– Ладно. Хочешь – ищи. Но к Олегу Васильевичу не приближайся!
Услышав это, Коля метнулся в спальню Гончара, как в спасительный бункер, с такой необычайной прытью, что не успело еще стихнуть эхо голосов, как он уже лежал под его кроватью. Забился поглубже и замер, не дыша и сожалея, что не закрыл за собой дверь.
Прошло минут пять, от силы семь, показавшиеся Коле вечностью, когда до него снова донесся шум.
– Я не позволю устраивать здесь безобразия! – закричала Козетта. – Делай что хочешь, но не рядом с Олегом Васильевичем.
– Да какая ему сейчас разница? – Магда была уже совсем рядом, но еще не в комнате.
Видеть их Коля не мог, но они явно остановились на пороге спальни.
– Дай мне уже пройти, пока по-хорошему прошу.
– Вздумала мне угрожать? Ты? Мне? Да я тебя голыми руками разорву!
– Просто отдай мне парня, и я оставлю вас с Гончаром в покое. Не отдашь – пеняй на себя.
– Убирайся немедленно!
– Ну хорошо же… – Едкое шипение старухи проползло к нему под кровать, подобно змее. – Тогда и ты сюда больше не войдешь.
Дверь в комнату с грохотом захлопнулась.
– Что ты наделала?! – завопила Козетта. – Сейчас же открой, старая ведьма. Я должна помогать Олегу Васильевичу, ухаживать за ним. Без меня он умрет!
– Он умрет в любом случае, но зато теперь вместе с парнем.
Глава 29
Свет в подвале уже горел. Перешагивая через трубы, они прошли пару отсеков, направляясь к тому месту, где Люся видела лестницу, пока не услышали в отдалении шорох.
– Это коты? – с надеждой предположила она.
– Да что угодно, – спокойно откликнулся Корги. – Сейчас весь дом превратился в пятый этаж, так что приготовься. Не думаю, что оно нас съест, но тебя может напугать.
– А ты типа такой бесстрашный?
– Я уже сказал, что сегодня боюсь только за тебя.
– Ты как Коля, – тихо фыркнула она, прислушиваясь. – Он тоже самый смелый, пока не увидит бабку.
Шорох прекратился, и послышались приближающиеся шаги. Корги быстро втянул ее в одну из секций, где стояло несколько ржавых велосипедов и почему-то – садовая тачка. Они прижались к стене так, чтобы со стороны прохода их не было видно, и затаили дыхание. Кто-то, грузно топая, прошел мимо.
– Это Козетта, – уверенно сказал Корги, когда все стихло. – Я ее за версту чую. Счастье, что она нас не заметила.
– Интересно, что она тут делала посреди ночи.
– Что-то, чтобы вернуть Олег Васильевича к жизни. Он для нее божество.
– Коробки с вещами! – вдруг догадалась Люся и оказалась права.
В том отсеке, куда она относила коробки, все было завалено одеждой, словно на приемном складе секонд-хенда. Козетта, выпотрошив каждую коробку, явно что-то искала.
– Для чего ей нужны вещи? – Люся двумя пальцами подняла первую попавшуюся кофточку и с интересом ее оглядела. – Что в них особенного?
– В них Олег Васильевич черпал вдохновение и энергию, которую потом вкладывал в свои произведения.
– Как это?
– Есть такая теория, что одежда, которую человек носил, заряжена его энергетикой и, соприкасаясь с ней, возможно его почувствовать.
– Фетишизм какой-то.
– Вообще нет. Фетишизм – это поклонение предметам. А это элементы перехода от плоти к духу. С их помощью Олег Васильевич мог создавать необычайно живых и правдоподобных персонажей.
– Вон она. – Люся показала пальцем в угол, где стояла серебристая складная лестница.
Ступая прямо по вещам, Корги добрался до нее и, с легкостью подхватив, зажал под мышкой. Но потом, заметив что-то под ногами, остановился и какое-то время смотрел, не отрываясь.
– Что там? – заинтересовалась Люся.
– Да так, ничего, – отмер он. – Показалось что-то знакомое.
Стараясь не шуметь, они вышли из подвала. Все это время Люся краем глаза поглядывала на телефон, ожидая ответа брата, но он, похоже, так и не прочитал ее сообщение.
Нажав на кнопку разблокировки, Корги толкнул подъездную дверь. Однако она не поддалась. Люся пришла ему на помощь, но и ее попытки не увенчались успехом. Дверь, как и калитка, открываться перестала.
– Этого я и боялся, – сказал Корги, опуская лестницу. – Осталась одна надежда на Шуйского.
– А что он может?
– Выпустить нас из своего окна. И он единственный человек в этом доме, кто не собирался меня убить при первой же возможности. Надеюсь, он по-прежнему вменяемый.
Оставив лестницу возле двери, они поднялись к квартире Шуйского, и Корги негромко постучал. Шуйский отпер практически сразу, словно стоял за дверью и ждал.
Несколько секунд они с Корги молча смотрели друг на друга, не зная, чего ожидать, но потом Шуйский расплылся в своей маслянистой улыбочке.
– Что ж, заходи, – сказал он, будто не замечая Люсю, – нам, похоже, есть что обсудить.
Он повел их за собой в комнату с монетами. Когда Люся увидела устланный ими пол, то почти не удивилась. Это было ничто в сравнении с тем, что она видела на пятом этаже.
– Думаешь, он может услышать нас сейчас? В том состоянии, в котором находится? – пересекая комнату в направлении окна, усмехнулся Корги. Монеты под его ногами поскрипывали и похрустывали.
– Осторожность никогда не помешает, – отозвался Шуйский.
– Осторожность? Неужели ты еще на что-то надеешься?
– Перестань так говорить! – чересчур нервно отреагировал Шуйский. – У него и раньше были приступы.
– Таких, как сейчас, не было.
– Он очнется. Я уверен. Доктор сказал, что эти приступы просто становятся дольше, но время еще есть.
– Все равно он уже ничего не напишет, – посмеиваясь, ответил Корги. – И ты это знаешь не хуже меня.
– Нет, напишет! Если этих не будет. – Шуйский кивнул в сторону Люси. – Напишет! Ты же мне обещал помочь. Всего лишь крохотная глава! Чего тебе стоит?
– Кстати, ты в курсе, что входная дверь заперта? – Корги выглянул в окно.
– Как заперта? – Лицо Шуйского вытянулось. – А если пожар?
– Вот то-то и оно. – Корги повернул ручку на раме и распахнул оконную створку. – Мы хотим выбраться отсюда через тебя. Ты же не против?
– Против! – Шуйский в два счета оказался возле Корги и захлопнул окно. – Я придумал другое. Эту главу напишешь ты. А потом скажешь ему, что это он написал. И когда он с этим согласится, это будет все равно что он сам ее написал.
– Но я и он не одно и то же, – возразил Корги.
– Нет, одно! Мы все здесь одно!
– В таком случае почему ты тогда сам ее не напишешь?
– Потому, что во мне нет творческого таланта. Я маленький человек. Униженный и угнетенный. А такие ничего настоящего создать не могут. А ты – особенный. Ты – избранный.
– Все ты прекрасно можешь. И эта проблема только в тебе. Она твоя собственная. – Корги снова потянул створку окна на себя. – Ничтожность – это лишь самоощущение, не более.
– Я запрещаю тебе уходить! – Оттолкнув его, Шуйский запер окно. – Мы все здесь в одной лодке. И тонуть будем вместе.
– Ты же не собираешься со мной драться? – Корги смотрел на него снисходительно. – Или считаешь, что быть похороненным под тонной монет лучше, чем сгореть в огне?
– Я тебе запрещаю выходить! – Неожиданно голос Шуйского приобрел небывалую властность, и Люсе даже показалось, что она слышит в нем нотки Гончара.
Корги упрямо взялся за ручку окна, однако повернуть ее не смог.
– Ты же говорил, что деньги блокируют свободное сознание.
– Блокировали, когда имели значение. Сейчас, по всей вероятности, ему до них нет никакого дела, – растерянно проговорил Шуйский и принюхался. – Мне кажется или пахнет гарью?
– Тебе всегда пахнет гарью, – откликнулся Корги.
– Да, пахнет! Если бы ты горел, тоже всегда чувствовал бы этот запах. Вот потому я и хочу это наконец уже прекратить.
– Что ж… – Корги недовольно пнул монетки, и они со звоном раскатились в разные стороны. – Если напишу тебе эту главу, выпустишь?
Шуйский кивнул.
– Только, пожалуйста, поторопись, пока дело не дошло до пожара.
Остановившись перед дверью в квартиру Гончара, Корги шепотом сказал:
– Я тебе потом все объясню, ладно? Сейчас нам нужно попасть в его кабинет.
В коридоре орал телевизор, даже несколько. Непонятно, кто их включил и зачем, с учетом того, что писатель находился при смерти, но по всей квартире разносилась оглушительная какофония дикторских речей. «В рамках программы “Моя улица” району вернули исторический облик», «Группа детей с ограниченными возможностями по здоровью готовится покорить Эльбрус», «Тысячи новых рабочих мест появятся до конца года на Дальнем Востоке»…
Люся закрыла уши ладонями, а Корги принюхался.
– Горелым воняет, – прочла она по губам и заметила, что свет в коридоре рассеивается странной туманной дымкой.
– Что-то горит, – подтвердила она и собиралась уже броситься на кухню, но Корги ее удержал.
– Там же Козетта!
– А если пожар?
– Просто нужно поторопиться. Я сделаю, что просит Шуйский, и мы спокойно выберемся через окно.
Спорить Люся не стала: если Корги считал, что Козетта опаснее пожара, то, вероятно, на то были причины.
Удивительным образом звук орущих телевизоров в кабинет не проникал, запах дыма тоже. Но свет горел и стоял размеренный умиротворяющий покой, который всегда так нравился Люсе, когда она приходила сюда по утрам.
Книги, картины, раритетные вещицы, шторы и мягкая мебель – атмосфера вековечной мудрости и нерушимого уклада вещей.
Корги направился прямиком к письменному столу Гончара, выдвинул ящик и достал его письменные принадлежности: блокнот, диктофон и золотистую ручку. Опустившись в кресло, он раскрыл блокнот.
– Тебе придется немного подождать, – сказал он Люсе. – Я знаю, что писать, но на это нужно немного времени.
Вдохновение и бессмертие – так говорил о картине «Ежевичные сны» Гончар. Вдохновение, возможно, она ему и принесла, но бессмертие вряд ли.
Звякнул телефон – пришло сообщение от Коли. Корги за столом размашисто одну за другой записывал строчки почерком Гончара.