льного увядания одного из самых своих совершенных творений…
Ее маленькая тезка — Наташа Пушкина росла в семье, где царила взаимная любовь детей и взрослых. От всех своих многочисленных братьев и сестер она с детства отличалась серьезностью, сильным волевым характером и недюжинными дарованиями. В юности Наталия Александровна прекрасно рисовала, писала стихи. И хотя помнила, как и все дети в семье, давнишний наказ своего великого деда — никогда не заниматься стихотворчеством, стихи все же украдкой писала…
Повзрослев, Наталия Александровна вышла замуж за боевого офицера, служившего в полку ее отца и прославившегося в баталиях Русско-турецкой войны, Павла Аркадьевича Воронцова-Вельяминова. Так породнились два замечательных в русской истории рода: Пушкины и Воронцовы-Вельяминовы.
Судьбы детей и внуков Наталии Александровны складывались непросто, да и годы те, на изломе веков, изобиловали трагическими событиями.
Долгие годы жизни внучки Пушкина прошли на белорусской земле в имении мужа Вавуличи, что под Бобруйском. Там же, неподалеку от родового имения Воронцовых-Вельяминовых, на погосте села с удивительно теплым названием Телуша, и нашла свой последний приют 53-летняя Наталия Александровна. Ее близкие вспоминали, как часто Наталия Александровна задумывалась о будущем России, принимая все беды страны как свои семейные, и как хотелось ей, чтобы дети и внуки жили в счастливой обустроенной стране. Не дано ей было знать, что родиной ее праправнукам станет далекая Италия…
«Пред флорентийскою Кипридой»
Флоренция лежала у ног, разморенная ярким майским солнцем. Опаленные им оранжевые крыши, казалось, сами излучали солнечный свет. И над всем этим безмятежным черепичным половодьем легко и мощно вздымался купол собора Санта-Мария дель Фьоре.
Ленивым серебристым питоном скользил в этом мире белого камня и красной черепицы Арно, и в его водах отражался силуэт средневекового моста Понте Веккио, грузными арками соединившего берега.
Отсюда, с площади Микеланджело, город казался призрачным и прекрасным видением. Мечта гениев, представшая во плоти… Слава Флоренции немыслима без имен Джотто и Боттичелли, Данте и Микеланджело.
Гордись, Фьоренца, долей величавой!
Ты над землей и морем бьешь крылом,
И самый ад твоей наполнен славой!
Эти строки принадлежат перу великого флорентийца Данте Алигьери. Город, где он родился, любимый и воспетый им, так и не суждено было увидеть его русскому собрату Александру Пушкину. Как знать, быть может, Флоренция лишилась своего самого гениального поэтического гимна. Косвенным подтверждением тому, что Пушкин мечтал побывать в этом прославленном городе, служит одна лишь его строка: «…молодой человек, недавно возвратившийся из путешествия, бредя о Флоренции…»
Волшебный край, волшебный край,
Страна высоких вдохновений…
Самым первым переводчиком Пушкина на итальянский язык, еще при жизни поэта, стал его истинный поклонник — флорентиец Миньято Риччи, поэт и музыкант. Пушкин не единожды встречался с Риччи в салоне Зинаиды Волконской, любил слушать его великолепное пение.
Другая Волконская, Софья Григорьевна, хозяйка дома на набережной Мойки, где снимал свою последнюю квартиру поэт, жила во Флоренции. Дочь писала ей о гибели Пушкина в феврале 1837 года: «Эта смерть приводит в отчаяние всю образованную молодежь… Теперь его имя у всех на устах, произведения его на всех столах, портреты его во всех домах…»
Так распорядилась судьба, что ныне во Флоренции, «в одном из городов Италии счастливой», живет наследница поэта Анна Георгиевна Тури.
Я встретилась с ней на площади Синьории у фонтана Нептуна, традиционном для Флоренции месте свиданий. Узнали друг друга сразу, с первого взгляда. Впрочем, сделать это было несложно — среди пестрой и многоязыкой толпы туристов Анна, несомненно, выделялась своей неторопливостью и сдержанностью: обаятельная стройная женщина, с мягкой, чуть загадочной полуулыбкой. Кстати, в двух шагах от площади Синьории, в мрачном каменном доме, некогда жила одна из самых прекрасных и таинственных женщин в мире, флорентийка Мона Лиза дель Джокондо.
С трудом разыскали свободный столик в летнем кафе, тут же, на старой площади. Разговорились. Родным языком в семье Анны был, конечно же, русский. Французский ей пришлось постигать значительно позже, когда ее, шестилетнюю девочку, привели в школу. Училась Анна всегда отлично, и в награду ко дню окончания школы отец вручил ей туристическую путевку в Россию. Так в 1961-м Анна впервые побывала в стране, о которой грезила с детства.
Позже, будучи студенткой-филологом Сорбонны, знаменитого Парижского университета, она еще раз побывала в России. Самое большое впечатление? Неизъяснимое чувство восторга и волнения, охватившее ее, когда в пушкинском доме на Мойке она впервые взяла в руки томик прижизненных стихов поэта.
В Сорбонне одним из учителей Анны был профессор, известный генеалог Дмитрий Шаховской, представитель русской княжеской фамилии Шаховских, соединенной с пушкинским родом дальней кровной связью.
Промелькнули студенческие годы. И вот двадцатилетняя Анна, блестяще окончив университет и выдержав нелегкие конкурсные испытания, преподает в одном из французских лицеев. Пройдет еще несколько лет, и в Париже, в русском православном соборе, состоится ее венчание с Александром Тури, молодым итальянским профессором геологии. Вскоре Анна вместе с мужем уезжает в его родную Флоренцию.
Здесь в 1968 году появился на свет ее сын Стефано (или Степан, как его обычно зовут дома), годом позже — дочь Катя.
Необычное совпадение: родословие Александра Тури, мужа Анны, восходит к знаменитому итальянскому поэту Возрождения Торквато Тассо.
Кто знает край, где небо блещет
Неизъяснимой синевой,
Где море теплою волной
Вокруг развалин тихо плещет;
Где вечный лавр и кипарис
На воле гордо разрослись;
Где пел Торквато величавый…
Так уж случилось, что и Стефано, и Катю судьба одарила генами двух великих поэтов.
Стефано Тури — политолог, выпускник факультета международных отношений Флорентийского университета. Катя училась на театральных курсах в родном городе, а стажировку проходила в Москве, в ГИТИСе. Мечтала создать во Флоренции русский театр. Но это — в будущем. А пока Катю ждали заботы иного рода — в сентябре у нее должен был родиться первенец. Потомок поэта в седьмом поколении с итальянской фамилией…
Анна — синхронная переводчица, в совершенстве владеет несколькими языками: французским, английским, итальянским и, конечно же, русским. На нехватку работы жаловаться не приходится — во Флоренции всевозможные симпозиумы и конгрессы — не редкость.
Человек она общительный, и друзей у нее немало. Одна из подруг Анны приходится далекой прапрапра… внучкой Данте Алигьери. Вот так, через столетия, земная дружба связала потомков двух величайших поэтов мира.
Прежде отец любил гостить у нее, радовался, что его «маленькие итальянцы», внуки, говорят по-русски. И, пожалуй, Флоренцию Георгий Михайлович знал и любил не меньше, чем свой, ставший родным, Париж.
Иногда Анне кажется, что в праздной толчее на мосту Понте Веккио, излюбленном месте прогулок отца, вот-вот мелькнет его родное лицо…
Под сенью пушкинского древа
Незримые нити связывают Флоренцию, подобную вневременному перекрестку человеческих судеб, с Бобруйском и Парижем, Одессой и Москвой, Санкт-Петербургом и Михайловским.
Одна из ветвей пушкинского древа протянулась в этот прекрасный город, укоренилась и дала там свои плоды. Недаром в переводе с итальянского «Флоренция» значит «цветущая».
В романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» есть такие строки: «…Вопросы крови — самые сложные вопросы в мире!.. Есть вещи, в которых совершенно недействительны ни сословные перегородки, ни даже границы между государствами». Что ж, размышления писателя подтверждаются жизнью самой Анны Тури и судьбами ее детей, всей многовековой историей ее рода.
Родословие поэта словно дало нам счастливый случай выверить эту истину, еще не вполне осознанную и не возведенную в ранг закона, позволив мысленно прикоснуться к пушкинскому древу.
Уже не вызывает сомнений, что деревья обладают таинственной силой передавать человеку положительный биоэнергетический заряд, излечивать от многих недугов. И всего-то для этого нужно — прижаться к древесному стволу, и он, как магнит, притянет на себя человеческую усталость и боль. Быть может, прикосновение к родовому пушкинскому древу, а значит, и к истории России, поможет многим обрести душевный покой, уверенность в ее великой будущности.
«В кипящий ли Париж»
…Желал бы я провести сие время в Париже, что, может быть, впоследствии мне уже не удастся.
Пушкинский день
Так уж случилось, что 6 июня 1999 года, в долгожданный день пушкинского двухсотлетия, что так пышно отмечался в России, я оказалась в Париже. Как будто сам Александр Сергеевич предрек:
…И скоро силою вещей
Мы очутилися в Париже…
Вот уж поистине и «силою вещей», и силой необычных обстоятельств. Дело в том, что я рискнула послать полное пушкинское родословие президенту Франции Жаку Шираку, памятуя, что он некогда переводил «Евгения Онегина» на французский. Каково же было мое изумление, когда вскоре в своем почтовом ящике я обнаружила письмо от самого Ширака со словами благодарности и добрыми пожеланиями!
Неожиданно для себя я получила приглашение Российского культурного центра в Париже участвовать в юбилейной пушкинской выставке. Сам же русский Центр связан общими программами с Ассоциацией «Новый мост», возглавляет которую… мадам Бернадет Ширак, супруга французского президента. Круг таинственным образом сомкнулся — и я … очутилась в Париже.