Вечером 5-го торопившиеся ямщики, не добравшись до монастыря, подъехали к Тригорскому. Младшая из дочерей П. А. Осиповой — Екатерина Ивановна — так вспоминала много лет спустя об этом последнем приезде в Тригорское уже мёртвого Пушкина: «Когда произошла эта несчастная дуэль, я, с матушкой и сестрой Машей, была в Тригорском, а старшая сестра, Анна, в Петербурге. О дуэли мы уже слышали, но ничего путём не знали, даже, кажется, и о смерти. В ту зиму морозы стояли страшные. Такой же мороз был и 5 февраля 1837 года. Матушка недомогала и после обеда, так часу в третьем, прилегла отдохнуть. Вдруг видим в окно: едет к нам возок с какими-то двумя людьми, а за ними длинные сани с ящиком. Мы разбудили мать, вышли навстречу гостям: видим, наш старый знакомый, Александр Иванович Тургенев. По-французски рассказал Тургенев матушке, что приехали они с телом Пушкина, но, не зная хорошенько дороги в монастырь и перезябши вместе с вёзшим гроб ямщиком, приехали сюда. Какой ведь случай! Точно Александр Сергеевич не мог лечь в могилу без того, чтоб не проститься с Тригорским и с нами. Матушка оставила гостей ночевать, а тело распорядилась везти теперь же в Святые Горы вместе с мужиками из Тригорского и Михайловского, которых отрядила копать могилу. Но её копать не пришлось: земля вся промёрзла,— ломом пробивали лёд, чтобы дать место ящику с гробом, который потом и закидали снегом. Наутро, чем свет, поехали наши гости хоронить Пушкина, а с ними и мы обе — сестра Маша и я,— чтобы, как говорила матушка, присутствовал при погребении хоть кто-нибудь из близких. Рано утром внесли ящик в церковь, и после заупокойной обедни всем монастырским клиром с настоятелем, архимандритом, столетним стариком Геннадием во главе, похоронили Александра Сергеевича, в присутствии Тургенева и нас, двух барышень. Уже весной, когда стало таять, распорядился Геннадий вынуть ящик и закопать его в землю уже окончательно. Склеп и всё прочее устраивала сама моя мать, так любившая Пушкина, Прасковья Александровна. Никто из родных так на могиле и не был. Жена приезжала только через два года, в 1839 году»[307].
«Площадка — шагов в двадцать пять по одному направлению и около десяти по другому. Она похожа на крутой обрыв. Вокруг этого места растут старые липы и другие деревья, закрывая собою вид на окрестность. Перед жертвенником есть небольшая насыпь земли, возвышающаяся над уровнем с четверть аршина. Она укладена дёрном. Посредине водружён чёрный крест, на котором из белых букв складывается имя „Пушкин“»— так рисует П. А. Плетнёв общий вид могилы вскоре после похорон[308].
Похоронив поэта, Тургенев писал Вяземскому и Жуковскому из Пскова: «Мы предали вчера земле земное на рассвете. Я провёл около суток в Тригорском у вдовы Осиповой, где искренне оплакивают поэта и человека в Пушкине. Везу вам сырой земли, сухих ветвей — и только»[309]. Б. А. Вревский сообщал С. Л. Пушкину: «…даже дворня, такая равнодушная по отношению к другим, плакала о нём!»[310]
Не одни обитатели Тригорского и Михайловского, но все лучшие люди России переживали гибель поэта как тяжёлое горе, как незаменимую утрату, как всенародное бедствие.
Во множестве списков разошлись по всей стране написанные уже 30 января «облитые горечью и злостью» стихи Лермонтова.
В. Ф. Одоевский начал краткий некролог словами: «Солнце нашей Поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!..»
«Моя жизнь, моё высшее наслаждение умерло с ним,— писал Гоголь.— Мои светлые минуты моей жизни были минуты, в которые я творил. Когда я творил, я видел перед собою только Пушкина».
Подлинным отчаянием дышит письмо лицейского товарища Пушкина Матюшкина лицеисту же Яковлеву: «Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил? У какого подлеца поднялась на него рука?»
«Это был для меня громовой удар»,— писал о смерти друга Пущин и добавлял: «В грустные минуты я утешал себя тем, что поэт не умирает и что Пушкин мой всегда жив для тех, кто, как я, его любил, и для всех умеющих отыскивать его, живого, в бессмертных его творениях…»
Примечания
Все цитаты из сочинений и писем А. С. Пушкина, как и писем к нему, приводятся по изданию: Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.—Л. Изд-во АН СССР, 1937—1949. Т. 1—16.
Приложения
Михайловское после Пушкина
В 1836 году, когда умерла Надежда Осиповна Пушкина, поэт намеревался оставить Михайловское за собой, выплатив соответствующие суммы сестре и брату (Сергей Львович свою часть передал дочери). Вёл об этом переписку с зятем Н. И. Павлищевым, выдвигавшим неприемлемые условия. Предполагал побывать здесь зимой, о чём писал П. А. Осиповой.
После смерти Пушкина имение было выкуплено Опекой по просьбе Натальи Николаевны[311]. Дважды, в 1841 и 1842 годах, она с сестрой Александрой Николаевной и детьми проводила здесь лето[312].
В 1841 году с её ведома стараниями опекунов был сооружён памятник на могиле Пушкина в Святогорском монастыре. Памятник изготовил в Петербурге монументальных дел мастер А. М. Пермагоров и доставил на место М. И. Калашников. Предварительно псковский губернский землемер И. С. Иванов «снял вид» с могилы поэта. Зарисовала её и сделала краткое описание также П. А. Осипова[313].
В течение трёх десятилетий Михайловским управлял приказчик, и как дом, так и вся усадьба пришли в полное запустение. «Господский дом…— писал в 1856 году академик М. П. Розберг,— представляет вид печальной развалины; он деревянный, крыша и отчасти потолки провалились, крыльцо распалось, стёкла насквозь пробиты; дождь льётся в комнаты, и ветер в них завывает; всё кругом заглохло, одичало; двор и сад забиты крапивой, древняя еловая аллея, примыкающая к воротам, заросла…»[314].
В 1866 году в Михайловском поселился младший сын поэта Григорий Александрович. Он продал остатки старого, ещё ганнибаловского, дома «на своз» и построил новый дом, совсем не похожий на прежний. О сбережении того, что было связано с памятью отца, заботился мало. Сохранялась только старая банька — домик няни[315].
Накануне столетия со дня рождения Пушкина Григорий Александрович «уступил» имение псковскому дворянству.
Юбилейные торжества 1899 года в Михайловском и Святых Горах были помпезными, но отнюдь не народными — участвовали в них только господа.
В 1902 году производился капитальный ремонт могилы поэта, однако выполнен он был не вполне доброкачественно.
Михайловское того времени осталось в зарисовках художников В. М. Максимова, К. Я. Крыжицкого, немногих фотографиях.
В ведении псковского дворянства имение находилось до 1917 года.
Предполагалось организовать здесь колонию для престарелых писателей и учителей, но фактически проект этот осуществлён не был.
В 1907 году сгорел выстроенный Г. А. Пушкиным дом. Четыре года спустя, в 1911 году, его отстроили по проекту архитектора В. А. Щуко, сохранив в основном облик первоначального дома Ганнибалов-Пушкиных. Тогда же возвели два флигеля у въезда в усадьбу, по обеим сторонам главной еловой аллеи.
В 1918 году, когда горели все помещичьи усадьбы в округе, погибли дома в Тригорском, Петровском и отстроенный В. А. Щуко дом в Михайловском.
Но уже в конце 1918 года сход крестьян Воронической волости Опочецкого уезда Псковской губернии обратился в местный Совет рабочих и солдатских депутатов с просьбой передать сельцо Михайловское в «общегосударственное ведение» и «разрешить крестьянам Воронической волости, путём сборов, устройство в сельце Михайловском свободного Всероссийского университета имени А. С. Пушкина, с низшим, средним и высшим отделениями и бесплатным обучением всех желающих учиться граждан Воронической волости, в центре которой находится сельцо Михайловское».
С этого времени центральные и местные органы Советской власти принимали действенные меры по охране и благоустройству пушкинского уголка. Сохранился ряд чрезвычайно интересных документов. В Святых Горах была создана Пушкинская комиссия, возглавляемая учителем В. М. Никифоровским, будущим первым директором Пушкинского заповедника. На охрану Михайловского и могилы поэта Опочецкий уездный исполком выделил из своих скудных ресурсов 50 пудов зерна — факт примечательный.
Летом 1920 года было положено начало реставрационным работам в Михайловском — восстановлен домик няни, пострадавший при пожаре 1918 года. Работы производили сапёры расквартированной в районе Святых Гор Отдельной башкирской бригады Красной Армии под наблюдением сотрудника Пушкинского Дома Академии наук П. М. Устимовича. Губернская газета «Псковский набат» 28 октября 1920 года в заметке о восстановлении домика няни писала: «В деле реставрации нужно отметить особенно энергичное содействие командного состава Башкирской бригады, давшего и людей, и материалы…» Позже, в 1936 году, об этом знаменательном эпизоде из истории Пушкинского уголка подробно рассказал в письме известному учёному-пушкинисту Д. П. Якубовичу, а затем на страницах журнала «Смена» бывший начальник штаба Отдельной башкирской бригады 3. X. Гареев[316].
Начиная с 1921 года предпринимались важные шаги по усилению охраны мемориальных пушкинских мест и проведению реставрационных работ.
27 октября Опочецкий уездный отдел народного образования направил в Псковский губисполком обращение следующего содержания: