Зима 1818/19 года была вообще временем самого интенсивного обсуждения крестьянского вопроса, ставшего центральным в идейной жизни эпохи. Он был неотделим от общего стремления к политической свободе. Его обсуждали на тайных дружеских сходках и открыто в печати, стремились убедить в необходимости уничтожения рабства возможно большее число мыслящих людей, предпринимали даже некоторые практические шаги. Тургенев действовал особенно энергично и решительно. Он выпустил книгу «Теория налогов», составлял план политического журнала, где крестьянскому вопросу предназначалось центральное место, писал для представления в правительство записки — «Нечто о барщине» и «Нечто о крепостном состоянии в России». Среди членов собиравшегося у него кружка были Фёдор Глинка, Михаил Лунин, Иван Пущин, Сергей Трубецкой — виднейшие декабристы. И с ними — «лицейский Пушкин».
Друг Марса, Вакха и Венеры,
Тут Лунин дерзко предлагал
Свои решительные меры
И вдохновенно бормотал.
Читал свои Ноэли Пушкин.
Меланхолический Якушкин,
Казалось, молча обнажал
Цареубийственный кинжал.
Одну Россию в мире видя,
Преследуя свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал
И, плети рабства ненавидя,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.
Так описаны в десятой, сожжённой, главе «Евгения Онегина» сходки молодых вольнодумцев 1810-х годов.
Не будучи членом тайных «Союзов», Пушкин тем не менее мог считать себя верным соратником этих людей. Его поэтическое слово было гениальным выражением дум и стремлений целого поколения первых русских революционеров. Недаром его послания, оды, эпиграммы, ноэли расходились во множестве списков, выполняли роль прокламаций, и, по словам декабриста И. Д. Якушкина, «не было сколько-нибудь грамотного прапорщика в армии, который не знал их наизусть»[61].
Он стал поэтом-гражданином, политическим поэтом.
«Деревня»
Попав в деревню, двадцатилетний Пушкин — друг Чаадаева и Николая Тургенева, автор «Вольности», дерзких политических эпиграмм и ноэлей — смотрел на окружающее иными глазами, чем за два года до того. Тогда его взору представлялся «беспечный мир полей», его занимали «легкокрылые забавы». Теперь всё виделось по-иному. Вокруг него почти ничего не изменилось, зато решительно изменился он сам. Он по-прежнему был «весёлым юношей», но серьёзные мысли, пришедшие на смену наивной беспечности, создали новый духовный мир, новое отношение к жизни.
В июле 1819 года в Михайловском Пушкин написал стихотворение «Деревня» — самое сильное в русской литературе после «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева — обличение крепостнического варварства и страстный призыв к его уничтожению, выдающий образец вольнолюбивой лирики молодого поэта и всей гражданской лирики декабристской эпохи. То, о чём шла речь на вечерних собраниях у Тургенева (о них Пушкин не забыл и постоянно упоминал в письмах друзьям из Михайловского), здесь приобрело особую реальность, облеклось в конкретную поэтическую форму.
Современники правомерно связывали создание «Деревни» с пребыванием Пушкина в Михайловском. Александр Иванович Тургенев, старший брат Николая Ивановича и давний друг семьи Пушкиных, сообщал брату Сергею в конце августа 1819 года: «Пушкин возвратился из деревни, которую описал»[62]. Тогда же в письме П. А. Вяземскому, восторженно отзываясь о «сильных и прелестных» стихах пушкинской «Деревни», находил в ней «преувеличения насчёт псковского хамства» (под словом «хамство» имеется в виду крепостной произвол)[63].
Известно, что псковская деревня, где подавляющее большинство крестьян работало на барщине, отличалась особенной жестокостью крепостнического гнёта. Ужасающая нищета, полное бесправие крестьян и безудержный произвол помещиков были явлением повсеместным. Конечно, в Михайловском знали и заинтересованно обсуждали положение дел в соседних и более дальних имениях Опочецкого, Новоржевского и других уездов.
Так, крепостные гвардии капитана Я. П. Бухвостова, владельца сельца Сафейска и других в Опочецком уезде (с ним доводилось иметь дело ещё деду Пушкина Осипу Абрамовичу Ганнибалу), обратились к государю с жалобой, в которой писали, что дочери Бухвостова, наследовавшие его имение, крестьян своих «привели в крайне разорение и дома отобрали от некоторых, взяли в господские дворы, а имущество отобрали в свои пользы». Крестьяне «униженно просили» освободить их от «нестерпимого мученья». Дело тянулось 7 лет. Последний раз возобновлялось весною 1819 года, а в июле 1820 года псковский гражданский губернатор Адеркас, которому было поручено произвести расследование, «при объезде Опочецкого уезда лично объявил крестьянам дочерей Бухвостова, чтобы они сохраняли должный порядок и повиновались владельцам»[64]. Случалось, что изнурённые непомерной эксплуатацией (на помещика работали по 4—5 дней в неделю), вконец разорённые, лишённые не только земли, но и всего имущества, крестьяне умирали с голода — такое было, например, в селе Покровском Торопецкого уезда, владении помещика Павла Петровича Караулова. Умирали и от истязаний — так, в июле 1819 года в Порховский нижний земский суд поступил рапорт сотских Карачуницкого погоста, в котором сообщалось, что «с[ела] Жиркова помещик Александр Александров сын Баранов … крепостного своего крестьянина дер[евни] Липотяги Григория Иванова наказывал немилосердным образом батожьями, отчего под наказанием тот Иванов в то же время и умер. (Григория Иванова в течение четырёх часов секли розгами несколько дворовых и сам помещик — А. Г.) Сверх того тем Барановым ещё 2 крестьянина так сильно наказываемы были, что находятся в отчаянности». По этому делу в качестве свидетеля допрашивали двоюродного дядю Пушкина поручика Петра Исааковича Ганнибала, с которым поэт мог встречаться, будучи в Михайловском[65]. В январе 1819 года получило широкую огласку дело о смерти крепостного помещицы села Кислое Великолукского уезда Екатерины Петровны Абрютиной — Сергея Трофимова: его четыре раза нещадно били кнутом дворовые и сама помещица, «после чего приказала надеть на шею рогатку, а на ноги железы, а сверх того и руки цепями прикрепить к ножным кандалам крестообразно и цепью приковать к стене и давать ему ежедневно фунт хлеба с водой». Трофимов умер спустя три дня от ран и истощения.
Обращение Абрютиной со своими крепостными был настолько вопиющим, что это не мог не засвидетельствовать даже Великолукский уездный предводитель дворянства. В записке, составленной им 2 апреля 1819 года, говорилось, что помещица «обращается с ними очень строго, и самомалейшая вина не проходит без наказания; крестьяне отягощаются господскими работами в рассуждении хлебопашества и… ни один крестьянин не имеет способов заняться вовремя своей пашней и уборкой хлеба, не окончив господской, и почти все без изъятия по окончании господской работы и по праздникам ходят, прося подаяние»[66].
Обычными явлениями были насилия, совершаемые помещиками над крепостными девушками и женщинами. Этим, в частности, славился знакомый родителей Пушкина Д. Н. Философов, владелец богатого села Богдановского, который содержал у себя в имении гарем из крепостных девушек. Известен случай, когда сын Псковского губернского предводителя дворянства А. И. Львова, владельца села Алтун, в 15 верстах от Михайловского, отдал крепостную девушку, отказавшуюся стать его наложницей, на растерзание псам[67]. Практиковались продажа крестьян без земли, целыми деревнями и поодиночке, разлучение семей. Давний знакомец Н. О. и С. Л. Пушкиных, помещик села Ругодево Новоржевского уезда H. С. Креницын, продал в Петербург на завод 89 человек своих крепостных[68]. Не приходится уже говорить о массовых случаях сдачи молодых крестьян в рекруты.
Бедственное положение и полное бесправие вызывали протесты, стихийные волнения крестьян. В 1819 году, например, в Опочецком уездном суде находилось в производстве дело о покушении крестьянина Дорофея Матвеева с товарищами на жизнь помещика Родзевича. Крестьяне обвиняли Родзевича в истязаниях, разорении поборами, произвольном содержании в тюрьме, убийстве одного из крепостных. Они кричали, чтобы он убирался вон, и выстрелом из ружья разбили окно[69]. Крестьянские возмущения, кровавые бунты вспыхивали постоянно то в одном, то в другом уезде. Иногда они были столь многолюдны, что на подавление их вызывали воинские команды.
Такое положение дел в губернии вынудило Прибалтийского и Псковского генерал-губернатора Ф. О. Паулуччи обратиться в правительство со специальной запиской, в которой он писал: «В Псковской губернии помещичьи крестьяне, по совершенно беззащитному положению своему, внушают искреннее участие <…>. Жестокое обращение и почти мучения, которые помещики заставляют претерпевать своих крестьян, хотя уже слишком известны, но при всём том ещё должны показаться невероятными»[70]. Паулуччи считал необходимым принятие со стороны правительства специальных мер. Но записка его осталась «без последствий».
Пушкину, несомненно, было известно многое из того, что происходило в ближних и дальних имениях псковских помещиков. Быть может, он имел в виду кого-то из своих соседей по Михайловскому, когда позднее, в статье «Путешествие из Москвы в Петербург» рассказывал о помещике, которого знал в молодости («лет 15 тому назад, т. е. как раз в 1819 году — статья относится к 1834 году): „…он нашёл своих крестьян, как говорится, избалованными слабым и беспечным своим предшественников. Первым старанием его было общее и совершенное разорение. Он немедленно приступил к совершени