски звучит топорно даже не потому, что топорный перевод, а потому, что нет таких понятий, нет такого в языке. Вот пример анекдотический: решил я почитать американскую книгу под названием «Путешествие писателя». Мне было очень интересно, потому что я как раз от переводов решился обратиться к оригинальной прозе. И что же оказалось? Что под «писателем» автор книги подразумевает исключительно сценариста. Хотя в названии стоит именно writer. Других писателей у них в Америке просто нет! А у нас нет понятия о писателе как об универсальном производителе нарративов. Для нас писатель – непременно автор романов.
ГС:
На моих курсах повышения квалификации лекции читал заслуженный учитель России Сергей Волков. Он рассказал про интересный эксперимент, который я теперь тоже провожу со своими абитуриентами. Школьникам предлагаются два текста, которые они, скорее всего, не узнают: что-то из раннего Пушкина – и что-то из позднего. Далее спрашиваем: автор какого из текстов жил раньше? И обычно насчет раннего Пушкина школьники полагают, что это автор XVIII века, а насчет позднего – что это середина XIX века. Обычно мы приходим к 100 годам разницы между текстами. Но на самом деле это жизнь одного человека.
Как он это сделал? Пушкин не только изучал народный язык. Он явил себя не только как историк, журналист, писатель, поэт. Пушкин занимался филологической работой. Во-первых, он заговорил о различиях между языком разговорным и литературным. Изучая народную речь, Пушкин не стремился включить в свой литературный язык вообще все, что слышал. Он отсеивал вульгаризмы, например «нализаться», просторечные варианты литературных слов вроде «евойный».
МВ:
Он иронично писал в «Истории села Горюхина»: «Язык горюхинский есть решительно о