…Всю свою жизнь супруги прожили в добром согласии, в трогательной и нежной заботе друг о друге. В том счастливом семейном союзе родился единственный их ребенок — сын Васенька. Василий Афанасьевич Гоголь.
«Милая Машенька»
История знакомства и любви родителей Гоголя — Василия Афанасьевича и Марии Ивановны — необычайно романтична и таинственна… Однажды четырнадцатилетнему Василию Гоголю приснился вещий сон: явилась ему Царица Небесная и, указав на маленькую девочку, сидевшую у ее ног, молвила, что это дитя в будущем станет его суженой. Вскоре родители Василия отправились на богомолье, взяв с собой сына, а на обратном пути заехали в имение Яреськи, к приятелям Косяровским. И когда кормилица вынесла к гостям семимесячную хозяйскую дочку Машеньку, Василий тотчас признал в ней ту чудную девочку, что привиделась ему во сне! С тех пор он стал часто наведываться к Косяровским: играл с маленькой Машей, забавлял и воспитывал ее. Более нежной и заботливой няньки, чем этот странный подросток, трудно было себе и представить.
И вот девочка подросла — ей минуло тринадцать! И Василий Гоголь чуть ли не каждодневно пишет ей страстные послания: «О, как несносна для меня сия разлука, тем более, что я не уверен в вашей любви… Когда бы вы знали, какая горесть снедает меня!.. О, несчастнейший, что я сделал! Я вас огорчил!.. Пожалейте, простите!»
«Милая Машенька! Многие препятствия лишили меня счастья сей день быть у вас!. Прощайте, наилучший в свете друг!.. Уверяю вас, что никого в свете и не может столь сильно любить, сколько любит вас и почитает ваш вечно вернейший друг, несчастный Василий… Прошу вас, не показывайте сего несчастного выражения страсти родителям вашим. И сам не знаю, как пишу…»
Наконец, Маше исполнилось четырнадцать лет, и Василий посватался к ней. Пышно отпраздновали помолвку, но свадьбу решено было отложить на год — слишком уж юна была невеста. Не прошло и месяца, как жениху вновь привиделся тот давний сон. Только теперь Богородица указывала ему на повзрослевшую Машу в подвенечном наряде. На утро, чуть не загнав лошадей, в Яреськи примчался взволнованный Василий: свадьба должна быть немедленной — такова воля свыше! Молодых спешно обвенчали, наскоро устроили свадебный обед, и в тот же день супруг увез юную жену в Васильевку.
«Любовь ко мне мужа была неописанная, — вспоминала много позже Мария Ивановна. — Я была вполне счастлива…»
Василий Афанасьевич умер довольно рано, когда сын еще учился в Нежинской гимназии. И рано повзрослевшему Николаю Гоголю пришлось взять на себя заботу о сестрах и горячо любимой матери…
Сестры
После смерти отца в 1825 году Николаю Гоголю только-только сравнялось шестнадцать. Самой старшей из сестер была Мария, она родилась в 1811 году, затем Анна — родилась в 1821-м, следом за ней Елизавета — в 1822-м и Ольга — в 1825-м (Ольга Васильевна, оставившая воспоминания о своей семье, лишь два года не дожила до столетия своего знаменитого брата, она скончалась в 1907 году). В семье был еще сын Иван, младше Николая всего на год, умерший в девятилетнем возрасте.
Сестер-погодок Анну и Елизавету Николай Гоголь в 1832 году привез из Полтавы в Петербург и поместил в Патриотический институт благородных девиц, где в то время писатель преподавал историю. Девочек зачислили в институт в порядке исключения (туда принимались лишь дочери военных), а их брату пришлось отказаться от своего учительского жалованья.
А какой любовью и заботой проникнуты письма Гоголя домой: «Поцелуйте за меня Анечку… Также шалунью Лизу…»; «Целую вас и сестриц несколько сот раз и остаюсь вечно любящим вас сыном».
А вот Николай Гоголь пишет двум своим «бесценным сестрицам» из Германии, где подробно описывает свое заграничное путешествие: и как он плыл морем, и что это был за красавец-корабль, и какие узенькие улочки в старинных немецких городах, и какие высокие там соборы. Он рисует даже портрет-шарж хозяина своей гостиницы и шутливо предостерегает сестренку: «Смотри, Лиза, не влюбись!»
А в письме из Рима (октябрь 1838 года) Гоголь описывает сестрам красоты Италии и нравы итальянцев. «Вы знаете, что я вас очень люблю. Я вас люблю столько, сколько вы себе не можете представить», — не устает повторять Николай Васильевич. И вспоминает: «Я помню как теперь, как Лиза просит меня не позабыть о том, что скоро ее именины и что нужно купить орехов 4 фунта, конфектов два фунта, варенья две банки… И при этом у тебя, Лиза, пальцы были в черниле, и на переднике было чернильное пятно величиною в месяц».
В ту пору Гоголь уже знаменитый писатель, и он побаивается, что сестры не решатся писать ему, опасаясь наделать грамматических ошибок. «Я терпеть не могу хороших писем, — убеждает он Анну и Елизавету, — Чем хуже письмо, чем больше чернильных пятен и ошибок, тем для меня лучше». Ему необходимо постоянное общение с сестрами: душа его тревожилась — ведь девочки, по сути, находились одни в незнакомом большом городе.
А в 1839 году Гоголь приезжает в Петербург, чтобы присутствовать на выпускных торжествах, а затем отвезти сестер домой. Нет ничего удивительного, что и сестры буквально боготворили брата и много позже, после его кончины, свято хранили память о нем.
Не случайно, когда у Елизаветы Васильевны родился в 1856 году сын, она нарекла его Николаем в честь любимого брата. Именно ему суждено будет соединить в истории два славных рода: пушкинский и гоголевский.
Малоизвестный исторический факт: осенью 1851 года Гоголь собирался в Малороссию на свадьбу сестры Елизаветы с ее избранником Владимиром Быковым.
«Бедный Гоголь! Промаявшись лето в одиночестве в пыльной и душной Москве, он захотел повидать и обрадовать своих родных в Яновщине, где готовились праздновать свадьбу его сестры, но, видно, ему не суждено было больше взглянуть на дорогое небо Украины. Подъезжая к Калуге, он внезапно почувствовал один из тех страшных припадков тоски, которые в последнее время так часто на него находили… и свернул с дороги в Оптину пустынь. Пребывание в Оптиной совершенно изменило его первоначальное намерение — он не поехал домой и снова вернулся в Москву, где ожидала его… могила!»
Так, на исходе девятнадцатого века, писал в своем очерке «Гоголь в Оптиной пустыни» Иван Леонтьев-Щеглов.
С Пушкиным «на дружеской ноге»
В земной жизни двух русских гениев связывали истинно дружеские отношения.
Известно, что сюжет «Мертвых душ» был подсказан писателю Александром Пушкиным, так же, как и его бессмертной комедии «Ревизор». Гоголь не только никогда не скрывал этого, но и всячески подчеркивал: «Он (Пушкин) уже давно склонял меня приняться за большое сочинение и… отдал мне свой собственный сюжет, из которого он хотел сделать сам что-то вроде поэмы и которого, по словам его, он не отдал бы никому. Это был сюжет „Мертвых душ“. (Мысль „Ревизора“ принадлежала также ему».)
Еще при жизни Пушкина Николай Васильевич произнес о поэте вещие слова, которые ныне стали хрестоматийными: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет».
Подчас можно слышать, что ошибся-де Гоголь в своих предсказаниях: двести лет минуло, а поэта равного Пушкину Россия более не явила… Но вопрос ведь не в сроке, хотя отсчет следовало бы вести от 1832 года, когда слова эти были произнесены, — а в сути. Гоголь назвал Пушкина «русским человеком в его развитии» — так только гений мог постичь гения!
Всю свою жизнь Гоголь благоговел перед любимым поэтом. Будучи еще гимназистом, пятнадцатилетний Николай отправляет из Нежина письмо родителям с просьбой как можно скорее прислать ему поэму «Евгений Онегин».
Приехав в Петербург, молодой Гоголь более всего мечтал познакомиться со своим кумиром. Но первая попытка, им предпринятая, оказалась весьма комичной. К тому времени Николай Гоголь — автор единственной поэмы «Ганц Кюхельгартен», стоит заметить, — юношеской и очень далекой от совершенства. И вот в один из февральских дней 1829 года молодой Гоголь отважился принести свое творение на суд самому Пушкину, для храбрости выпив рюмку ликера. На его робкий стук в дверь (Пушкин жил тогда в Демутовом трактире на Мойке) вышел слуга и объявил, что Александр Сергеевич ныне изволит почивать. «Верно, всю ночь работал?» — почтительно осведомился Гоголь. «Как же, работал, — возразил слуга, — в картишки играл».
И все же знакомство с Пушкиным состоялось. Случилось это в мае 1831 года у литературного критика и издателя Петра Плетнева, на его петербургской квартире. Александр Сергеевич пришел на ту встречу с молодой женой — то были первые счастливые месяцы супружеской жизни поэта, — и двадцатилетний Гоголь был буквально ослеплен красотой Наталии Николаевны.
Тогда же, в мае 1831-го, вышла в свет первая часть «Вечеров на хуторе близ Диканьки», принесшая литературную славу безвестному до той поры малороссу…
Публика с восторгом приняла эту книгу, наполненную искрометным народным юмором. Сам Гоголь писал Пушкину, что в типографии, «наборщики, завидя меня, давай каждый фыркать и прыскать себе в руку, отворотившись к стенке». И когда удивленный автор обратился за разъяснениями к старшему над ними — фактору, тот отвечал, что рассказы «оченно до чрезвычайности забавны и наборщикам принесли большую забаву».
Пушкин тотчас ответил: «Поздравляю Вас с первым Вашим торжеством, с фырканьем наборщиков и изъяснениями фактора».
Но не вся читающая публика отнеслась к гоголевским «Вечерам…» столь благожелательно. Раздавались и критические голоса: мол, автор плохо знает историю да и сами украинские обычаи. К примеру, козаки не играют на бандуре, а парубки не напиваются допьяна. И если автор пишет о временах Екатерины Великой, то тогда уже существовала почта и, значит, надобности в гонце не было.
«Сейчас прочел „Вечера на хуторе близ Диканьки“, — не замедлил откликнуться Пушкин. — Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия! Какая чувствительность! Все это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился… П