: Можете ли вы сказать что-нибудь о вашей истории, как вы начинали говорить с людьми?
К.: Сидя у Аруначалы с чашкой кофе и просто болтая, просто развлекаясь, как сейчас. И тогда приходит один, а потом ещё один, и он говорит «есть один». А я всегда говорил: «Я никогда не буду сидеть перед людьми и проводить формальную беседу». Ха-ха! Всегда это говорил. «К чёрту их всех! Как можно говорить об Истине? Об Истине нельзя говорить». Вот что я говорил. Посмотрите на то, что я делаю по всему миру. Быть может, я уже знал, что будет происходить?
С.: Был ли у вас личный учитель?
К.: Да, моя бабушка. Моя бабушка — это моя «линия преемственности». Она была моим единственным учителем. Когда тебе три года и ты теряешь свою игрушку, ты плачешь из-за маленькой деревяшки или чего-то ещё, поскольку думаешь, что это принадлежит тебе. Ты претендуешь на эту собственность. Сердце обливается кровью, как будто ты теряешь величайшую любовь своей жизни. Нет никакой разницы. Потом приходит бабушка и говорит: «Внучек, иди сюда. Сядь. Закрой глаза. Что ты сейчас видишь?» — «Ничего!» — «Это принадлежит тебе». — «Ладно». Ты встаёшь, открываешь глаза и — абсолютное облегчение. Если ты спрашиваешь меня, это было абсолютное учение, моя бабушка. Показывающая мне — Ты есть с этим и без этого. Видя и не видя. Что твоё? Что тебе принадлежит? Никакого имущества — никакого страстного желания. Абсолютная бесхозность. Нет никого, кто чём-либо обладает. Но твоё сердце обливается кровью из-за маленькой деревяшки. Что за шутка! Или тебя оставляет кто-то любимый. Или твоя девушка идёт с кем-то ещё. Эта жалость к себе. Откуда она берётся? Оттого что ты думаешь, что тебе есть что терять или приобретать. Это уже жалость к себе. Ты — абсолютный владелец того, что есть, ты уже То. И теперь Ты предаёшься жалости к себе из-за того, что можешь что-то терять? Бедный я? Всемогущий, воображающий, что Он может что-то терять? Что за мысль! Так что в этом смысле я по крайней мере пытаюсь не давать пищу жалости, быть безжалостным. Но иногда я могу, а иногда не могу. Я не могу делать даже это.
С.: Вы приезжали к Аруначале так много раз.
К.: Пятнадцать лет.
С.: Встречали ли вы учеников Раманы?
К.: Да. Племянника.
С.: Были ли у вас какие-либо взаимодействия, которые были вам полезны?
К.: Нет. Я абсолютно благодарен, что никто никогда не мог мне помочь. Нет, Аруначала была финальным аккордом. Всех струн. Поскольку я был способен посредством всего, что было до этого, отправляться с восприятием в путешествие в разные места. Так что я входил в пещеру и входил в тот свет Аруначалы, действительно переживая Аруначалу как источник всей Вселенной. Из этого чистого света происходит всё — вселенные, галактики происходят из этого света. И тогда меня осенило: так это переживание! Дерьмо. Даже это не То.
С.: Задумывались ли вы когда-нибудь, почему это переживание находится здесь, а не где-либо ещё? Или повсюду?
К.: Да, я пытался. Это похоже на то, как фотокамера удивляется, почему камеры нет повсюду. Восприятие одинаково во всех. Воспринимающий различен. Различен воспринимаемый воспринимающий, то есть точка отсчёта. Но восприятие не различно. Можно ли находить различие в восприятии? Абсолютно нет. Можно находить различия только в воспринимающих, которые являются точками отсчёта положений фотокамеры, воспринимающей из разных положений.
Но восприятие — это по-прежнему восприятие. Имеющее бесконечные положения камеры, бесконечные точки отсчёта, смотрящее на что угодно, оно не является другим. Его вообще невозможно делать другим. И оно восприятие, которое предшествует воспринимающему, вот и всё. Воспринимающий уже воспринимается. Но невозможно найти Того, кто воспринимает. Можно только говорить — есть восприятие.
Вот почему Его называют абсолютным Видящим, где нет никакого «видящего». А видящий, которого ты можешь переживать, уже переживается. И это приходит и уходит. Но То, что есть, есть всегда. Так что в этом смысле ты можешь называть это «ни в каком отношении». Такова чистота твоей Природы[21]. И всё, что бы ни ощущала чистота, не отличается от неё, но не является чистотой. Поэтому твоя истинная природа — абсолютная чистота. Бесчувственность. Всё, что исходит оттуда, может ощущаться. И первое ощущение — это Ощущающий. А потом ощущение того, что может ощущаться. Но Ощущающий уже ощущается. Чем? Ты никогда не узнаешь, что это, но быть может, это То, что ты есть. Абсолютный Сновидец, который уже предшествует сновидцу, которого ты можешь сновидеть. Можно сновидеть сновидца, сновидение и то, что можно сновидеть, но кто может сновидеть сновидца? Поэтому ты не можешь находить Сновидца, в сновидении которого ты находишься. Что бы ты ни находил — это только сновидение. И всё, что ты можешь считать, — это не Считающий. Ты можешь считать считающего, счёт, то, что может быть сосчитано.
Но невозможно сосчитать Того, кто считает считающего, счёт и то, что может быть сосчитано. И в любом случае нет никого, кто считает. Это десятый[22]. Ты всегда считаешь только то, что ты можешь считать, но никогда не считаешь считающего. И Считающий есть всегда и никогда. Но ты — не счетовод. Кто сочиняет историю о каких-то драгоценных прозрениях, драгоценных духовных событиях или постижениях?
С.: Если вы происходите из той части мира, повлияли ли на вас западные философы?
К.: Немного. Витгенштейн и Кант. Но только несколько страниц. Поскольку они были слишком усложнёнными.
С.: Является ли что-либо из этого наиболее близким к тому, о чём вы говорите?
К.: Это похоже на то, как Витгенштейн сказал бы, что следует молчать о том, о чём ты не можешь говорить.
С.: Это означает, что вы не можете говорить…
К.: Нет, я могу бесконечно говорить о Том, что я есть.
С.: Нет, лучше хранить молчание о Том, о чём вы не можете говорить.
К.: Нет. Это не помогает. Я говорю множество слов и никогда ничего не говорил. Это парадокс.
С.: Вы имеете в виду Парабрахман, когда он это говорил. Это — То, о чём вы не можете говорить.
К.: Но хранить молчание — это на одного хранящего молчание слишком много. Ты должен говорить, не говоря ничего. Медитация — это слова, говорение без говорящего. Имеет место действие без деятеля. Но тот, кто хранит молчание, всё равно говорит слишком много.
С.: Никто другой не слышит.
К.: Это всё равно как если бы ты медитировал для покоя, ха-ха. Ты хочешь делать из покоя больше покоя. Медитация — это твоя природа. Но нет никого, кто из неё что-либо получает. В этом счастье медитации. Покой, который ты можешь получать посредством медитации, — фальшивка. Сама медитация — это покой. Но не заявление: «Я медитировал пять часов, теперь я более спокоен». Но это случается. Слава Богу, всё это бесполезно.
С.: Для меня очень привлекательна эта идея Витгенштейна, когда он говорил — всё то, о чём вы говорите, Реальность или что угодно, — это нечто такое, о чём вы не можете говорить, поскольку любые слова, которые вы используете, будут неправильными. Поэтому говорить о Том, о Парабрахмане, или о Самости, бесполезно.
К.: Да. Но в этом вся забава. В этом всё удовольствие. Мы сидим здесь и говорим, говорим, и, возможно, в какую-то долю секунды ты видишь, что всё это дерьмо. Всё, что может быть сказано, всё, что может быть не сказано, это всё дерьмо. Не может делать Меня больше или меньше, чем Я есть. Так что это было хорошо для чего-то. То, что это ничего Тебе не даёт, вот что хорошо. Что из этого ничего не происходит. Вот что хорошо. Так что мы говорим, и говорим, и говорим. Но в этом смысл хорошей компании. Нет никого, кто хочет что-либо менять, и всё равно говорит и говорит — это парадокс, живой парадокс.
С.: Это ни прибавляет знания, ни устраняет неведение.
К.: Нет. Это — неведение. Это природа неведения и это природа знания. И здесь нет никакой разницы. Абсолютное в знании — это Абсолютное и в неведении. Ничто не должно приходить, ничто не должно уходить, чтобы Ты был Тем, что ты есть. Так что бла-бла-бла или не бла-бла-бла. Ты не должен хранить молчание, чтобы быть Тем, что ты есть, ну, давай! А то, что должно хранить молчание и думать, что это преимущество, — пусть оно у него будет. Будь щедрым.
С.: Вы были музыкантом. Музыка помогает в этом?
К.: Нет. Живопись не помогала. В ней слишком много боли. Painting[23]. Слово это говорит, это боль. Потому что есть тот, кто думает, что он может что-то создавать. А потом ты всегда сомневаешься в том, что ты делаешь. Достаточно ли это хорошо? Действительно ли это искусство? О Господи! Но если это случается — ладно. Но в тот момент, когда ты считаешь себя творцом, тебя одолевает боль сомнения. Так Бог, знающий Себя как Создателя, сомневается в том, что Он делает. Он становится создателем и деятелем. Но этот деятель никогда не мог ничего сделать. Создатель, видимый во сне, никогда не может ничего делать сам. Это всё по милости — называй это Природой, называй это Жизнью. Так что есть деятель, и есть деяние, и есть что-то, что можно делать. Но деятель никогда ничего не сделал. Поэтому никогда ничего не происходило.
С.: Каковы ваши взгляды на медитацию? Это что-то, что вы рекомендуете?
К.: Питьё кофе. Следующий глоток кофе. Следующий вдох. Следующее что угодно, что приходит. Поскольку это есть.
С.: Это просто занятие?
К.: Нет. Просто переживание Того, что ты есть, — это медитация. Никакого ожидания, что нечто может уходить от Тебя и нечто может приходить к Тебе. Следующее не может ничего Тебе приносить, так же как предыдущее не могло ничего отнимать от Того, что ты есть. Так что следующее всегда будет следующим.