…В одном из пушкинских романов есть удивительные строки: «Говоря в пользу аристокрации, я не корчу английского лорда, мое происхождение, хоть я им и не стыжусь, не дает мне на то никакого права».
Знать бы поэту, что в числе его потомков будут и английские лорды, и герцоги, и маркизы…
Сама герцогиня Наталия Вестминстерская приходится крестной матерью внука королевы Елизаветы II принца Уильяма. А ее дочь, Эдвину Луизу, родившуюся в ноябре 1981 года, крестила леди Диана, снискавшая славу «народной принцессы», тогда еще — молодая супруга принца Чарльза.
В семейном альбоме герцогини Александры Аберкорнской хранится фотография, запечатлевшая празднование дня Святого Георгия. Пажом королевы Елизаветы II в тот памятный день удостоился чести быть сын Александры, Джеймс Харолд Чарльз, маркиз Хамильтон. Так что дружеские и родственные связи между потомками Пушкина и наследниками британского престола не прерываются…
Подтверждением тому и памятный визит королевы Великобритании Елизаветы II в Россию в 1994 году. Перед визитом от имени Ее Величества из Букингемского дворца в Москву была направлена приветственная телеграмма правнуку поэта Григорию Григорьевичу Пушкину. Королева изъявляла желание встретиться со старейшиной пушкинского рода. В доброй старой Англии дорожат традициями.
«Бескорыстная мысль, что внуки будут уважены за имя, нами им переданное, не есть ли благороднейшая надежда человеческого сердца?» — вопрошал некогда Александр Сергеевич.
Так магически притягательно имя поэта, так безмерно велико наследие, им оставленное, что «уважены за имя» не только близкие, но и далекие его потомки. И каждому новому поколению — юной поросли могучего пушкинского древа достанет света и тепла от освященного всенародной любовью имени. Да и сам поэт сквозь плотную завесу времен словно послал слова привета своим неведомым потомкам: «Преданный Вам пращур».
Последний правнук
Живи, душа моя, надеждами дальними и высокими, трудись для просвещенных внуков.
Правнук поэта, Григорий Григорьевич Пушкин. 1837-й и 1997-й… Между этими горькими датами — годами смерти поэта и его правнука — пролегло сто шестьдесят лет.
В среду Григорию Григорьевичу сделали операцию (Александр Пушкин был смертельно ранен в среду), в пятницу его не стало.
В пятницу окончил земной путь и его великий прадед. Такие вот, почти мистические, совпадения…
Удивительный был человек. Мудрец и великий насмешник. Прямой и бескомпромиссный, он не любил менять ни своих убеждений, ни привычек, ни друзей.
Всех почитателей своего великого прадеда строго делил на две категории: пушкиноведов и «пушкиноедов». Наверное, так оно в жизни и есть.
Он был единственным в мире дожившим до октября 1997 года правнуком поэта. И, смею утверждать, — любимейшим. Во-первых, родной дед Григория Григорьевича, храбрый генерал Александр Пушкин, был любимым сыном поэта. А во-вторых (или тоже во-первых?), свою жизнь Григорий Пушкин прожил честно и достойно, не запятнав имени великого прадеда.
Семейным сходством будь же горд…
Правнук поэта не нарушил ратных семейных традиций, продолжив воинскую эстафету рода Пушкиных: воевал на фронтах Финской и Великой Отечественной.
«Мой правнук просвещенный…» Быть может, и для него Пушкин так яростно отстаивал честь своего рода от всяческих нападок. Оказалось, что и в наши дни пушкинский род нуждается в защите. Появилось немало самозванцев, подобно лианам, опутавшим мощное родовое древо, — от них-то и защищал свой род, всех потомков поэта его правнук.
Григорий Григорьевич Пушкин. Возможно, единственный из нас, кто мог назвать своих предков в 20-м или в 31-м коленах. Но это и великая ответственность «принадлежать именем к длинному ряду предков…».
По родству Григорий Григорьевич — самый близкий к Пушкину человек. Никто не знает, каким был бы Александр Сергеевич в старости. Правда, однажды поэт изобразил себя в преклонных летах. И теперь, когда я вижу этот пушкинский автопортрет, кажется, что поэт нарисовал не себя, а своего будущего правнука…
Он не отличался словоохотливостью. Зато его разговор, как писал некогда Пушкин, «…стоил несколько страниц исторических записок и был бы драгоценен для потомства». Эта наша беседа состоялась в декабре 1996 года в его квартире, в самом обычном московском доме, что на улице Маршала Тухачевского.
— Григорий Григорьевич, вы родились в Нарве, а дедушка Александр Александрович Пушкин жил в то время в Москве. Он вас видел?
— Я деда точно видел, только в «перевернутом виде»… Меня младенцем родители привозили ему в Москву напоказ. На белый свет я появился в декабре 1913 года, а он умер в июле 1914-го. Так что встреча состоялась…
И дед мой, старый генерал, обрадовался, — это мне матушка рассказывала, — что внука Григорием назвали. Ведь имя наше, родовое. Идет еще от основателя фамилии Григория Пушки, жившего в XIV веке.
— Что из детства вам запомнилось?
— Ну, детство-то, оно долгое и счастливое. Жили мы большой семьей в Лопасне, старинном имении Васильчиковых. Бывший его владелец, генерал-майор Н. И. Васильчиков, герой Отечественной войны 1812 года, передал имение своим внучкам, двоюродным теткам отца, сестрам Гончаровым.
Они были дочерьми Ивана Гончарова, старшего брата Натали, и, следовательно, приходились и ей, и Александру Сергеевичу племянницами.
В 1915 году, когда уже шла Первая мировая война, сестры Гончаровы пригласили мою мать к себе. Отец с первых дней войны ушел на фронт, а ей одной с детьми приходилось в то время несладко.
Нас пятеро было у матери, и все мальчишки. Трое сыновей от первого брака — Катыбаевых (так принято считать, но с Александром — случай особый) и двое нас, Пушкиных, — брат Сергей и я, самый младший.
— Какие-то пушкинские рукописи хранились в вашем доме?
— Почти все документы, письма поэта находились у моего деда. Однажды, при переезде Александр Александрович оставил на временное хранение сундуки с рукописями своего отца у Гончаровых, в Лопасне.
Помню, в детстве с приятелем Лешкой Ларичевым на чердаке дома нашли черную шкатулку. В ней было много бумаг, исписанных размашистым почерком. Оказалось, что это рукописи прадеда.
— Расскажите об отце…
Родился он в 1868-м в Гродненской губернии, где в то время служил Александр Александрович Пушкин. Учился в том же Царскосельском Лицее, что и его дед. Правда, название у него было уже иное — Императорский Александровский лицей. Отец в Первую мировую воевал на русско-германском фронте, командовал 91-м Двинским полком, потом перешел на сторону Красной Армии…
В последние годы жизни работал в отделе рукописей в «Ленинке», где разбирал богатейший пушкинский архив. В памяти многих своих сослуживцев остался как «человек чистой совести и исключительной доброты».
— Григорий Григорьевич, а как сложилась ваша судьба?
— Много чего за жизнь было: учился на зоотехника, а довелось стать оперативником угрозыска, потом партизаном. Воевал, а после войны работал печатником. В жизни своей за большими чинами не гнался…
— Григорий Григорьевич, а как вы оказались в уголовном розыске? Ведь учились-то на зоотехника…
— Время было такое. Вызвали в райком. Вручили путевку на службу в Московский уголовный розыск — МУР. Спросили, правда, не откажусь ли: работа опасная, — а то могут и в музей направить, там спокойней будет. Я им ответил, что Пушкины никогда от опасной службы не бегали. И фамилия у нас военная, боевая. Дед мой, Александр Александрович, воевал в Болгарии в русско-турецкую войну. Да и отец был боевым офицером…
Честно скажу, не люблю вспоминать те годы. Работал на Петровке, 38, оперативником в Октябрьском районе Москвы. Ловил жуликов, бандитов, нечисти много было разной. А когда немцы к столице подступили, добровольно ушел в партизаны, а затем на фронт.
— Как-то я все пыталась расспросить Вас о партизанских подвигах, а Вы на все вопросы отвечали: «В общем, задание было выполнено…»
— Я и сейчас так отвечу.
— Тогда придется мне рассказать Вам о партизане Григории Пушкине — то, что довелось узнать от Вашего боевого друга Александра Кишкина. Итак, 30 сентября 1941 года ваш отряд близ станции Дорохово освободил более двухсот девчат, отобранных немцами для отправки в Германию. Партизаны разделились на группы, чтобы безопасней было выводить бывших пленниц. Выбирались к своим лесными тропами, голодные — еды не было. Девушки, и без того истощенные, буквально валились с ног.
И тут, на счастье, попался немец. Он вез на бричке коробки с галетами и шнапсом. «Возничий» был явно навеселе и не сразу понял, что попал к партизанам. Придя в себя, стал уверять, что не желает России зла и что до войны учился в Берлине, изучал Пушкина и даже читал «Евгения Онегина». Тут уж партизаны расхохотались и кое-как втолковали ему, что его-то и взял в плен сам Пушкин, только правнук поэта. Немец долго отказывался этому верить — был твердо убежден, что всех потомков Пушкина, как дворян, расстреляли или сослали на Соловки…
— А как закончилась эта история, знаешь?
— Нет.
— Так вот, в 1965-м, когда праздновали двадцатилетие Победы, меня пригласили в Центральный дом литераторов на торжественное собрание. Были там и иностранные гости. Один из них попросил переводчика помочь отыскать в Советском Союзе правнука Пушкина. Тот и указал ему прямо на меня. Так я встретился с сыном Карла Мюллера, того самого пленного немца, любителя Пушкина.
— Просто святочный рассказ! Впрочем, чего в жизни не бывает!
— Это верно. Жил обычно, как и все, а оказался в родстве с коронованными особами! В том числе и с английской королевой!
Перед ее визитом в Россию я получил телеграмму из Букингемского дворца, где Елизавета II и ее супруг извещали меня о своем приезде.
Не знаю, правда, о чем бы я говорил с королевой, — жизненные пути у нас очень уж разные. Думаю, что о прадеде. Ведь Елизавета II знает и любит пушкинскую поэзию и, кроме того, состоит в дружеских и кровных связях с моими дальними родственницами — герцогинями Александрой Аберкорнской и Наталией Вестминстерской. Наталия, названная так в честь моей прабабушки Наталии Гончаровой, — стала крестной принцу Уильяму, внуку королевы. А шафером на свадьбе Елизаветы II был тоже мой родственник, праправнук Пушкина, маркиз.