– Тайком? Ты о чем?
– Ты же специально подсунула ей коробку с нашими журналами, да? Знала, что я разозлюсь, когда узнаю. Иначе с чего бы ей лезть на твою половину комнаты?
– Совсем сдурел? – Она опешила. – С каких пор ты так обо мне думаешь?
– Ладно. Не злись. – Коля пожалел о сказанном. – Мы же с тобой друг друга чувствуем. Вы обсуждали нечто подобное с Гончаром?
Не желая отвечать, Люся пожала плечами.
– Просто объясни, почему, если одному из нас грозит опасность или мы испытываем боль, то почти всегда чувствуем это. А любовь к другому человеку нам не передается? Ты влюблена в Корги, я это понимаю, но ничего не испытываю. Отчего так?
– Значит, об этом с тобой говорит Гончар? Все ясно. Он настраивает тебя против меня? Вот почему он просил нас не пересказывать друг другу эти разговоры!
– Нет, не настраивает, но задает определенные вопросы, – ответил Коля уклончиво. – У тебя с ним иначе?
– Не помню. Пока я болела, все отодвинулось неправдоподобно далеко. Давай не будем ссориться и перетерпим. Нужно признать, что мы с тобой совсем не так представляли московскую жизнь. Не в том смысле, что проще, но как-то понятнее, что ли.
– Ты права! – Коля крепко обнял сестру. – Главное, что ты пошла на поправку. И ни о чем не беспокойся. Замок на двери я сделаю.
Про деньги, которые предлагал им Шуйский, он так и не сказал. Решил отложить до следующего раза, ведь, если Люся будет против, они точно поссорятся.
После этого разговора Коля долго возился в коридоре.
Люся слышала, как он ругается и шумит, но не вмешивалась, опасаясь попасть под горячую руку. Спустя три часа брат зашел к ней сам. Красный, обливающийся потом и злой.
– Это не дверь, а черт-те что! Винты то не входят, то не держат, а когда кое-как приладил задвижку, оказалось, что она вся кривая и перекошенная, штырь в запор не попадает. Три раза переделывал. Достало!
– Не переживай. – Она попыталась его успокоить. – Пусть остается как есть. Мы ведь теперь знаем, что там ходил Корги и беспокоиться не о чем.
– Вот именно он теперь меня и беспокоит больше других!
Бабушка говорила, что по характеру Коля похож на мать: если загорался какой-то идеей, то остановить его уже не могло ничего. Так получилось и с его мечтой об авиации. В отличие от большинства пилотов Коля никогда не бредил самолетами, полетом или небом в широком и поэтическом смысле. Колина цель сформировалась из двух вещей.
В детстве он думал, что облачные замки настоящие и, если подняться высоко-высоко, в них можно попасть. Как в сказке про волшебные бобы и Джека, забравшегося на небо по стеблю и очутившегося в замке великана. Даже потом, когда он достаточно повзрослел, чтобы не верить в сказки, ему страшно хотелось взглянуть на облака вблизи. Вторым немаловажным моментом стало то, что ему нравилось ощущать собственную значимость, отвечая за чью-то жизнь. Это он в полной мере смог прочувствовать, когда однажды их в шестом классе повезли на экскурсию в заповедник и всех по приезде разделили на две группы. Одну возглавила их классная, а руководство второй она поручила Коле. Свое первое серьезное назначение он принял невероятно ответственно, и Люся отлично помнила, как он в течение часа, пока сотрудница заповедника водила их по лесу и показывала обитающих там животных, каждые пять минут пересчитывал по головам всех членов их небольшой группы, следя, чтобы никто не потерялся. Кого-то бы подобное задание тяготило, но не Колю.
Она всегда очень полагалась на брата, верила и ничуть не сомневалась, что его слова о Корги продиктованы исключительно заботой о ней. И все же что-то ее очень сильно смущало, но она никак не могла понять, что именно.
Глава 16
На следующее утро Гончар выдал Коле оплату за месяц, и все прочее немедленно сгладилось и стало несущественным. Глупые подозрения, тревоги, домыслы превратились в несусветную чепуху. Даже казавшееся весьма заманчивым предложение Шуйского враз потеряло свою прелесть.
Деньги обладают огромной силой – они отрезвляют, приводят сознание в ясность и компенсируют любые неудобства. Коля слышал и другую версию, о том, что деньги опьяняют, но такого их количества у него пока не водилось.
Деньги латают бреши и цементируют любой расшатавшийся фундамент – вот как он это ощущал и на радостях даже написал отцу: «У нас все в порядке. Как твои дела?»
Брат с сестрой старательно делали вид, что между ними прежние мир и дружба. Сестра обрадовалась деньгам, и они снова фантазировали, что когда-нибудь заживут роскошно.
Перед ужином Коля решил немного пройтись и неожиданно столкнулся в подъезде с той самой соцработницей – худощавой, русоволосой, с острыми чертами лица тетей Сашей, которая свела их с Гончаром.
– Рада, что вы пришлись ко двору, – сказала она, – жаль, наверное, уезжать будет.
– Мы пока не собираемся, – бодро отозвался Коля, – до сентября точно здесь останемся.
– До сентября он вряд ли дотянет.
– Олег Васильевич? В каком смысле?
– Вы не знаете? Он же умирает. Вот, несу ему очередные результаты анализов. – Женщина похлопала по плетеной сумке. – Ничего утешительного. Пара недель от силы.
– Не понимаю. Если он болен, то почему не в больнице?
– В больницу уже поздно ложиться. Да и он не хочет. Говорит, что только благодаря этому дому еще жив.
– Получается, об этом было известно еще до нашего приезда?
– Да, – призналась она, – не думала, что все произойдет столь стремительно.
– Но я ничего такого не заметил. – Коля был потрясен. – Что же у него за болезнь?
– Опухоль мозга.
Он вспомнил, как писатель жаловался на головную боль, но лишь однажды.
– Все-все. – Тетя Саша доверительно сжала его запястье. – Я тебе ничего не говорила. Раз он не хочет, чтобы вы знали, то и не нужно меня выдавать.
– О чем вы тут болтаете? – прокатился по подъезду громовой голос.
Резко вскинув головы, они увидели Козетту. Гневно нахмурившись, повариха стояла наверху лестницы, уперев руки в бока.
– Просто поздоровались, – засуетилась тетя Саша. – Уже бегу к Олегу Васильевичу. Как он там?
– Вы опоздали на семь минут! – рявкнула Козетта. – Я обязательно сообщу об этом вашему руководству.
– Простите, Олег Васильевич сегодня у меня уже четвертый, не всегда удается укладываться в график.
– Меня это не волнует, – проворчала Козетта. – У нас все строго по расписанию. Пора бы уже знать!
Тяжело топая, она двинулась вверх по лестнице, а тетя Саша, перед тем как поспешить за ней, прошептала Коле на ухо:
– Они тут все надеются на его наследство.
– Почему ты не сказал, что Гончар умирает? – с порога набросился Коля на Корги, давая волю накопившемуся раздражению. – Ты ведь вроде как за нас. Ну, то есть у тебя же с моей сестрой отношения? Или это так… от безделья?
– Она тебе все-таки рассказала?
– Что? – Коля остолбенел. – Люся знает?
Корги молча отцепил Колину руку от своей футболки.
– Она знала и ничего мне не сказала? – Осознание этого факта потрясло Колю не меньше остального.
– Я просил не говорить, – тихо ответил Корги.
– Кому не говорить? Мне? Ты совсем обнаглел? Мало того что постоянно торчишь у нас дома и я из-за тебя почти не общаюсь с сестрой, так ты еще подбиваешь ее на то, чтобы от меня что-то скрывать?
Повернувшись спиной, Корги направился прочь от него по коридору. Коля кинулся следом, схватил за плечо и грубо развернул к себе.
– Что за дела?
Лицо Корги, обычно мягкое и расслабленное, внезапно сделалось твердым и злым. Резко отпихнув Колю, он с силой прижал его к стене:
– Не смей меня трогать, понял? Иначе я не посмотрю, что ты ее брат.
– А ты не смей настраивать сестру против меня! – Коля высвободился, однако угроза Корги подействовала отрезвляюще. – Ладно, извини, я погорячился.
Отступив назад, Корги молча исчез в темной комнате, из которой дул сквозняк и доносился странный скрежещущий звук. Коля вошел за ним и остановился.
Звук издавали металлические жалюзи на окнах, колышущиеся под ветром от огромного, напоминающего турбину железного вентилятора, вмонтированного прямо в стену.
– Проходи, остудись, – сказал Корги.
Коля не сразу его разглядел. Широко раскинув руки, он лежал на полу посередине комнаты.
Коля присел рядом.
– Почему от нас это скрывали?
– Может, потому, что Олегу Васильевичу не хотелось, чтобы вы относились к нему с жалостью или недоверием относительно его целей?
– Что значит с недоверием?
– Вы думаете, что он пишет книгу? – Корги пустым взглядом смотрел в потолок. – Но это не так. Он уже давно не в состоянии ничего написать. Я могу полдня обрабатывать то, что он надиктовывает. Но это лишь разрозненные эпизоды, рассуждения, образы, абстрактные и по большей части бессмысленные. Порой я пытаюсь соединить их, однако, перечитав, он все удаляет.
– Погоди-погоди. – Коля насторожился. – Значит, он пригласил нас сюда не ради книги?
– Он хочет ее написать, но не может. Понимаешь разницу?
– Получается, наши встречи и разговоры бессмысленны?
– Не совсем. С вашим появлением ему стало значительно лучше. Порой кажется, что и нет никакой болезни. Он очень старается, чтобы вы ничего не заметили и относились к нему серьезно. На самом деле у него прогрессирующая деменция и регулярные приступы полного затмения.
– Но я и правда ничего не замечал. Сестра, насколько я знаю, тоже.
– Перед каждой вашей встречей он переслушивает то, о чем вы разговаривали накануне или во время предыдущих встреч, поэтому создается ощущение, будто он все помнит. Но единственное, что он по-настоящему помнит, – это только свою сестру и их совместную жизнь до ее смерти. Ну и, конечно же, книги. Он отлично помнит свои книги, их сюжеты и все, что с этим связано. В остальном пробелы памяти ему приходится прикрывать общими знаниями, которые не имеют привязки ко времени. Словом, ваше присутствие здесь – это последняя ниточка здравомыслия, за которую он цепляется. Он проецирует вас на свои отношения с сестрой, и это его успокаивает, будто бы ничего и не случилось.