И вот однажды, уже в одиннадцатом классе, на меня что-то нашло и я нарисовал Аллу. Получилось хорошо, поэтому я, довольный собой, отправил ей портрет. А она возьми и поставь его на аватарку. Ну ты понимаешь, ей сразу посыпались комплименты, а мне запросы в друзья. Я не собирался пиариться, хотел лишь понравиться девушке. Но тут неожиданно пишет мне Валя, та, которая актриса, мол, нарисуй и меня. Ну а мне что? Я и нарисовал. Вышло красиво, хотя, по правде говоря, хуже, но Вале понравилось, и она запостила этот портрет. Вот тогда все и началось.
Корги взял ветку с виноградом и, отщипнув ягоду, как бы между делом положил Люсе в рот.
– Аллу очень задело, что я сделал для Вали то же, что и для нее. Ведь поначалу она восприняла это как признание в любви, но, когда и у Вали появился такой же рисунок, у Аллы закрались на этот счет серьезные сомнения. И она решила доказать Вале, что лучше ее. Противостояние это назревало давно, они соперничали негласно, но по мелочи и стараясь не испортить себе имидж, однако в этой ситуации все перешло в фазу открытой борьбы, и, так уж получилось, именно я стал камнем преткновения. Алла твердо вознамерилась доказать Вале, что я без ума от нее, ну а Валя – обратное. Я сразу понял, что это игра, и в первое время шарахался от них как от прокаженных, потому что обе вели себя ужасно. Агрессивно и требовательно. Заигрывали, провоцировали, могли полезть целоваться прямо в школе. И как бы я ни поступил, по-любому оказался бы дураком. Я очень долго пытался не втягиваться в это безобразие, пока надо мной не начала смеяться вся школа. И я никого не виню. Я и сам смеялся бы, если бы не был вынужден придумывать хоть что-то, позволяющее спасти репутацию. У меня никогда не было проблем с одноклассниками и друзьями, мы отлично ладили и немного дружили, но тут стало ясно, что все ждут от меня какого-то решительного шага. Отдать предпочтение одной из них, точно так же, как и продолжать игнор, означало слиться. И я не нашел ничего лучше, чем подыграть обеим. Расслабился и попытался извлечь из ситуации хоть какие-то приятные моменты. Стал встречаться одновременно с обеими. Думал, обе возмутятся и, не получив очевидной победы, отстанут. Но не тут-то было. Валя объявила Алле, что кто первый сольется, тот и проиграл. И начался новый этап, в котором я неожиданно оказался самым центровым парнем в школе, да и вообще во всей округе, потому что открыто встречался с двумя самыми главными красавицами в школе.
– Так… – Люся не заметила, как съела один за другим три банана. – Даже у моего брата такого не было.
– Погоди, самое веселье пошло, когда выяснилось, что они обе в меня влюбились. И тут уже начался треш. Кроме того, что они стали закатывать мне настоящие скандалы, открылось, что Ира, Валина подружка, была в нее влюблена и, когда поняла, что теряет Валю, пообещала убить меня, если я ее не брошу, а Валя пообещала убить, если брошу, Алла же, узнав, что Ира мне угрожала, пожаловалась своим друзьям, и они пригрозили Ире, а та пошла к родителям и сказала…
– Стой! – Люся прикрыла ему рот ладонью. – Ты сейчас прикалываешься, да?
– С чего ты взяла? – Корги убрал ее руку и зажал в своей. – Ты не веришь, что в меня могут влюбиться сразу две красавицы?
– Нет, это просто очень отдает подростковыми мечтами парней.
– Я просто поторопился, да? Скомкал финал. Нужно было с него начинать, а потом уже пояснения давать. – Он шлепнул себя по лбу. – Но согласись, красивая история?
– Так себе. А каким должен быть финал? Кроме того, что Ира потом в тебя тоже влюбилась? Речь вроде шла о причине, по которой родители тебя выгнали из дома.
– Ах да, точно. – Корги взъерошил волосы и принялся резать арбуз. – Должно было получиться, что все стали обвинять меня в непристойном поведении, и, может, даже девчонки поубивали друг друга, а маме стало стыдно, и она выгнала меня из дома. Но ты меня сбила, и все теперь звучит непоследовательно и неправдоподобно.
– А я ведь вначале поверила! Зачем ты это сочинил?
– Извини. – Он протянул ей кусок арбуза. – Хотел тебя развеселить. Просто пошутил, потому что девушки любят печальные любовные истории.
– И в чем же там печаль?
– Она должна появиться, но ты недослушала.
– Ее там уже не могло быть. Чего бы ты дальше ни насочинял, тебе не удалось бы меня разжалобить. Был момент, но ты его упустил.
– Это ты о чем?
– Девушки любят печальные истории про безответную любовь, а поскольку никаких глубоких чувств и переживаний ты не испытывал, то и жалости к тебе не было ни грамма.
– Как это не было чувств? Я же переживал. Очень! Особенно когда надо мной все смеялись.
– Ну тебя. – Люся пихнула его в плечо. – Объясни нормально, почему ты не можешь вернуться домой?
– Просто не хочу.
– Но ты же сказал, тебе там нравилось.
– Ладно, – сдался он, – я пока не могу вернуться. Пока не стал всемирно известным и богатым, понимаешь? Мама хотела, чтобы я стал медиком, а я вместо этого поступил в Вышку на иллюстратора. Она сказала, что я подписал себе приговор и теперь всю жизнь буду нищим ноунеймом. И вот теперь, пока я не докажу, что это не так, я не могу вернуться.
– Понимаю… – Люся задумалась. – Особенно твою маму. Идеализм – это зло. Он сродни эгоизму. Человек делает вид, что живет ради каких-то там высоких ценностей, но на самом деле просто прикрывает нежелание ничего делать и никого не любит.
– Ты сейчас очень неприятно сказала. – Корги озадачился. – Еще раз извини за шутку. Я просто дурачился.
– Это ты извини. – Отодвинувшись от тарелки, Люся легла на подушки. – Я просто устала. До твоего появления я вообще дольше десяти минут не могла разговаривать.
– Если честно, я удивлен. – Корги поднялся и забрал тарелку. – Ты ведь тоже рисуешь. И ты должна понимать, что такое творчество и какая это сила. Я просто знал, что если выберу что-то другое, то это будет мучить меня всю жизнь. Ты о таком не задумывалась?
– О чем? Чтобы рисовать просто ради собственного развлечения, пока моя семья будет голодать?
– Ты преувеличиваешь.
– Ты просто никогда и ни в чем не нуждался.
– Ладно. Я понял. – Корги отступил в темноту комнаты. – Отдыхай. И пусть тебе приснятся прекрасные материальные сны.
Люся заснула сразу, а когда проснулась, еще даже не раскрыв глаза, сначала почувствовала неописуемую радость выздоровления, а следом горький привкус стыда. Ей не стоило говорить с Корги в таком тоне. Получилось грубо и так, как она не хотела. Просто он затронул больную для нее тему, и она не сдержалась. По-глупому не сдержалась, совсем не подумав о последствиях. Теперь уж он точно не захочет ни учить ее, ни вообще иметь с ней никакого дела. Однако когда она раскрыла глаза, то обомлела.
Она лежала, утопая в цветах. Кто-то разложил космеи вокруг нее: на одеяло, возле изголовья, в ногах. Так, словно она какая-то принцесса или богиня. На подобное Коля точно был не способен.
И ее, подобно солнечным лучам, заливающим комнату, озарил приступ неописуемого счастья. Значит, Корги понял все правильно, значит, не обиделся.
На прикроватной тумбочке она заметила еще что-то красное и, приподнявшись, обнаружила сочный ароматный арбуз, выложенный натюрмортом на белой тарелке.
Глава 14
Неожиданному улучшению Люсиного здоровья Коля очень обрадовался, однако чуть позже, после того как он принес ей завтрак и она рассказала о ночном посещении Корги, стало ясно, что с дверным замком нужно срочно что-то решать. Она об этом пока не спрашивала, но то было лишь вопросом времени. К тому же вероломное появление Корги его разозлило.
Немного поразмыслив и взвесив все возможные варианты, Коля все же остановился на том, который представлялся ему наименее проблематичным: купить дверную задвижку и самостоятельно установить ее. Не нужно ничего сверлить, портить дверь и заморачиваться с ключами. Когда они дома – можно запереться, а уходят – все открыто, как и просит Шуйский. И волки сыты, и овцы целы.
В магазин он отправился сразу после разговора с Гончаром. Сегодня писатель был на удивление тихим, вопросов почти не задавал, не провоцировал и закончил разговор на полчаса раньше, чем обычно.
Хозяйственный магазинчик, где продавались дверные задвижки, Коля нашел, лишь обойдя два квартала. Кроме защелки, он взял винтики для установки и отвертку. Парень его возраста, с ленивой неторопливостью пересчитав каждый винтик, сложил все в тонкий прозрачный пакет и замешкался, возясь с кассовым аппаратом. В этот момент сквозь витрину на другой стороне улицы Коля и заметил Шуйского. Тот стоял возле автобусной остановки и, словно поджидая его, смотрел прямо на магазин.
Схватив поскорее свою покупку, Коля выскочил на улицу. Перехода поблизости не было, а машины ехали быстро и плотным потоком. Он остановился и помахал Шуйскому рукой, но тот не ответил, просто взял и отвернулся, словно незнакомый, чужой человек. И это было так странно. Коля крикнул ему, однако никакой реакции не последовало – Шуйский будто нарочно дразнил его.
Разозлившись, Коля уже собрался рискнуть и перебежать дорогу, как к остановке подошел автобус и Шуйский уехал.
За обедом утренняя задумчивость Олега Васильевича неожиданно вылилась в замысловатые литературно-философские монологи. Собеседники ему были не нужны, но требовались слушатели.
– Понимать Миллера совершенно необязательно. Его книги – акт бытия. В этом аспекте влияние на него Уитмена очевидно. Только Миллер не растекается, сливаясь с миром, он помещает весь этот огромный мир внутрь себя. Ибо в глобальном смысле, по его мнению, нет ничего иного, кроме личности творца и его собственного «я». – Выдержав паузу, Олег Васильевич оглядел собравшихся за столом. – Миллер говорит, что суть искусства – запечатлевать мир, создавая двойную иллюзию. Писателю приходится притворяться и часто что-то выдумывать, но только для того, чтобы выразить истину.
Есть во время его тирад не воспрещалось, поэтому Коля, как и остальные, сидел, с глубокомысленным видом уткнувшись в тарелку, и лишь время от времени поглядывал на Шуйского, пытаясь поймать его взгляд. Но тот сосредоточенно пилил стейк, а если и поднимал глаза, то смотрел исключительно на писателя.