Мария
Первая дочь поэта, Маша, родилась в Петербурге 19 мая 1832 года. Бартенев, вероятнее всего со слов Нащокина, записал, что Пушкин «плакал при первых родах и говорил, что убежит от вторых». (И действительно, Александр Сергеевич при рождении других детей, сознательно или случайно, приезжал домой уже после их появления на свет.)
О рождении дочери поэт извещал свою добрую знакомую княгиню В. Ф. Вяземскую: «…представьте себе, что жена моя имела неловкость разрешиться маленькой литографией с моей особы. Я в отчаянии, несмотря на все свое самомнение». «Маленькая литография», «беззубая Пускина» стала предметом особой отцовской гордости, чувства доселе не испытанного поэтом.
«Невестка чувствует себя хорошо, а малютка у нее хоть куда; на кого будет больше похожа, нельзя сказать, — пишет мужу сестра поэта Ольга Сергеевна, — но, кажется, скорее на отца, и выйдет такая же крикунья, как и он, судя по тому, что голосит и теперь очень исправно».
«Говорил он мне, — вспоминала сестра поэта, — что девочку назвал Марией в честь бабушки, а отчасти потому, что не хотел дать дочери другого имени, которое можно было бы коверкать, согласно народной фантазии…»
Девочку крестили в Сергиевском «всей артиллерии» соборе 7 июня 1832 года. Ее восприемниками при крещении были Наталия Ивановна Гончарова, Сергей Львович Пушкин, Афанасий Николаевич Гончаров и Екатерина Ивановна Загряжская.
И вновь письмо сестры поэта в Варшаву супругу Николаю Павлищеву: «Александр, когда возвращался при мне домой, целовал свою жену в оба глаза, считая это приветствие самым подходящим выражением нежности, а потом отправлялся в детскую любоваться своей Машкой, как она находится, или на руках у кормилицы, или почивает в колыбельке, и любовался ею довольно долго, часто со слезами на глазах, забывая, что суп давно на столе».
День рождения маленькой Маши Пушкиной стал семейным праздником. В мае 1833 года, когда девочке исполнился год, на торжество в доме поэта собрались его родственники и друзья. По сохранившимся счетам из винного погреба Рауля можно узнать, что в тот день за здоровье именинницы было выпито четыре бутылки шампанского и столько же бутылок легкого сухого вина. (В тот год столь пышно отмечались еще и крестины сына Александра.)
Маленькая Маша вскоре стала предметом восторгов родителей поэта. «Как бы мне хотелось, милая Оленька, — пишет дочери Сергей Львович, — чтобы ты ее увидала и нарисовала ее портрет! Моя внучка — ангел кисти Рафаэля!..»
«Именно кисти Рафаэля, — вторит мужу Надежда Осиповна, — и чувствую: полюблю Машу до безумия, сделаюсь такой баловницей, как все прочие бабушки… Девочка меня полюбила; беру ее на руки…»
Детские болезни дочери доставляли Пушкину немало волнений. В письме (середина мая 1833 г.) к приятельнице Прасковье Александровне Осиповой поэт сообщал: «Моя дочь в течение последних пяти-шести дней заставила нас поволноваться. Думаю, что у нее режутся зубы. У нее до сих пор нет ни одного. Хоть и стараешься успокоить себя мыслью, что все это претерпели, но созданьица эти так хрупки, что невозможно без содрогания смотреть на их страданья».
«Что ты про Машу ничего не пишешь? — спрашивает Александр Сергеевич жену в октябре 1835-го. — Ведь я, хоть Сашка и любимец мой, а все люблю ее затеи».
А в письме к теще Наталии Ивановне Гончаровой, отправленном ей чуть ранее, летом того же года, Пушкин сообщает: «Мы живем теперь на даче, на Черной речке <…> Жена, дети и свояченицы — все слава Богу у меня здоровы — и целуют Ваши ручки. Маша просится на бал и говорит, что она танцевать уже выучилась у собачек. Видите, как у нас скоро спеют; того и гляди будет невеста».
Бартенев писал о Марии, что, «выросши, она заняла красоты у своей красавицы-матери, а от сходства с отцом сохранила тот искренний задушевный смех, о котором А. С. Хомяков говаривал, что смех Пушкина был так же увлекателен, как его стихи».
Мария Александровна прожила жизнь долгую и нелегкую. Получила прекрасное образование, став выпускницей одного из лучших российских женских институтов — Екатерининского. В декабре 1852 года была принята к императорскому двору фрейлиной. Довольно поздно по тем временам, в 27-летнем возрасте, вышла замуж за поручика лейб-гвардии конного полка Леонида Николаевича Гартунга. Венчание состоялось в апреле 1860 года. Молодая чета после свадьбы обосновалась в Тульской губернии, в родовом имении Гартунгов.
В Туле же и произошло знакомство Марии Александровны с Львом Николаевичем Толстым (нелишне напомнить, что Толстые состояли с Пушкиными в далеком родстве: Мария Николаевна Волконская, мать Толстого, приходилась четвероюродной сестрой поэту).
Сохранилось немало свидетельств в пользу того, что писатель придал героине своего романа Анне Карениной своеобразные черты Марии Пушкиной, ее оригинальную красоту. Еще при первой встрече с дочерью поэта Льва Толстого поразили «удивительно породистые», «арабские» завитки ее волос, «эти своевольные короткие колечки курчавых волос, всегда выбивавшиеся на затылке и висках». Да и в черновых рукописях Каренина носила иную фамилию… Пушкина.
Муж Марии Александровны, генерал-майор Леонид Николаевич Гартунг, ложно обвиненный в подлоге и краже ценных бумаг, покончил жизнь самоубийством — застрелился во время суда, оставив лишь записку: «Клянусь всемогущим Богом, что я невиновен». Произошла та трагедия 13 октября 1877 года.
Льву Николаевичу о ней было ведомо: подобно генералу Гартунгу поступает Федор Протасов, герой толстовской пьесы «Живой труп».
Посмертно Леонид Гартунг был полностью оправдан, и доброе имя его восстановлено.
«…Ужасная смерть моего мужа была страшным ударом для меня, — писала Мария Александровна своим родным. — <…> Я прожила с ним более 17 лет и знала все его недостатки; у него их было много, но он всегда был безупречной честности и с добрейшим сердцем…»
Мария Александровна более замуж не вышла. Своих детей у нее не было, и все свои душевные силы и тепло она отдала воспитанию племянников. «Не знаю, знаешь ли ты, что у меня с осени гостит сестра Маша. Для меня это такая благодать, что ты и вообразить себе не можешь. Есть с кем душу отвести, и для девочек моих это большое счастье, что она у меня», — делился своей радостью с младшим братом Александр Александрович.
По воспоминаниям родственников и близких людей, Мария Александровна была радушной, приветливой, не унывающей во всех жизненных невзгодах. Свято чтила память отца. В мае 1900 года стала попечительницей открывшейся в Москве пушкинской библиотеки-читальни (ныне библиотека имени А. С. Пушкина на Спартаковской улице, близ Богоявленского собора). На содержание библиотеки бескорыстно жертвовала немалые личные сбережения.
Старые москвичи вспоминали, как часто видели на Тверском бульваре дочь поэта, статную пожилую даму в черном платье, сидящей на скамейке неподалеку от памятника ее великому отцу…
Марии Александровне, единственной из всех детей Пушкина, довелось стать свидетельницей смутных октябрьских дней 1917-го. Умерла она в голодной Москве 7 марта 1919 года. По вине тогдашнего наркома просвещения А. В. Луначарского решение о назначении персональной пенсии дочери поэта тянулось непростительно долго, и, по горькой иронии судьбы, первая пенсия Марии Александровны пошла на ее же похороны…
Похоронена Мария Гартунг в Москве, в некрополе Донского монастыря.
Александр
В одном из писем к Нащокину Пушкин осведомлялся у друга: «Не приедешь ли ты крестить Гаврила Александровича?» Так, в честь одного из далеких предков, хотел назвать будущего сына Александр Сергеевич.
Старший сын Александр (Сашка, как по-домашнему называл своего любимца поэт) родился 6 июля 1833 года в Петербурге. Мальчик был крещен 20 июля в Предтеченской церкви на Каменном острове. Восприемниками при крещении стали друг отца Павел Воинович Нащокин и тетка со стороны матери, кавалерственная дама, фрейлина Двора его императорского величества Екатерина Ивановна Загряжская.
«Дети Александра прелестны. Мальчик хорошеет с часу на час, — сообщает Надежда Осиповна дочери. — Маша не изменяется, но слаба; у нее нет до сих пор ни одного зуба и насилу ходит. Напоминает мою маленькую Сонечку, и не думаю, чтобы она долго прожила. Маленький Сашка большой любимец папаши и всех его приятелей, но мамаша, дедушка и я предпочитаем Машку».
И в другом ее письме снова о внуках:
«…Рыжим Сашей Александр очарован; говорит, что будет о нем всего более тосковать. Всегда присутствует, как маленького одевают, кладут в кроватку, убаюкивают, прислушивается к его дыханию; уходя, три раза его перекрестит, поцелует в лобик и долго стоит в детской, им любуясь. Впрочем, Александр и девочку ласкает исправно».
Да и сам поэт признавался жене: «Читаю Вальтер-Скотта и Библию, а все об вас думаю. Здоров ли Сашка?..»
И вновь вопросы о детях: «Что-то моя беззубая Пускина? Уж эти мне зубы! — а каков Сашка рыжий? Да в кого-то он рыж? не ожидал я этого от него». («Рыжему Сашке» шел всего лишь четвертый месяц.)
А это уже из письма поэта Нащокину: «Вот тебе анекдот о моем Сашке. Ему запрещают (не знаю за чем) просить чего ему хочется. На днях говорит он своей тетке: Азя! дай мне чаю: я просить не буду».
Сколько отцовской любви и ласки в этих, казалось бы, обычных семейных письмах!
Александр вполне оправдал родовую фамилию, избрав военную стезю. Никогда «не баловался» стихотворчеством, впрочем, как и все дети Пушкина. От этого их некогда предостерегал отец. «Посмотрим, как-то наш Сашка будет ладить с порфирородным своим тезкой, — писал Пушкин жене, — с моим тезкой я не ладил. Не дай бог ему идти по моим следам, писать стихи, да ссориться с царями! В стихах он отца не перещеголяет, а плетью обуха не перешибет».
…После смерти отца Александр и его младший брат Григорий воспитывались матерью, Наталией Николаевной. Приглашались и домашние учителя. Окончив трехлетний курс учебы в гимназии, Александр зачисляется в Пажеский корпус и по выпуске из него в 1851 году начинает свою службу корнетом в лейб-гвардии конном полку, командует которым его отчим — генерал-адъютант Петр Петрович Ланской.