[17].
Далее события развивались так. Корсунь после длительной осады сдалась, и Владимир, покорив город, отправил византийским императорам — братьям Василию II и Константину VIII такое послание: «Вот взял уже ваш город славный; слышал же, что имеете сестру девицу; если не отдадите ее за меня, то сделаю столице вашей то же, что и этому городу». В ответ Владимиру было предложено креститься. Крестился князь в церкви Святого Василия в Корсуни и после крещения обвенчался с византийской царевной Анной[18]. И как заключил С. М. Соловьев, «это предание очень верно обстоятельствам в своих подробностях и потому не может быть отвергнуто».
Здесь важно и другое — новая вера не была насильственно навязана киевскому князю, напротив, он сам завоевал право принять ее, и Русь не стала зависимой от Византии.
На смену язычеству славян пришло православие. Горели деревянные идолы языческих богов[19], медленно уплывали, покачиваясь на речных волнах, статуи низвергнутых кумиров, сопровождаемые людскими воплями и плачем. Непокорных же поклонников Сварога, Даждьбога и Перуна силой заставляли креститься в днепровских водах: «Если не придет кто завтра на реку — будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, — будет мне врагом». И восклицал в великом смятении летописец, ведавший, как привязывали Перуна к лошадиному хвосту, как волочили к воде, а двенадцать мужей колотили деревянного бога жезлами: «Велик ты, Господи, и чудны дела твои! Вчера еще был чтим людьми, а сегодня поругаем». Плыл уносимый Днепром, низверженный и иссеченный Перун. И никто не осмеливался спасти некогда страшного и всесильного бога, помнили люди княжеский наказ — отпихивать его, если пристанет где к берегу.
Все было необычно в тот летний день 988 года на Днепре. Множество киевлян собралось на его берегу. С опаской входили они в воду: самых маленьких держали на руках матери, дряхлых старцев и недужных поддерживали под руки. Были там и слезы прощания со старыми богами, и радость приобщения к новой, неведомой доселе вере, страх и умиление, любовь и надежда.
Корсунские священники в блестящих на солнце ризах осеняли крестным знамением киевлян, размахивали кадилами, источавшими тонкий смолистый запах ладана. И стар и млад приняли в тот великий день таинство крещения. Как сказано в летописи, «земля и небо ликовали».
«Проповедь Евангелия распространялась на диких поклонников Перуна, и Владимир принял крещение», — записал Пушкин.
Ради блага и возвеличивания земли Русской дал князь Владимир народу новую веру — христианство. На месте разоренных древних капищ и кумирен уже стучали топоры, сновал веселый мастеровой люд. Ладно спорилась работа — рубили по княжескому указу православные церкви. А тут новый указ Владимира подоспел: забирать у лучших людей детей и отдавать их в учение книжное. Заголосили, запричитали по домам матери — горько ведь отдавать родное дитятко в чужие руки!
Трудно начиналась новая Русь — Русь могучая и просвещенная. «Величайший духовный и политический переворот нашей планеты есть христианство. В сей-то священной стихии исчез и обновился мир… История новейшая есть история христианства», — писал далекий потомок святого князя Александр Пушкин. И он же справедливо полагал, что «…греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, дает нам особенный национальный характер».
«С друзьями в гриднице высокой»
«Владимир, разделив на уделы Россию, остается в Киеве; молодые богатыри со скуки разъезжаются…» — так начинался план задуманной Пушкиным исторической поэмы «Мстислав».
Но скучать в Киеве Владимиру было недосуг. Битвы с печенежскими ордами сменялись щедрыми пирами в ознаменование побед, одержанных киевской дружиной. Для народа накрывали огромные столы на княжеском подворье, а сам Владимир с дружиной пировал в гриднице или «на сенях» — летней галерее в княжьем тереме. На воскресных пирах Владимир держал совет с любимой дружиной, одаривал ее золотыми и серебряными монетами. На древних монетах вкруг изображения князя шла надпись: «Владимир на столе, а се его злато», «…а се его серебро».
В толпе могучих сыновей,
С друзьями в гриднице высокой
Владимир-солнце пировал…
Ломились дубовые столы от дичи, рыбы, самых изысканных яств; бочками катили слуги меды в княжескую гридницу.
Но не забывал князь и о самых обиженных — нищих и калеках. По всем дворам ходили княжеские слуги, спрашивали: «Где есть нищие, недужные?» И тогда самым обездоленным привозили рыбу и мясо, хлеб и мед. Ну а того, кто сам мог дойти до княжеского двора, там, на накрытых столах, ждало сытное угощение.
Владимир, приняв святое крещение, преобразился. Будто было в истории два князя: первый — язычник, братоубийца, сластолюбец; второй — христианин, милостивый князь-отец, не желавший «уже проливать кровь самых злодеев и врагов отечества».
«Между двенадцатью сынами»
Через пятнадцать лет после кончины Рогнеды умер и сам Владимир Святославич, канонизированный православной церковью святым и равноапостольным.
«Владимир разделил между своими сыновьями завоевания своих предков. Эти князья в своих уделах являлись представителями государя, обязанными сдерживать возмущения и отражать врагов», — запишет поэт.
«Ты к мощной древности опять меня манишь…» В пушкинских рукописях сохранились планы и наброски — заготовки будущих исторических поэм. Иным смыслом полнятся ныне эти беглые заметки — поэт, сам того не ведая, упоминает имена своих могучих предков:
«Изяслав сын Рогнеды в Витебской губернии основал гор. Изяславль.
Мстислав, Ярослав (братья его), две дочери.
От богемки (чехини) Владимир имел Вышеслава,
от 3-й Святослава и Мстислава, от 4-й (болгарки) Бориса и Глеба
<…>
Станислав, Подвизд, Судислав — меньшие
<…>
Вышеславу — Новгород.
Изяславу — Полоцк.
Ярославу <и> Борису — Ростов.
Глебу — Муром.
Святославу — древлянскую землю.
Всеволоду — Владимир Волынской.
Святополку — Туров (в Минской губернии)».
Двенадцать сыновей Владимира правят главными городами на Руси. Но нет мира между ними. Вновь затеваются смуты, княжеские усобицы — не прекращается борьба за вожделенный киевский престол.
«Но вскоре началось соперничество и вспыхнули войны, продолжавшиеся без перерыва двести лет», — напишет Пушкин. Святополк, прозванный в народе Окаянным, злодейски убивает своих братьев Бориса, Глеба и Святослава[20]. В борьбу с ним вступает князь Ярослав, сын Рогнеды. Вот от него, великого государственного деятеля Древней Руси, прославленного своей мудростью, и ведут прямые линии родства к поэту.
Пушкин-историк. Наверное, эта тема требует еще своего особого осмысления. Исторические познания поэта были на редкость глубоки. «…Читаю только Карамзина да летописи», — признавался Пушкин в письме Жуковскому в августе 1825 года.
В жизни, видимо, поэту приходилось встречаться и с теми, кого судьба России оставляла равнодушными. Это огорчало и раздражало Пушкина: «Некоторые люди не заботятся ни о славе, ни о бедствиях отечества, его историю знают только со времени кн. Потемкина, имеют некоторое понятие о статистике только той губернии, в которой находятся их поместия, со всем тем почитают себя патриотами, потому что любят батвинью и что дети их бегают в красной рубашке».
…Всего за несколько часов до роковой дуэли утром 27 января 1837 года Пушкин пишет письмо писательнице А. О. Ишимовой:
«Милостивая государыня Александра Осиповна,
Крайне жалею, что мне невозможно будет сегодня явиться на Ваше приглашение <…> Сегодня я нечаянно открыл Вашу Историю в рассказах, и поневоле зачитался. Вот как надобно писать!..»
Это была книга рассказов для детей о начальных веках русской истории, о первых правителях Древней Руси — князьях Рюриковичах: Игоре, Святославе, Владимире Святом, Ярославе Мудром, Александре Невском…
«…И поневоле зачитался» — удивительные пушкинские строки…
Владимировичи
Изображение старины… имеет неизъяснимую прелесть для воображения.
Князь Изяслав и его потомки
От Изяслава Владимировича родственные линии идут через князей полоцких и суздальских.
Правнук Рогнеды Всеслав Брячиславич с 1044 года стал княжить в Полоцке. Ходил князь походом на Новгород в 1067 году и даже на какое-то время сумел захватить город. В марте того же года на берегах Немиги сошлись в кровавой сече рати Всеслава и братьев Ярославичей: Изяслава, Святослава и Всеволода — сыновей Ярослава Мудрого. В битве на Немиге противостояли друг другу два прямых предка поэта: Всеслав Брячиславич и Всеволод Ярославич, отец Владимира Мономаха. Полоцкая дружина Всеслава была разбита, а сам князь бежал в Полоцк.
Ярославичам удалось, однако, в июле вызвать своего двоюродного племянника на мирные переговоры. Братья целовали крест честной Всеславу и обещали не творить ему зла. Но когда Всеслав переехал к ним в ладье через Днепр, Ярославичи, преступив клятву, привезли его в Киев и бросили в темницу («поруб») вместе с двумя сыновьями.
В сентябре 1068 года киевляне вызволили полоцкого князя из почти годового заточения и возвели на великокняжеский престол. Только семь месяцев восседал на нем Всеслав, пока его с помощью поляков не изгнал из Киева князь Изяслав Ярославич. Всеслав с сыновьями спешно бежал в Полоцк.
Воевал Всеслав Брячиславич и со своим троюродным братом Владимиром Мономахом — последний отобрал у него Минск.
Автор «Слова о полку Игореве»[21] отзывается о полоцком князе нелестным образом: «…Он хитростями оперся на коней и скакнул к городу Киеву и коснулся древком златого стола киевского. Скакнул от них лютым зверем в полночь из Белгорода, объятый синей мглой, добыл он счастье, в три удара отворил ворота Новогорода, расшиб славу Ярославу, скакнул волком до Немиги…