– Вы о чем-то сожалеете?
Он тяжело вздохнул.
– Сожалею. Нужно любить и не думать о том, «как лучше». Отказывая и себе, и тому, кого любишь, ради какой-то правильности, идеальности. Потом тебя же за эту правильность и ненавидят. Надо неправильно. Надо так, чтоб это «неправильно» приносило счастье. Идеальность уродлива, Оксана. Безобразная и отталкивающая. Она мертвая. Красота в ошибках, глупостях, промахах. Меня ненавидят за то, что я хотел идеально, безупречно. Люто ненавидят, и самое паршивое – заслуженно.
– Все не так. Я не думаю, что вас ненавидят. Не вижу этой ненависти.
Он усмехнулся, прокручивая в пальцах сотовый.
– Здесь даже думать не надо. Ненавидит. Я эту ненависть кожей чувствую. Просто жалеет старого. В этом отношении он лучше, чем я. Я бы не жалел – дал бы под зад коленом. В этой жизни жалость слишком отвратительна. Если уважаешь – не жалей, а пристрели. Намного гуманней.
– Мне кажется, вы себя совсем не знаете. И никому не давали себя узнать.
– Нельзя было. Жизнь другая была. Только маски страшные с оскалом, чтоб боялись. Иначе сожрут и не заметят. Потом маска к тебе прирастает, и ты уже сам не знаешь, какой ты настоящий.
– Я вижу, какой вы с моими детьми, со мной, с Фаиной. Именно настоящий.
– А с ним не могу. Привычка что ли или страх идиотский. Надо было быть таким с собственным сыном, а не растить его как в казарме, в вечной боевой готовности. Без ласки и слова доброго. Знаешь, я с ним ни разу ни в театр, ни в цирк. Ни разу. То времени нет, то привыкать к нему не хотел, то думал не делать из него девчонку.
Я не знала, что можно сказать. Угрызения совести – это личный враг каждого, и никто не может убить этого врага, кроме тебя самого. Савелий остался с ним один на один. Наверное, вообще впервые говорил об этом с кем-то откровенно, и я слушала, потому что понимала, насколько это для него важно.
– Вы знаете, а я не побоюсь и повторю, что никогда не поздно. Дети остаются для нас детьми, даже когда сами становятся взрослыми. Им нужны забота и тепло. Место, где их ждут и любят, просто потому что они – это они. Не за заслуги и достижения, а со всеми ошибками и недостатками. Им это необходимо знать, а не додумывать. Необходимо слышать, чувствовать и видеть.
– Это будет выглядеть слишком жалко. Стал немощным – и потребовались любовь и забота. Стакан воды подать да пожалеть старого. Унизительно. Пока сам горы воротил, никаких шагов не делал, а теперь смерти испугался и грешки замаливаю?
– Зачем думать о том, как это выглядит? Вы никогда не сможете посмотреть на себя глазами тех, кто вас любит. Просто позвольте им быть рядом. Сделайте шаг навстречу. Это очень трудно… но иногда это и есть та тоненькая грань, которая отделяет от понимания.
Савелий посмотрел на меня.
– А ты? Не устала делать первые шаги за это время?
– Нет. Не устала. Это лучше, чем стоять на месте или пятиться назад.
– Умная девочка. Взрослая и умная. Иди вперед. Тебя там ждут.
– Где? – тихо спросила, и сердце замерло.
– Там, куда ты идешь. Ты, главное, продолжай идти.
23 глава
Утром принесли почту, и я увидела первое письмо от него… но так и не смогла открыть. Я долго всматривалась в буквы на конверте. Они плясали у меня перед глазами, но я так и не решилась. Поднесла к лицу, закрывая глаза и пытаясь почувствовать его запах, но пахнет бумагой, чернилами, да чем угодно, кроме него. Но ведь он держал его в руках… писал на конверте адрес и, высылая мне, думал о нас. Сползла по стене и долго смотрела на бумагу затуманенным взглядом через дрожащую пелену едкого отчаяния. Что там за белым конвертом с красно-синими штрихованными узорами и двумя марками? Там будет моя жизнь или там смертный приговор? Да, я боялась узнать, что именно он мне написал после двух лет молчания. Я бы не выдержала еще одного удара. У меня больше не осталось места для шрамов. Их слишком много, и все они кровоточат. Если тронуть душу кончиками пальцев, она, наверное, шершавая на ощупь от порезов. Хроническая боль и надежда живут под этим толстым слоем рубцов и отметин. Мне стало страшно, что он сможет у меня ее отнять. А я не готова с ней расстаться. Все еще не готова… Не сегодня, когда именно эта надежда дает силы каждый новый день просыпаться, улыбаться, строить планы на завтра, играть с детьми. Не хочу ничего знать. Я привыкла. Не знать и ждать. Вопреки всему отрывать календарные листы и мысленно надеяться, что каждый из них приближает нашу встречу. Не отдам. Надежду не отдам никому – даже ему. Она моя! Я ее заслужила за все время, проведенное с ним. Мне положена моя слабая, моя несчастная и хрупкая надежда.
Вытерла слезы тыльной стороной ладони и положила письмо в сумочку. Я прочту. Потом. Когда-нибудь. Можно быть сколько угодно сильной против ударов судьбы и бесконечно слабой перед парой слов, которые могут убить своей необратимостью. Я не хочу умирать. Не сейчас.
Решительно встала и поправила юбку, бросила взгляд на часы – нужно успеть до отъезда Карины. Работа отвлечет от мыслей о письме. А ночью… ночью я оставлю сумочку внизу или забуду письмо в рабочем столе. Будем считать, что его не было. Ничего не было. Мне оно приснилось… и в нем обязательно написано, что он меня любит и скоро вернется к нам. Например, сегодня. Да, вот возьмет и приедет. Его выпустили, и он прямо в этот момент едет домой на такси и смотрит в окно на распустившуюся сирень… Я так живо увидела эту картинку, что от отчаяния заболело в груди. Я бы отдала что угодно, чтобы это было правдой, а не сладкой иллюзией.
Как же давно я не ходила пешком по улице, не ездила в метро. Целую вечность. Вдохнула свежий воздух полной грудью и медленно выдохнула – сиренью в городе пахнет. Свежестью, мечтами и летом. Той самой надеждой, за которую я цеплялась изо всех сил.
Не захотела машину у Ворона брать – моя забарахлила еще до выходных. Афган отогнал ее в ремонт и предложил взять автомобиль Савелия, но мне почему-то захотелось пройтись вот так просто по улице, вдыхая запах цветущих деревьев, пение птиц и шум города. Конечно, за мной будет присматривать кто-то из их людей. Я даже не сомневаюсь, что меня безмолвно сопровождает охрана. Пусть тоже подышат воздухом. Им полезно.
Моя машина будет готова через пару дней. Я уже начала называть ее своей – машину Руслана, где все еще сохранился запах его парфюма и сигарет. Я намеренно возила в бардачке маленький пробник, чтобы всегда пахло так, словно он только минуту назад вышел из автомобиля. Я где-то читала, что, если мысленно не отпускать человека, он это чувствует и не может уйти. Невидимая ментальная связь. В таком случае я впилась в него крючьями насмерть, потому что не отпущу.
Я уже несколько месяцев работала с Кариной. Мне это было необходимо – немного отвлечься, выйти из дома и заняться любимым делом. Я с каким-то сумасшедшим рвением схватилась сразу за несколько заказов и выматывала себя наизнос. Уложу Никиту и сижу над проектами почти до утра. Мысли, идеи, эскизы. Нескончаемая гонка, в которой нет места отчаянной тоске. Тоска потом… в тот самый час, когда пытаешься уснуть и смотришь в темноту затуманенным слезами взглядом, пока наконец не засыпаешь. Несколько часов до рассвета, чтобы позволить себе плакать в подушку и не быть больше сильной. Быть всего лишь одинокой женщиной с тремя детьми, которая пишет письма в никуда, ждет из ниоткуда ответов и ждёт того, кто вычеркнул ее из своей жизни.
Я так же не отдала компанию Царя Савелию. Да, ту самую проклятую компанию по перевозкам, которая теперь была оформлена на мое имя. Воронов сделал это по моей просьбе. Я больше не боялась. Это бесполезно. Глупо. Не в компании дело. Точнее, не только в ней. Я навсегда останусь женщиной Царева, бывшей или не бывшей – это не имеет никакого значения, когда у нас общие дети. Я могу уехать хоть в Зимбабве, меня все равно достанут, если захотят. Неделю назад мы начали первые выплаты работникам после долгого простоя. Активы компании разморозили, так же как и счета Царева-старшего, и на следующей неделе отплывет первая партия товара. С Кариной мы стали партнерами – объединили мою фирму в Валенсии и ее филиал. Несколько дизайнеров выехали вчера в Испанию на наш новый совместный проект дизайна сети русских ресторанов.
Я начала ставить перед собой цели и упрямо идти к ним. Возможно, я хотела доказать себе, что могу быть для него не только женщиной, которая ждет дома, а и партнером, готовым понять его бизнес. Я больше не хотела оставаться в стороне. Той, от кого все скрывают, потому что не поймет, потому что не разбирается. Мне нравилось часами расспрашивать Савелия, как работает та или иная схема управления такой огромной компанией. Постепенно начала вникать в суть и понимать, почему Ахмед так стремился завладеть этим бизнесом и как собирался использовать. Я начала понимать ошибки и промахи отца Руслана, который буквально загнал собственного сына в ловушку. Мне было очень странно осознавать, что Царев сделал столько ошибок, и самой первой из них было партнерство с Лешаковым, который в обход Царева взял крупные кредиты на имя компании, а погашать их пришлось Руслану. Некоторые из них до сих пор не выплачены, и мне самой нужно было вести переговоры с кредиторами. Мой мужчина оказался загнанным в угол и зажатым со всех сторон. Нет, я не оправдывала его. Есть поступки, которые забыть невозможно, и я их никогда не пойму, потому что сама бы не смогла так поступить с ним… но я смогла его простить.
Поправив легкий шарф, я посмотрела на небо – пронзительно лазурное, ни одного облака. Сколько таких дней пройдут в моей жизни без него? Тысячи. И я не имею права сломаться и хотя бы на секунду перестать верить в нас.
Мама говорит мне, что я обязана начать жизнь сначала. Должна принять решение Руслана и перестать ждать того, кто даже не интересуется тем, как я живу, и не вспоминает обо мне и о детях. Я ничего ей не отвечала, только меняла тему разговора, а она тяжело вздыхала и яростно гремела тарелками на кухне, откуда ее не мог выгнать никто. Ей было плевать на поваров и кухарок, она кричала, что варить манную кашу ее внукам умеет только она и детей нельзя кормить, как в ресторане. Она не понимала одного – Я НЕ ХОЧУ НЕ ЖДАТЬ. Не НЕ могу! Я не хочу! Это огромная разница. Что значит «начать сначала»? Как начинать что-то, если ничего не закончилось? И я не могу принять его решений, потому что он решил за меня, черт возьми! Почему я должна с этим мириться? Если я не представляю без него никаких начал?