«Так, – по свидетельству Ольги Сергеевны, – передала она анекдот о дедушке своем Ржевском, любимце Петра Великого. Монарх часто бывал у Ржевского запросто и однажды заехал к нему поужинать. Подали на стол любимый царя блинный пирог; но он как-то не захотел его откушать, и пирог убрали со стола. На другой день Ржевский велел подать этот пирог себе, и каков был ужас его, когда вместо изюма в пироге оказались тараканы – насекомые, к которым Петр Великий чувствовал неизъяснимое отвращение. Недруги Ржевского хотели сыграть с ним эту шутку, подкупив повара, в надежде, что любимец царский дорого за нее поплатится». Оставшаяся в памяти Пушкина древняя боярская фамилия Ржевских позднее появится рядом с фамилией Ганнибалов на страницах романа «Арап Петра Великого», как и многие детали быта стародавних времен из рассказов бабушки.
Бартенев справедливо замечал, что рассказы «любимой бабушки» имели на Пушкина «поэтическое влияние».
Люблю от бабушки московской
Я речи слушать о родне,
О толстопузой старине…
Но рассказывала Мария Алексеевна не только о предках, о временах стародавних, но и о том, что относилось ко временам не столь далеким и чему она сама была свидетельницей. Запомнился Пушкину ее рассказ о первых представлениях фонвизинского «Недоросля». В 1832 году поэт пометил на полях рукописи сочинения П. А. Вяземского о Фонвизине: «Бабушка моя сказывала мне, что в представлении Недоросля в театре бывала давка – сыновья Простаковых и Скотининых, приехавшие на службу из степных деревень, присутствовали тут и следств〈енно〉 видели перед собою своих близких знакомых, свою семью»[49]. Этот примечательный и очень достоверный рассказ бабушки Пушкин мог слышать и 10-летним мальчиком в Москве, и 18-летним юношей в Михайловском. Заметим, что сам по себе рассказ этот – свидетельство определенного уровня культурных интересов и понятий рассказчицы уже в ее молодые петербургские годы. Хотя сама она выросла в «степной деревне», но с Простаковыми и Скотиниными не имела ничего общего.
Говорила Мария Алексеевна только по-русски. Это отмечал еще Бартенев как обстоятельство особо знаменательное для той среды, в которой Пушкин рос, где говорили и писали большей частью по-французски, для детей нанимали иностранных гувернеров и гувернанток. У бабушки выучились внуки читать и писать на родном языке. Все вспоминавшие о Марии Алексеевне отмечают «простоту, ясность и меткость» ее русской речи. П. В. Анненков писал о «безыскусственности и мужественности выражения, которыми отличались ее письма и разговоры».
Когда Пушкин был отдан в Лицей, Мария Алексеевна писала ему письма. По словам Ольги Сергеевны, «писала прекрасным русским языком, которым так восхищался друг Александра Сергеевича барон Дельвиг». То, что письма Марии Алексеевны очень нравились Дельвигу, утверждал и П. И. Бартенев, на основании рассказов своей тетки Н. П. Бурцевой, которая коротко знала бабушку и мать Пушкина. К сожалению, ничего из переписки Марии Алексеевны со старшим внуком до нас не дошло.
Но Мария Алексеевна осталась в памяти Пушкина навсегда.
В Лицее в 1816 году он написал стихи, в которых перед поэтом, уносящимся в грезах к безмятежным временам детства, возникает трогательный образ «мамушки», «в чепце, в старинном одеянье»…
Она, духов молитвой уклоня,
С усердием перекрестит меня
И шепотом рассказывать мне станет
О мертвецах, о подвигах Бовы…
От ужаса не шелохнусь, бывало,
Едва дыша, прижмусь под одеяло,
Не чувствуя ни ног, ни головы.
Под образом простой ночник из глины
Чуть освещал глубокие морщины,
Драгой антик, прабабушкин чепец…
Эти стихи-воспоминания, несомненно, имеют отношение к Марии Алексеевне Ганнибал.
О ней, можно полагать, вспоминал Пушкин и тогда, когда, сосланный на юг, в 1822 году писал о своей Музе:
Наперсница волшебной старины,
Друг вымыслов игривых и печальных,
Тебя я знал во дни моей весны,
Во дни утех и снов первоначальных.
Я ждал тебя; в вечерней тишине
Являлась ты веселою старушкой
И надо мной сидела в шушуне,
В больших очках и с резвою гремушкой.
Рассказывая в неоконченном «Романе в письмах» о бабушке своей героини, поэт, можно с уверенностью сказать, тоже думал о Марии Алексеевне. «Тому ровно три недели получила я письмо от бедной моей бабушки. Она жаловалась на свое одиночество и звала меня к себе в деревню. Я решилась воспользоваться этим случаем… Бабушка мне чрезвычайно обрадовалась; она никак меня не ожидала. Слезы ее меня тронули несказанно. Я сердечно ее полюбила. Она была некогда в большом свете и сохранила много тогдашней любезности».
Бабушка упоминается, и всегда сочувственно, в автобиографических набросках Пушкина.
В первой программе записок, датируемой началом 1830-х годов, есть фраза, которая обычно публикуется так: «Бабушка и ее (в оригинале – ея. – А. Г.) мать – их бедность». Однако здесь у Пушкина явно имеет место описка, которая ввела в заблуждение издателей и комментаторов. Должно быть: «Бабушка и моя мать – их бедность». Фразу эту Пушкин вписал между фразами «Отец и дядя в гвардии. Их литературные знакомства» и «Ив〈ан〉 Абр〈амович〉. – Свадьба отца». Вначале после фразы о службе и литературных знакомствах дяди и отца Пушкин написал фразу «Свадьба отца», но, видимо заметив, что, много говоря о Сергее Львовиче и его семье, он ни словом не обмолвился о Надежде Осиповне и ее семье, зачеркнул слова «Свадьба отца» и вставил фразу о бабушке и матери, их бедности; затем в связи с нею назвал Ивана Абрамовича Ганнибала и уже потом упомянул о свадьбе родителей. Логика изложения очевидна: речь идет о семье Пушкиных и Сергее Львовиче – женихе, затем о Марии Алексеевне и ее дочери Надежде Осиповне – невесте, оказавшихся в бедственном материальном положении после того, как их оставил О. А. Ганнибал; затем об Иване Абрамовиче Ганнибале, который помог своей невестке и племяннице выйти из бедности и устроить свадьбу с С. Л. Пушкиным; и, наконец, о самой свадьбе. Мать Марии Алексеевны – Сарра Юрьевна – здесь совершенно ни при чем, да она вовсе и не была бедна (после смерти в 1777 году мужа, А. Ф. Пушкина, она и два ее сына наследовали в Тамбовской губернии несколько имений и много сотен крепостных крестьян, о чем имеются документальные свидетельства)[50].
Пушкин не забывал той роли, какую сыграла Мария Алексеевна в судьбе всей семьи, и не мог не отвести ей места в предполагавшейся автобиографии.
Родившаяся в мае 1832 года первая дочь Пушкина была названа в память прабабки Марией.
Когда преследуемый хитрой, бессовестной Устиньей Толстой Осип Абрамович одиноко доживал свои дни в Михайловском, Мария Алексеевна, по-видимому, предпринимала шаги к примирению с мужем. Если действительно, как утверждает в своих воспоминаниях А. Ю. Пушкин, Надежда Осиповна и Сергей Львович осенью 1799 года ездили в Михайловское, чтобы показать деду первого его внука Александра, то это, надо думать, делалось не только с ведома, но и по совету Марии Алексеевны.
После смерти Осипа Абрамовича в 1806 году все основательно расстроенное хозяйство его псковских владений фактически перешло в руки Марии Алексеевны. Ни законная наследница Надежда Осиповна, ни ее супруг хозяйством не занимались.
Осенью 1806 года Мария Алексеевна ездила в Михайловское «для принятия имения во владение» и с тех пор вела все дела, сначала через приказчика, а после продажи Захарова и переезда в Петербург – сама, проводя в псковской деревне большую часть года, а на время отсутствия оставляя верных людей, среди которых была и Арина Родионовна.
Встретившись с бабушкой летом 1817 года, юноша Пушкин мог вполне оценить как ее деловитость, добрый, приветливый нрав, любовное к себе отношение, так и мастерство, занимательность знакомых с детства ее рассказов. П. В. Анненков, говоря о стихотворении «Наперсница волшебной старины», справедливо замечал, что с портретом бабушки Марии Алексеевны у молодого поэта здесь связаны «воспоминания своего младенчества, видения семнадцатого года».
В ганнибаловской вотчине – в Михайловском, где еще не так давно жил его дед и многое напоминало о нем, в соседних Петровском и Воскресенском, где и поныне здравствовали его двоюродный дед, двоюродные дяди и тетки, – рассказы Марии Алексеевны, естественно, обращались прежде всего к Ганнибалам. Ведь, кроме старого владельца Петровского, Мария Алексеевна единственная хорошо знала самого Абрама Петровича, его жену и всех детей, жила в их доме, наблюдала свойства характера «царского арапа» и имела возможность от него самого слышать факты удивительной его биографии.
Бабушка была для Пушкина первым и весьма достоверным источником сведений о прадеде. И в эту последнюю встречу с нею в Михайловском он мог узнать много для себя интересного. Некоторые факты, содержащиеся в позднейших заметках Пушкина о его предках Ганнибалах, могли стать известны ему только от Марии Алексеевны. Сведения для характеристики Осипа Абрамовича, которую дает ему Пушкин, он получил, конечно, от бабушки, и это свидетельствует о том, насколько она была объективна в оценке мужа, отнюдь не стараясь представить его в глазах внука негодяем и мошенником.
М. А. Ганнибал скончалась 27 июня 1818 года в Михайловском и была похоронена на кладбище Святогорского монастыря рядом с Осипом Абрамовичем. Смерть соединила их после стольких лет разлуки и вражды.
В Петровском и Воскресенском
«В деревне, – по словам П. В. Анненкова, – молодой Пушкин с первого раза очутился в среде многочисленной дальней своей родни Ганнибаловых…»[51]