Благословил меня отец.
Я горько плакала со страха.
Мне с плачем косу расплели,
Да с пеньем в церковь повели.
И вот ввели в семью чужую…
Вот как пишет истинно народный, истинно национальный поэт! В словах няни, простых и народных, без тривиальности и пошлости, заключается полная и яркая картина внутренней домашней жизни народа, его взгляд на отношения полов, на любовь, на брак… И это сделано великим поэтом одною чертою, вскользь, мимоходом брошеною! Как хороши эти добродушные и простодушные стихи:
– И, полно, Таня! В эти лета
Мы не слыхали про любовь;
А то бы согнала со света
Меня покойница свекровь!»[208]
Где источник этой истинной народности, проникновения в народную психологию, тонкого знания нравов, обычаев, языка народа (сколько в романе народных слов, выражений, эпитетов, сравнений, не виданных дотоле в поэтической речи, – чего стоит одно «зашибло»)? Бесспорно, в первую очередь – в псковской деревне, где не дни, не недели, а месяцы и годы провел поэт в повседневном общении с крестьянами, заинтересованно вникая в их жизнь, заботы и традиции, слушая и записывая их песни, пословицы и сказки.
Имея перед собой как «оригинал» Арину Родионовну, Пушкин создал типический образ крепостной русской женщины, где абсолютно достоверны каждая психологическая черта, каждое слово, каждая интонация.
Важно отметить, что строфы, содержащие ночной разговор Татьяны с няней, написаны уже в Михайловском.
Профессор Б. В. Томашевский справедливо подчеркивал наличие заметной разницы в изображении Пушкиным деревни во второй – начале третьей главы романа и в конце третьей, затем четвертой – шестой главах, когда он писал уже не по воспоминаниям, а по непосредственным наблюдениям: еще более точными и конкретными становятся изображаемые картины, значительно увеличивается количество характерных подробностей[209]. Разница ощущается и в языке.
Только результатом реальных жизненных наблюдений мог явиться тот, казалось бы, незначительный эпизод крепостного быта – один из многих, рассыпанных по всему роману, – который предшествует песне девушек в саду у Лариных.
В саду служанки, на грядах,
Сбирали ягоды в кустах
И хором по наказу пели
(Наказ, основанный на том,
Чтоб барской ягоды тайком
Уста лукавые не ели,
И пеньем были заняты:
Затея сельской остроты!).
Самой песне девушек Пушкин придавал важное значение и возвращался к ней неоднократно. Первоначально она была сочинена самим поэтом, но в чисто фольклорном стиле:
Вышла Дуня на дорогу,
Помолившись богу, —
Дуня плачет, завывает,
Друга провожает…
В окончательном тексте ее сменила:
Девицы, красавицы,
Душеньки, подруженьки,
Разыграйтесь, девицы,
Разгуляйтесь, милые!..
Вероятно, по стилю и настроению такой вариант, более нейтральный, близкий к народным свадебным песням, лучше соответствовал замыслу поэта.
Песня девушек важна для восприятия настроения Татьяны в критический для нее момент, перед встречей с Онегиным. Она играет и известную композиционную роль, являясь необходимой «паузой» перед сценой решающего объяснения героев – кульминации всего романа.
Наиболее автобиографичны и основаны на реальных наблюдениях «деревенские», четвертая и пятая, главы романа, написанные в Михайловском в 1825–1826 годах и год спустя вышедшие одной книжкой.
Вспомним признание Пушкина: «В 4-ой песне Онегина я изобразил свою жизнь». Поэт решительно предостерегал против отождествления его с его героем, но, как мы видели, некоторые эпизоды жизни Пушкина в Михайловском действительно легко узнаются в описании деревенской жизни Онегина.
Сам он постоянно присутствует рядом со своими героями, то как их друг, то как судья, обсуждая в лирических отступлениях множество разнообразных вопросов. Такая активная роль автора, его живое, непосредственное общение с читателем – одна из важных особенностей «Евгения Онегина».
Создавая в своем романе первый реалистический образ русской женщины, показывая не только какова его героиня, но и почему она такая (существеннейшая черта реализма, определяющая и для образа Онегина), поэт обращается к подробному описанию формирующей характер Татьяны среды – природы, быта, народных традиций. Последним принадлежит особая роль. В четвертой и пятой главах романа им посвящены многие строфы. Можно сказать, что эти главы проникнуты фольклором.
Татьяна (русская душою,
Сама не зная почему)
С ее холодною красою
Любила русскую зиму,
На солнце иней в день морозный,
И сани, и зарею поздной
Сиянье розовых снегов,
И мглу крещенских вечеров.
По старине торжествовали
В их доме эти вечера:
Служанки со всего двора
Про барышен своих гадали
И им сулили каждый год
Мужьев военных и поход.
Гадает и сама Татьяна. Она —
…верила преданьям
Простонародной старины,
И снам, и карточным гаданьям,
И предсказаниям луны.
Ее тревожили приметы;
Таинственно ей все предметы
Провозглашали что-нибудь,
Предчувствия теснили грудь.
Святочные гаданья, поверья, приметы… Без множества типичных черт народного быта, народных представлений, народной фантазии, увиденных, услышанных Пушкиным и воспроизведенных с точностью добросовестного свидетеля, как и без проникновения в окружающую природу невозможно представить себе важнейшие черты характера, духовного мира Татьяны.
Сон Татьяны, который играет в романе такую существенную роль, в основе своей соткан из тех же народных представлений и поверий, овеян той же народной фантазией.
Онегинские пейзажи – любовно написанные картины «низкой» русской природы во все времена суток и года – также примечательны своей достоверностью, реальностью, обилием типичных деталей «низкого» народного быта.
Встает заря во мгле холодной;
На нивах шум работ умолк;
С своей волчихою голодной
Выходит на дорогу волк;
Его почуя, конь дорожный
Храпит – и путник осторожный
Несется в гору во весь дух;
На утренней заре пастух
Не гонит уж коров из хлева,
И в час полуденный в кружок
Их не зовет его рожок;
В избушке распевая, дева
Прядет, и, зимних друг ночей,
Трещит лучинка перед ней.
К последним стихам, желая привлечь внимание читателя, Пушкин сделал специальное примечание: «В журналах удивлялись, как можно было назвать девою простую крестьянку, между тем как благородные барышни, немного ниже, названы девчонками». Поэт имел в виду статью М. А. Дмитриева в журнале «Атеней», где критик писал:
«В избушке распевая, дева
Прядет.
Как кому угодно, а дева в избушке то же, что и дева на скале.
…зимних друг ночей,
Трещит лучинка перед ней.
Лучинка, друг ночей зимних, трещит перед девою, прядущей в избушке!.. Скажи это кто-нибудь другой, а не Пушкин, досталось бы ему от наших должностных Аристархов»[210].
Пушкин-реалист смело нарушал установленные литературные нормы, смешивая высокий и низкий слог, употребляя «высокие» поэтические слова и выражения при описании самых «низких» прозаических сцен. Естественно, это не могло нравиться «должностным Аристархам».
Мальчишек радостный народ
Коньками звучно режет лед;
На красных лапках гусь тяжелый,
Задумав плыть по лону вод,
Ступает бережно на лед,
Скользит и падает…
К двум первым стихам Пушкин сделал ироническое примечание, обращенное к своим недалеким критикам: «„Это значит, – замечает один из наших критиков, – что мальчишки катаются на коньках“. Справедливо».
Вся эта строфа не только реальная бытовая сценка, но, несомненно, результат непосредственного сиюминутного наблюдения.
То же можно сказать о первых строфах пятой главы:
Зима!.. Крестьянин, торжествуя[211],
На дровнях обновляет путь;
Его лошадка, снег почуя,
Плетется рысью как-нибудь;
Бразды пушистые взрывая,
Летит кибитка удалая;
Ямщик сидит на облучке
В тулупе, в красном кушаке.
Вот бегает дворовый мальчик,
В салазки жучку посадив,
Себя в коня преобразив;
Шалун уж заморозил пальчик:
Ему и больно, и смешно,
А мать грозит ему в окно…
Академик Д. С. Лихачев посвятил первому четверостишию специальную заметку, где объясняет, что значит «крестьянин торжествуя» – радуется снегу, от которого зависит урожай; почему «снег почуя» – у лошади главное не зренье, а чутье; как это «плетется рысью» – рысь, оказывается, бывает медленная. «Пушкин знал крестьянскую жизнь, – пишет академик, – и все, что связано в его поэзии с деревней, очень точно и совсем не случайно… Пушкин знал крестьянский быт не как горожанин, а как житель деревни»[212].
Так же точно зная и быт помещичий, Пушкин создал предельно лаконичные, но убийственно точные, социально острые портреты владельцев крепостных «душ».
С утра дом Лариных гостями
Весь полон; целыми семьями
Соседи съехались в возках,