После гибели поэта, смерти Прасковьи Александровны и ее сына Алексея Николаевича вещи эти разлетелись по многим городам и весям Псковщины и России – во Врев, Малинники, Лысую Гору, Псков, Петербург, Москву… Часть вещей была отдана Прасковьей Александровной дочерям в качестве приданого.
Несколько лет тому назад я случайно узнал, что в Перми живет человек, у которого есть фарфоровые вазы из Тригорского. Удалось установить, что владельцем этих вещей является Борис Сергеевич Ляпустин. Дед его в дореволюционное время жил в Пскове, где состоял смотрителем губернского епархиального училища и председателем Псковского археологического общества. Начальницей училища была Прасковья Петровна Зубова, жившая при училище со своею престарелой матерью Ефимией Борисовной, урожденной баронессой Вревской – дочерью Евпраксии Николаевны Вульф из Тригорского.
У Зубовых в Пскове находился целый ряд разнообразных вещей из Тригорского, доставшихся Ефимии Борисовне по наследству. Незадолго до ее смерти в 1915 году дом Зубовых посетили родственница царя Николая II – великая княгиня Мария Павловна и сопровождавший ее художник В. В. Мешков, картина которого, изображающая дом и написанная в том же 1915 году, находится сегодня в экспозиции Тригорского. На память о встрече Ефимия Борисовна одарила гостей некоторыми реликвиями из Тригорского (чернильница, подсвечник, шкатулка, фарфоровый «тет-а-тет»). Часть этих вещей я в свое время видел у В. В. Мешкова в Москве.
Накануне Февральской революции умерла Ефимия Борисовна Вревская, и дочь ее решила покинуть Псков. Перед отъездом П. П. Зубова подарила Б. С. Ляпустину, большому другу семьи, две тригорских фарфоровых, итальянской работы вазочки, с живописным изображением птиц, порхающих бабочек и жуков.
Вот эти-то вазочки и были предметом моей длительной переписки с Ляпустиным. И вот недавно Борис Сергеевич приехал в Ленинград, чтобы вручить мне для Музея-заповедника Пушкина свой дар – эти замечательные вазочки.
Сегодня они помещены в экспозиции одной из мемориальных комнат тригорского дома.
Заветный ларец Арины Родионовны
Рядом с домом Пушкина, под сенью большого двухвекового клена (последнего пушкинского клена в Михайловском), среди густых кустов сирени, акации и жасмина, кое-где увитых зеленым хмелем, стоит маленький деревянный флигелек. Флигелек этот был построен еще Осипом Абрамовичем Ганнибалом в конце XVIII века одновременно с большим господским домом. В нем помещались баня и светелка. При Пушкине в светелке жила Арина Родионовна.
Домик няни – единственная постройка пушкинского времени, сохранившаяся до 1944 года. В 1947 году флигелек был восстановлен по картинам, фотографиям, зарисовкам, обмерам и многочисленным описаниям.
В баньке Пушкин принимал ванну, когда с наступлением холодов он не мог купаться в Сороти. В светлицу няни приходил, когда ему было особенно одиноко. Здесь, у няни, он чувствовал себя как у бога за пазухой. Сюда он шел отдохнуть, послушать ее чудесные сказки. Здесь все было простое, русское, деревенское, уютное… Старинные сундуки, лавки, в красном углу, «под святыми», стол, покрытый домотканой скатертью, жужжащее веретено… В другом углу – русская печь с лежанкой, пучками душистых трав. Напротив печи на полке – медный самовар, дорожный погребец, глиняные бутыли для домашних наливок – анисовки, зубровки, вишневки, до которых, чего греха таить, Пушкин был большой охотник. На комоде – заветный ларец няни, о котором и будет этот маленький рассказ.
Весною 1826 года Пушкин с нетерпением ждал приезда в Тригорское поэта Николая Михайловича Языкова, о котором много слышал от его товарища по Дерптскому университету Алексея Николаевича Вульфа – сына Прасковьи Александровны Осиповой от первого брака. Наконец, к величайшей радости Пушкина, Языков и Вульф приехали в деревню. Это были лучшие дни в жизни ссыльного поэта.
Языкову все нравилось и в Тригорском и в Михайловском – и здешняя природа, и хозяева Тригорского, и молодые «девы тригорских гор», и особенно Пушкин, перед которым он благоговел. Николай Михайлович был также без ума от Арины Родионовны. Она привлекала его своей душевной привязанностью к поэту, материнской заботой о нем, своей замечательной народной речью, «пленительными рассказами» про старину, про бывальщину. В свою очередь, и старушке стал дорог друг «ее Саши»; Арина Родионовна всегда сердечно к нему относилась, стараясь всячески угодить. О проведенных «легких часах» у Арины Родионовны и ее «святом хлебосольстве» Языков вспоминает в двух своих стихотворениях, ей посвященных. Одно из них было написано еще при жизни няни.
К няне А. С. Пушкина
Свет Родионовна, забуду ли тебя?
В те дни, как сельскую свободу возлюбя,
Я покидал для ней и славу, и науки,
И немцев, и сей град профессоров и скуки, —
Ты, благодатная хозяйка сени той,
Где Пушкин, не сражен суровою судьбой,
Презрев людей, молву, их ласки, их измены,
Священнодействовал при алтаре Камены, —
Всегда приветами сердечной доброты
Встречала ты меня, мне здравствовала ты,
Когда чрез длинный ряд полей, под зноем лета,
Ходил я навещать изгнанника-поэта,
И мне сопутствовал приятель давний твой,
Ареевых наук питомец молодой.
Как сладостно твое святое хлебосольство
Нам баловало вкус и жажды своевольство!
С каким радушием – красою древних лет —
Ты набирала нам затейливый обед!
Сама и водку нам, и брашна подавала,
И соты, и плоды, и вина уставляла
На милой тесноте старинного стола!
Ты занимала нас, добра и весела,
Про стародавних бар пленительным рассказом:
Мы удивлялися почтенным их проказам,
Мы верили тебе – и смех не прерывал
Твоих бесхитростных суждений и похвал;
Свободно говорил язык словоохотный,
И легкие часы летели беззаботно!
Перед отъездом Языкова из Михайловского Арина Родионовна подарила ему на добрую память шкатулку, которую специально для Языкова заказала деревенскому умельцу. В этой шкатулке Языков потом хранил свои сувениры из Тригорского, письма к нему Пушкина и Осиповых-Вульф и подаренный ему Пушкиным автограф стихов «У лукоморья дуб зеленый…».
Узнав о смерти няни, Языков посвящает ее памяти еще одно стихотворение «На смерть няни А. С. Пушкина», которое заканчивается так:
Я отыщу тот крест смиренный,
Под коим, меж чужих гробов,
Твой прах улегся, изнуренный
Трудом и бременем годов.
Пред ним печальной головою
Склонюся; много вспомню я —
И умиленною мечтою
Душа разнежится моя!
Прошло много лет. В 1938 году, вскоре после столетия со дня смерти А. С. Пушкина, потомок Н. М. Языкова – Анна Дмитриевна Языкова передала рукописи и письма Языкова и Пушкина, хранившиеся в заветной шкатулке, Государственному литературному музею в Москве, а шкатулку завещала передать после своей смерти домику няни в Михайловском.
Умерла Анна Дмитриевна в поселке Муромцево Владимирской области, куда она эвакуировалась в 1944 году из Новгорода, в возрасте 96 лет.
Завещательное распоряжение ее о передаче шкатулки Михайловскому было выполнено близкой знакомой Анны Дмитриевны учительницей Е. А. Пискуновой в 1951 году.
Шкатулка эта прямоугольной формы, дубовая, с отделкой из вишневого дерева, с откидной крышкой, в центре которой – небольшое, ныне заделанное отверстие «для копилки». На внутренней стороне крышки – пожелтевшая от времени бумажная наклейка с надписью чернилами:
«Для черного дня
Зделан сей ящик 1826 года июля 16-го дня».
Ларец закрывается на замок, сохранность его довольно хорошая. Это единственная подлинная вещь Арины Родионовны, дошедшая до наших дней.
Руслан
Однажды маленький Саша Пушкин написал стихотворную шутку на французском языке и дал прочесть ее своему гувернеру французу Русло. Гувернер осмеял стихи и их автора. Мальчик крепко обиделся и обиду свою сохранил надолго.
Спустя несколько лет Пушкин подарил своему отцу собачку. На вопрос Сергея Львовича, как же звать песика, озорник ответил: «Русло!..» Таково семейное предание, хранившееся у потомков сестры поэта Ольги Сергеевны Павлищевой.
В семье пса стали звать не Русло, а Руслан, в честь героя поэмы «Руслан и Людмила», которой вся фамилия Пушкиных гордилась.
Пес был добр, его любили все домашние и слуги. Сам Сергей Львович был от него без ума. Куда бы он ни направился, куда бы ни поехал, Руслан был всегда с ним. Был он, по-видимому, из ирландских сеттеров, чистой ли породы – теперь никто не знает.
В Михайловском все и всегда любили собак. Здесь была своя большая псарня, или, как в народе до сих пор говорят, «собарня». Тригорские друзья Пушкиных в своих воспоминаниях рассказывают, что Александр Сергеевич часто приходил к ним со своими огромными собаками – волкодавами.
Любила собак и сестра поэта Ольга Сергеевна. В одном из писем к ней с юга поэт писал: «Какие у тебя любимые собаки? Забыла ли ты трагическую смерть Омфалы и Биззаро?» (ее любимых собак. – С. Г.).
У сына поэта Григория Александровича была лучшая в округе псарня.
В знаменательный для Михайловского 1824 год, когда вся семья Пушкиных была здесь в полном сборе, Сергей Львович заказал художнику Гампельну свой портрет, на котором он изображен в рединготе – дорожном летнем пальто. У своих ног он попросил художника изобразить его верного друга Руслана.
Сегодня этот портрет висит в спальне родителей Пушкина в их Михайловском доме.
Прошли годы, и старый пес издох. Это случилось летом 1833 года в Михайловском. Вот как писал об этой утрате Ольге Сергеевне ее батюшка: «Как изобразить тебе, моя бесценная Ольга, постигшее меня горе? Лишился я друга, и друга такого, какого едва ли найду! Бедный, бедный мой Руслан! Не ходит более по земле, которая, как говорится по-латыни, да будет над ним легка!