убу, в которой по последней ревизии состоит числом тысяча сто восемьдесят пять душ. О чем повелеваем послать куда надлежит наши указы для ведома и исполнения. Екатерина.
Высокого чина и щедрого пожалования М. Д. Вындомский удостоился за несение в течение многих лет весьма ответственной и секретной службы по конвоированию и охране бывшей правительницы Анны Леопольдовны и ее семейства, вместе с развенчанным малолетним императором Иоанном Антоновичем. Он состоял при «брауншвейской фамилии» одним из главных тюремщиков, проявляя подчас чрезмерное усердие и жестокость. Это был типичный представитель русского служилого дворянства XVIII века. Еще малолетним, в 1723 году, он был записан в лейб-гвардии Семеновский полк и прошел все ступени служебной лестницы от сержанта до генерала.
Тригорское началом своего благоустройства, как и названием, по-видимому, обязано ему.
От брака с Екатериной Федоровной Квашниной он имел двух сыновей – Александра и Дмитрия. Последний умер молодым в 1760-х годах, и когда в 1778 году умер Максим Дмитриевич, Александр остался единственным наследником большого состояния. Он был женат на дочери тайного советника А. П. Кашкина Марии Аристарховне.
Александр Максимович Вындомский в 1756 году был зачислен, как и отец, в лейб-гвардии Семеновский полк и при выходе в 1780 году в отставку пожалован «чином армии полковника». По словам его внука А. Н. Вульфа, «имея большое состояние, долго жил он в большом свете, но, наконец, удалился и жил в своей деревне в Псковской губернии, где, занимаясь разными проектами, потерял он большую часть своего состояния». Вероятно, значительными потерями сопровождалась его жизнь в большом свете, но и деревенские проекты могли унести немало, в первую очередь парусиновая фабрика, которую выстроил Александр Максимович возле своей усадьбы. Несмотря на чудовищную эксплуатацию крепостных рабочих, вызывавшую подчас настоящие бунты, для усмирения которых приходилось вызывать войска, фабрика приносила одни убытки, и в конце концов пришлось ее закрыть.
Какие-то общие дела связывали А. М. Вындомского с О. А. Ганнибалом. Отношения их были дружественными. Александр Максимович поддерживал соседа в его тяжбе с Устиньей Толстой.
Как это бывало в те времена, типичные черты жестокого, своенравного крепостника-помещика причудливо сочетались в А. М. Вындомском с некоторой образованностью, довольно широкими культурными интересами и даже литературными занятиями. Он собрал в Тригорском большую библиотеку, выписывал петербургские и московские журналы и, по некоторым данным, поддерживал сношения с Н. И. Новиковым. В журнале «Беседующий гражданин» (1789, ч. 2) было опубликовано его стихотворение «Молитва грешника кающегося». Сохранился альбом, куда он выписывал стихи известных поэтов. Двум дочерям своим, Елизавете и Прасковье, которых воспитывал сам (жена умерла еще в 1791 году), дал весьма неплохое образование. Но культурность и образованность Александра Максимовича не следует преувеличивать. Одновременно с «Молитвой грешника» он сочинил и издал «Записку, каким образом сделать из простого горячего вина самую лучшую французскую водку…»[57]. Вот какое воспитание, по словам А. Н. Вульфа, дед намеревался дать своему старшему внуку: «У него-то провел я первые лета моего детства, он меня очень любил… Он мне хотел дать отличное воспитание совершенно в своем роде, не такое, как вообще у нас в России тогда давали. У меня не было ни мадамы-француженки, ни немца-дядьки, но зато приходский священник заставлял меня еще шести лет твердить: mensa, mensa etc. Кажется, что если бы мой дед долее жил, то бы из меня вышло что-нибудь дельное»[58].
А. М. Вындомский скончался 12 февраля 1813 года и был похоронен на Вороническом городище, у Егорьевской церкви, где позднее образовалось семейное кладбище владельцев Тригорского.
Историк М. И. Семевский называет А. М. Вындомского «главным зиждителем Тригорского», в том смысле, что при нем была распланирована усадьба, насажен парк, вырыты пруды, возведены хозяйственные постройки.
Но усадьба, какой застал ее Пушкин, имела несколько иной вид, чем при Вындомском. Старый господский дом уже не существовал. Наследовавшая имение после смерти Вындомского его младшая дочь Прасковья Александровна Вульф с семьей занимала дом, перестроенный из бывшей фабрики, неказистый, но вместительный. Семья была большая – кроме самой Прасковьи Александровны, незадолго перед тем овдовевшей, пятеро ее детей, старшей из которых, Анне, было 17 лет, младшему, Валериану, – 5.
Наполненный детьми, мамками, няньками и прочей челядью, тригорский дом с раннего утра до позднего вечера гудел, словно улей. Здесь было многолюдно, суетливо, но по-семейному тепло и уютно.
От Михайловского до Тригорского считалось немногим более двух верст. Дорога огибала озеро Маленец, затем поднималась в гору и полями подводила к самой усадьбе.
Пушкин редкий день не навещал Тригорское, один и с родными.
Обитателям Тригорского он понравился. Его радушно, дружески встречали, и ему было легко, весело в этом многолюдном шумном доме. Он охотно принимал участие в танцах и играх, которые устраивались в «зале» и аллеях большого пейзажного парка.
Перед отъездом в Петербург, 17 августа, Пушкин вписал в альбом Прасковьи Александровны стихи:
Простите, верные дубравы!
Прости, беспечный мир полей,
И легкокрылые забавы
Столь быстро улетевших дней!
Прости, Тригорское, где радость
Меня встречала столько раз!
На то ль узнал я вашу сладость,
Чтоб навсегда покинуть вас?
От вас беру воспоминанье,
А сердце оставляю вам.
Быть может (сладкое мечтанье!),
Я к вашим возвращусь полям,
Приду под липовые своды,
На скат тригорского холма,
Поклонник дружеской свободы,
Веселья, граций и ума.
Это стихотворение, столь характерное для мироощущения 18-летнего поэта, – единственное, написанное в псковской деревне в первый приезд, и не случайно посвящено оно Тригорскому.
Вероятно, Пушкин с родителями побывал и еще кое у кого из соседей. Надежда Осиповна скучала на одном месте, любила ездить по гостям. Не могли не посетить и Святые Горы, где у алтарной стены древнего Успенского собора покоился прах Осипа Абрамовича Ганнибала.
Юный Александр Пушкин не вглядывался и не вдумывался так, как это будет позже, во все, что окружало его здесь.
…тогда я был
Веселым юношей, беспечно, жадно
Я приступал лишь только к жизни…
Но многое из окружающего запомнилось и вскоре дало пищу его поэтическому вдохновению. Когда П. В. Анненков писал, что «много оригинальных и живых лиц встретил Пушкин сразу после окончания Лицея», он, надо думать, имел в виду и лиц, встреченных молодым поэтом в псковской деревне.
Первое пребывание Пушкина в Михайловском в 1817 году длилось около полутора месяцев. В 20-х числах августа он был уже в Петербурге.
Год 1819
«Сокроюсь с тайною свободой…»
2 августа 1818 года Василий Львович Пушкин сообщал П. А. Вяземскому: «Брат Сергей Львович живет в Опочке, на границе Белорусских губерний. Он приехал в свою деревню 27 июля, а 28-го, то есть на другой день, умерла его теща… Александр остался в Петербурге; теперь, узнав о кончине бабушки своей, он, может быть, поедет к отцу»[59]. П. И. Бартенев даже писал, что Мария Алексеевна скончалась «на руках своего внука». Сообщения эти основаны на известной всем привязанности Пушкина к своей бабушке. Однако они ошибочны. Марию Алексеевну хоронили Надежда Осиповна, Сергей Львович и Арина Родионовна. Александр на похоронах не был.
Он приехал в Михайловское только в следующем году – летом 1819 года. 10 июля из Коллегии иностранных дел получил разрешение на отпуск, выправил «пашпорт» и трое суток спустя был уже в деревне.
Ехали, как и в 1817 году, всей семьей, тем же путем, на Порхов и Новоржев.
Пушкин только что перенес продолжительную тяжелую болезнь, едва не стоившую ему жизни. Он вспоминал впоследствии: «Я занемог гнилою горячкою. Лейтон за меня не отвечал. Семья моя была в отчаянии, но через 6 недель я выздоровел».
Я ускользнул от Эскулапа
Худой, обритый – но живой;
Его мучительная лапа
Не тяготеет надо мной.
Здоровье, легкий друг Приапа,
И сон, и сладостный покой,
Как прежде, посетили снова
Мой угол тесный и простой. 〈…〉
От суеты столицы праздной,
От хладных прелестей Невы,
От вредной сплетницы молвы,
От скуки, столь разнообразной,
Меня зовут холмы, луга,
Тенисты клены огорода,
Пустынной речки берега
И деревенская свобода…
Так писал Пушкин за несколько дней до отъезда в послании своему приятелю В. В. Энгельгардту, и тогда же, 4 июля, в послании генералу А. Ф. Орлову:
Сокроюсь с тайною свободой,
С цевницей, негой и природой
Под сенью дедовских лесов;
Над озером, в спокойной хате,
Или в траве густых лугов,
Или холма на злачном скате,
В бухарской шапке и в халате
Я буду петь моих богов…
Холмы, заливные луга по берегам Сороти, озеро, дедовские леса – все эти приметные черты михайловского пейзажа крепко запомнились ему с 1817 года. Он ехал в деревню охотно.
Но на этот раз время, проведенное здесь, не было таким веселым и беззаботным, наполненным одними только развлечениями, как тогда. Не было бабушки, и хотя няня Арина непрестанно хлопотала возле своего любимца, со смертью Марии Алексеевны ушли из михайловского дома уют и тепло, которые она одна в семье умела создавать. Еще давала себя знать недавно перенесенная болезнь. Спустя несколько дней по приезде умер полуторагодовалый брат Платон – его похоронили в Святогорском монастыре, в алтаре Успенского собора.