Достоверно не известно, приняла ли Ольга крещение в Византии либо прибыла туда уже христианкой (сопровождал ее священник Григорий, ездила с Ольгой в Царьград и Малуша, мать будущего крестителя Руси Владимира), крестившись еще в Киеве, до поездки. Но то, что Ольге, «архонтисе русов» — повелительнице русичей, как величали ее в византийских хрониках, был оказан достойный прием в столице, — вне сомнения.
Константин VII принимал русскую княгиню в самом парадном зале своего дворца, восседая на роскошном «троне Соломона». И когда Ольга со своей свитой вошла в зал, золотые птицы, сидевшие на золотом древе, запели, а золотые львы, украшавшие подножие трона, издали приветственный рык.
«На особенном золотом столике были поставлены закуски: Ольга села за него вместе с императорским семейством. Тогда на золотой, осыпанной драгоценными камнями тарелке поднесли ей в дар 500 милиаризий…» — описывает Карамзин данный в честь Ольги великолепный обед.
Золотое блюдо княгиня пожертвовала в ризницу Софийского собора. Вот каким было оно, по свидетельству паломника Добрыни Ядрейковича: «Блюдо велико злато, служебное Олгы Русской, когда взяла дань, ходивше ко Царюгороду; во блюде же Ольжине камень драгий, на том же камени написан Христос». Дар этот мог быть крестильным вкладом киевской княгини.
И для Ольги настала новая, исполненная высшего духовного смысла жизнь. Стараниями благоверной княгини были воздвигнуты на Руси первые христианские храмы в Киеве, в Витебске, в Пскове. «Семена были посеяны», — как писал поэт.
Правила Ольга государством двенадцать лет, до 957 года, — к тому времени подрос ее любимый сын Святослав.
«Начальница веры»
Сын, несмотря на увещевания матери, первой русской княгини, принявшей христианство, крещения не принял. Более всего страшился отважный князь-ратник насмешек своей любимой дружины. Да и не о христианстве радел юный Святослав. Влекли его совсем другие думы и заботы: и во сне, и наяву грезил он теплой, ласковой землей Болгарии. Виделась ему могущественная славянская держава, простиравшаяся до голубого Дуная.
Сбылись мечтания Святослава — стал он княжить в Переяславце. Но неспокойно было в Киеве. Осиротел стольный град без князя-защитника. Точно воронье, слетелись под киевские стены печенежские орды. Заперли киевляне ворота — замер город, затаился.
Весь Киев новою тревогой
Смутился! Клики, шум и вой
Возникли всюду. Киевляне
Толпятся на стене градской…
И видят: в утреннем тумане
Шатры белеют за рекой;
Щиты, как зарево, блистают,
В полях наездники мелькают,
Вдали подъемля черный прах;
Идут походные телеги,
Костры пылают на холмах.
Беда: восстали печенеги!
Вместе с киевлянами переживала Ольга великие бедствия: кончились припасы еды и питья в осажденном граде, и настал в нем страшный голод. Душой исстрадалась княгиня за своих малолетних внуков — Ярополка, Олега и Владимира.
Донеслись и до Святослава горькие упреки киевлян: «Ты, князь, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою покинул… Неужели не жаль тебе своей отчины, старой матери, детей своих?»
Вихрем налетел Святослав на вражеские орды, «прогнал печенегов в поле, и наступил мир».
Не сиделось князю в стольном Киеве, не житье вольной птице в золоченой клетке. Вновь затосковал Святослав о «середине земли», куда «стекаются все блага: из Греческой земли — золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и из Венгрии — серебро и кони, из Руси же — меха и воск…». Горестно вздыхала старая княгиня-мать, слушая горячие речи своего сына. Об одном лишь просила его: «Видишь — я больна; куда хочешь уйти от меня?.. Когда похоронишь меня — отправляйся куда захочешь».
Предчувствия благоверной княгини сбылись. Ровно через три дня, 11 июля 969 года, не стало мудрой правительницы Руси, «начальницы веры». И «плакали по ней плачем великим сын ее, и внуки ее, и все люди».
Похоронили Ольгу, как она и завещала, по христианскому обычаю, не совершая по ней тризны. В «Похвале Ольге», написанной в год ее кончины, летописец величает княгиню денницей пред солнцем и зарей пред светом.
Не отрекся от язычества сын-воин Святослав, но оставили Ольгины речи след в душе ее внука Владимира, будущего князя киевского Красное Солнышко. И когда пришлось стоять князю перед великим выбором — какую веру принять Руси, вспомнились слова, что говаривали ему верные бояре: «Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, а была она мудрейшей из всех людей».
От Ольги, нареченной православной церковью равноапостольной, раскинулось плодоносное древо. Много славных родов дало оно, немало достойных в российской истории имен «взошло» на нем — князей, просветителей, воевод. Сбылись пророческие слова патриарха Константинопольского Феофилакта, сказанные Ольге после ее крещения: «Благословенна ты в женах русских, так как возлюбила свет и оставила тьму. Благословят тебя русские потомки в грядущих поколениях твоих внуков».
И одному из них, ее далекому потомку, поэту Александру Пушкину, соединенному со святой Ольгой тридцатью коленами родства, будет дарована величайшая, поистине всемирная слава.
Первая русская христианка — и первый поэт России. Какие незримые и нерасторжимые узы связали их — поэта и древнерусскую княгиню, стоявшую у истоков его родословия. И есть в том некая сокровенная тайна, что свое последнее пристанище, свой «милый предел» обретет Пушкин в Святых Горах, на Псковской земле. На земле, осененной именем святой и прекрасной женщины — княгини Ольги…
Имя древней русской княгини не затерялось в веках, не исчезло бесследно. Теплилась память о ней в народе, как и лампады у ее икон.
Но во дни народных бедствий и смут случалось чудо: лучи Ольгиной славы, потускневшие было за столетия, разгорались с новой, невиданной силой. Сколько же матерей, невест и вдов находили утешение, обращая свои молитвы к святой Ольге. Благоверная княгиня, праведница, целомудренная жена — идеал верности и единобрачия в Древней Руси…
Сын Ольги и Игоря — князь Святослав продолжил род Рюриковичей.
«Древний удалец»
Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости; кочующие племена не имеют ни истории, ни дворянства.
«Аки пардусъ»
Святослав — князь-воин, с детства принявший боевое крещение, — остался в памяти поколений мужественным, открытым, честным. Характер его закалился в бесчисленных ратных битвах и походах.
«Мечом раздвинувший пределы богатых киевских полей» — эти пушкинские строки как нельзя лучше соотносятся с величием воинских подвигов Святослава.
«…Легъко ходя, аки пардусъ, войны многи творяше». (Легко ходил в походах, как барс, и много воевал.) Воевал Святослав налегке, с отборной дружиной, не возил за собой ни шатров, ни котлов, мясо пек на углях, под голову, как и все его воины, клал седло. Прямым и честным Святослав был во всем — и в войне, и в дружбе. «Хочю на вы ити» — века сохранили грозное княжье слово, его открытый вызов врагам.
Сыны славян, я скоро поведу
В желанный бой дружины ваши грозны.
Святославовы дружины прошли от Киева до полноводной Волги и заоблачных хребтов Северного Кавказа — широко простерлись границы Киевского государства. Через семь лет после принятия княжеского сана Святослав направил свое войско в междуречье Волги и Оки — исконные земли славянского племени вятичей, освободил их от хазарской дани, а вятичские земли присоединил к Киеву. Святославова рать разбила волжско-камских болгар и пошла войной на Хазарский каганат. В страхе бежали хазарские воины от «пардуса» Святослава, поверженной легла к ногам победителя столица Хазарского каганата Итиль. Отсюда, с каспийских берегов, путь киевской рати лежал к северным отрогам Кавказских гор, где власти Святослава покорились племена ясов[8] и касогов[9]. Тяжелейший трехтысячекилометровый поход княжеской дружины завершился созданием на берегах Азова древнерусского Тмутараканского княжества.
«Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы — разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов?» — вопрошал Александр Пушкин.
…Могучий богатырь летит;
В деснице держит меч победный;
Копье сияет как звезда;
Струится кровь с кольчуги медной…
«Середа земли»
Взоры Святослава обращены теперь к Болгарии и Византии. Дерзновенная мысль не дает покоя его душе: возмечтал князь о могущественной славянской державе, простирающейся от Днепра до Дуная. По Днепру на ладьях спустилось десятитысячное русское войско к морю и, пройдя вдоль его берега, через дунайское устье, поднялось вверх по реке. И вновь воинское счастье не изменило Святославу: в короткий срок вся Восточная Болгария покорилась ему.
Победы русского войска устрашили Византию, и, верный древнему имперскому завету «разделяй и властвуй», византийский правитель Никифор Фока[10] затеял переговоры с вождями печенегов и вскоре добился желаемого: печенежские орды осадили Киев. Святослав с войском не замедлил поспешить на помощь киевлянам.
По-прежнему неудержимо влечет князя к себе Дунай, его мечтания и надежды — «середа земли». И тотчас после смерти Ольги, устроив все княжеские дела и оставив во власти сыновей русские земли, отправляется Святослав в долгий и нелегкий обратный путь.
Не завоевателем Болгарии шел Святослав — Византия с ненавистью поглядывала на соседнюю страну. Болгары стали союзниками русов. Русско-болгарское войско, куда влились отряды венгров и печенегов, двинулось в наступление.