— Действительно, необычное родство. Григорий Григорьевич, а вы сами — счастливый человек?
— И счастливый, и богатый. Только богатство мое особенное. Это не коттеджи, и не лимузины, и не солидный счет в банке, а старинное родословное древо. И ему, берущему свое начало от первого славянского князя Рюрика, могут позавидовать сильные мира сего. Это твоему отцу, Андрею Андреевичу, низкий поклон и светлая память! Его Бог сподобил — полное пушкинское родословие составить. Более трех с половиной тысяч имен! Доведись прадеду такое раскидистое фамильное древо увидеть, как бы он порадовался!
— Григорий Григорьевич, а сколько потомков поэта ныне здравствует?
— На сегодняшний день более двухсот по всему миру. Одни рождаются, уже седьмое поколение появилось, другие уходят. Жизнь идет. Мне странно сознавать, что я уже старше и Александра Сергеевича, и Натальи Николаевны. Сейчас я и сам стал прадедом и понимаю, какое это близкое родство.
Моя фамилия легкая, веселая, звучная! Скажешь — Пушкин, и люди улыбаются, тянутся к тебе. Это огромная радость, но и тяжкий жизненный крест. Теперь, когда перешагнул за 80-летнюю отметку, без ложной скромности могу сказать: я его достойно пронес. Честь прадеда не посрамил.
— Интересно, сколько всего Пушкиных — носителей родовой фамилии?
— По мужской линии двое. Я и Александр Александрович Пушкин, праправнук поэта, живущий в Брюсселе. Его родовая ветвь идет от Николая Александровича, внука Пушкина. Мой сын, Александр Григорьевич Пушкин, умер в 1992 году, а у «брюссельского» Александра Пушкина детей, к сожалению, нет… Впервые мы встретились совсем недавно, в декабре он приезжал ко мне в гости. Молодец, что не забыл русский язык.
— И напоследок, Григорий Григорьевич, пожелайте всем нам что-нибудь поэтическое.
— Стихов не пишу, и в молодости ими не баловался. Вам же, мои соотечественники, хочу пожелать здоровья и душевного спокойствия. А чтобы все это исполнилось — читайте Пушкина!
Пу-Си-Цзинь — «Веселое имя» Пушкин
А я где б ни был — шепчут мне
Арапские святые губы
О небывалой стороне.
«К подножию ль стены далекого Китая»
Сколько их было, заветных пушкинских мечтаний? Одним суждено было воплотиться в поэтические строки и в реальные земные события, другим — так и остаться потаенными желаниями, надеждами и видениями. Самая заветная, самая любимая, самая страстная, но так и несбывшаяся мечта — увидеть иные края, побывать в других странах. Ну хоть единожды пересечь границы огромнейшей Российской империи, посмотреть другой, почти нереальный для Пушкина мир, живущий лишь в его воображении, почувствовать вкус и запахи, неведомые прежде, увидеть краски дальних стран, испытать невероятные ощущения от встречи с иными мирами и цивилизациями. Это сладостное предчувствие свободы…
…По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
Вот счастье! Вот права…
Странно. Будто некий рок тяготел над Пушкиным: словно золотой цепью приковали его к мифическому русскому дубу в родном Лукоморье. И как бы ни старался он преодолеть наложенное свыше «табу», тайком уехать в чужие края, все было тщетным — незримые пограничные шлагбаумы враз опускались перед дорожной кибиткой поэта.
«Долго потом вел я жизнь кочующую, скитаясь то по югу, то по северу, и никогда еще не вырывался из пределов необъятной России».
Десятки, сотни мелких, незначительных причин выстраивались вдруг в непреодолимые препятствия, и российская граница для Пушкина обретала контуры Великой Китайской стены…
Но как хотелось Александру Пушкину увидеть это настоящее чудо света, величественную крепость-твердыню, и он уже представлял себя в своих поэтических грезах там, у ее подножия, у «стен недвижного Китая»…
«Генерал, — обращается Пушкин к Александру Бенкендорфу, — …я бы просил соизволения посетить Китай с отправляющимся туда посольством…»
«Милостивый государь, — отвечает поэту пунктуальный Бенкендорф, — …Желание ваше сопровождать наше посольство в Китай также не может быть осуществлено, потому что все входящие в него лица уже назначены и не могут быть заменены другими без уведомления о том Пекинского двора».
Уже позднее, после гибели поэта, Василий Андреевич Жуковский напишет графу Бенкендорфу письмо, где прозвучат горькие упреки:
«…А эти выговоры, для Вас столь мелкие, определяли целую жизнь его: ему нельзя было тронуться с места свободно, он лишен был наслаждения видеть Европу…»
Добавлю: и «наслаждения видеть» Азию, древний Китай.
Вторил Жуковскому и еще один современник поэта, знавший его, — французский литератор и дипломат, барон Леве-Веймар: «Для полного счастья Пушкину недоставало только одного: он никогда не бывал за границей».
Древнейшая китайская цивилизация словно магнитом манила поэта. Если Италия, Англия, Франция — страны, в которых так хотелось побывать поэту и куда давно уже проложили тропы многие русские путешественники, в их числе — приятели и родные Пушкина, были близки и знакомы, понятны их обычаи, язык, культура, то Китай представлялся ему неведомой и экзотической страной. А ведь таким в то время он и был.
Отец Иакинф и Барон Шиллинг
Александр Сергеевич готовился, и надо сказать, серьезно к путешествию в Китай. Интерес к этой древней и самобытной стране возник во многом благодаря дружбе поэта с отцом Иакинфом, в миру Никитой Яковлевичем Бичуриным. Ученый-востоковед, большой знаток китайской культуры, он в совершенстве владел китайским языком, перевел древние хроники и сказания, составил русско-китайский словарь.
Четырнадцать лет возглавлял русскую духовную миссию в столице Поднебесной. По указу императора Николая I Бичурин был причислен к Азиатскому Департаменту.
Из воспоминаний современника:
«О. Иакинф был роста выше среднего, сухощав, в лице у него было что-то азиатское… Трудолюбие доходило в нем до такой степени, что беседу считал убитым временем».
Пожалуй, одним из тех немногих, с кем беседовать почитал он за благо, был для него Пушкин. В апреле 1828-го отец Иакинф (в том году он стал членом-корреспондентом Петербургской Академии наук) дарит поэту книгу «Описание Тибета в нынешнем его состоянии с картой дороги из Ченду до Хлассы» с дарственной надписью: «Милостивому Государю Моему Александру Сергеевичу Пушкину от переводчика в знак истинного уважения».
В следующем, 1829-м, он преподносит поэту еще одну книгу «Сань-Цзы-Цзин, или Троесловие», по сути, древнюю китайскую энциклопедию, где были и такие мудрые слова:
Люди рождаются на свет
Собственно с доброй природой…
Александр Сергеевич отзывался об отце Иакинфе, «коего глубокие познания и добросовестные труды разлили свой яркий свет на сношения наши с Востоком», весьма уважительно.
Надо думать, что в петербургском салоне Одоевского, где «сходились веселый Пушкин и отец Иакинф с китайскими, сузившимися глазами», можно услышать было немало увлекательных рассказов ученого-монаха об удивительной далекой стране. И тогда же, верно, строились планы совместного путешествия. Впервые у Пушкина появилась реальная возможность увидеть сказочный Китай своими глазами!
Уже в ноябре — декабре 1829-го начала готовиться экспедиция в Восточную Сибирь и в Китай, — русская миссия, и в ее подготовке самое деятельное участие принимали знакомцы поэта: отец Иакинф и барон Павел Львович Шиллинг фон Канштадт, дипломат, академик, тонкий ценитель китайской литературы и древностей Востока. И будущий изобретатель электромагнитного телеграфа! Вот с какими замечательными людьми предстояло Пушкину совершить путешествие!
Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,
Куда б ни вздумали, готов за вами я
Повсюду следовать, надменной убегая:
К подножию ль стены далекого Китая…
Забегая вперед, замечу — отец Иакинф, прибыв в Иркутск (здесь готовилось к отправке в Пекин русское посольство), отправил Пушкину свой очерк о Байкале, напечатанный поэтом в альманахе «Северные Цветы на 1832 год». Рукопись же осталась в пушкинских бумагах как память о такой возможной, но несбывшейся поездке в Китай.
Тогда, в январе 1830 года, Пушкин обратился к Бенкендорфу за всемилостивейшим разрешением покинуть пределы России, и ему в том отказали. Столетием ранее, темнокожий прадед поэта Абрам Ганнибал против своего желания был послан в Сибирь «для возведения фортеций» — строить на китайской границе Селенгинскую крепость. Как иронично записал поэт, «с препоручением измерить Китайскую стену» — недруги «царского арапа» пытались удалить его от двора. Правнука же Абрама Петровича, знаменитого во всей России поэта, мечтавшего посетить Китай, под благовидным предлогом не пустили в далекое и столь заманчивое для него путешествие…
Но даже и после этого учтивого по форме, но жесткого отказа Его Императорского Величества интерес поэта к Китаю не угас.
…Если бы путешествие поэта в Китай все-таки состоялось, он обязательно побывал бы в Пекине, — именно в столице Поднебесной располагалась русская духовная миссия — и подивился бы необычным православным храмам Успения Богородицы и Сретения Господня, более напоминавшим китайские пагоды.
«Незримый рой гостей»
Из богатейшей фамильной библиотеки Полотняного Завода, калужского имения Гончаровых, где Пушкин гостил вместе с женой и детьми в августе 1834-го, он отобрал для себя в числе других книг и старинные фолианты: «Описание Китайской империи» в двух частях, «с разными чертежами и разными фигурами», издания 1770-х годов, и «О градах китайских».
Возможно, эти же книги читала прежде и юная Наташа Гончарова. В историческом архиве, где хранятся ныне ее ученические тетрадки, есть одна, посвященная Китаю. Поразительно, каких только сведений о древней стране нет на страницах старой тетради — о государственном устройстве, географическом положении, истории, климате, об особенностях всех китайских провинций. Для тринадцатилетней девочки — это просто энциклопедические познания! Так что Натали Гончаровой, избраннице поэта, будет близка давняя мечта ее супруга увидеть Китай.