"Царский" прозвучало, как ножом по нервам. Тварь. Купил дом отца Руслана и теперь насмехается над фамилией. Жирная сволочь.
И впился зубами в еще один бутерброд.
— Смогу.
— Вот и отличненько. А ты ничего такая. Симпатичная. Сработаемся… ух как сработаемся.
Глазки похотливо сверкнули, и меня тут же стошнило.
— А будешь сговорчивая, может, и надолго здесь задержишься. Иди сюда.
Поманил толстыми пальцами. Я встала со стула и подошла к Зарецкому.
— Повернись.
Покрутил пальцем, показывая, чтоб я вертелась в одну сторону. Сцепив зубы подчинилась.
— Я, конечно, люблю помоложе, но ты прям конфетка. Лакомый кусочек. Познакомимся поближе. Чуть позже.
— Я дом осмотрю пока, можно?
— Иди осматривай.
Отвернулся и схватил жирными руками сотовый, потыкал в него пальцем.
— Да, Кирилл, нашел я уже. Отбой пока. Если все устроит, отблагодарю. Все. Бывай.
Я вышла с веранды и шумно выдохнула, казалось, что у меня по спине катятся ручьи холодного пота и трясутся колени. Встреча прошла так, как я и хотела. Он клюнул. Даже больше на внешность, чем на мои навыки. Эскизы так и не посмотрел. Это и хорошо, и плохо. Если захочет отношений, я ж не выдержу и раздеру ему жирную морду. Лучше бы оценил, как специалиста, но Зарецкий явно искал два в одном — и шлюшку для развлечений, и дизайнера.
Пока думала, осматривала дом. Работа меня ждала поверхностная, но в то же время объемная. Кардинальные перемены не требуются, но по мелочам возни очень много будет.
Я заходила в комнаты, на автомате осматривала окна, двери, заглядывала в шкафы, отмечая в блокноте, что нужно заменить, из какого материала будет мебель, какого цвета шторы и ковры. И не покидает мысль о дежавю. Непрошено, больно впиваются воспоминания, скручивая все внутри, сдавливая сердце, заставляя тяжело дышать.
А вот и тот самый кабинет, в который тогда так бесцеремонно ввалился Руслан и совершенно свел меня с ума. Прошла по ободранному помещению с завешанной мебелью. Как будто на кладбище с памятниками… кладбище, которое собрались снести и кощунственно построить на его месте цирк.
Подошла к столу, провела пальцами по спинке кресла.
"- Руслан, подожди меня в библиотеке или кабинете, — уже более дружелюбно попросил хозяин дома, — здесь незнакомая женщина, дизайнер. Нам нужно обсудить контракт.
— Ну почему незнакомая? — парень подмигнул мне, и я почувствовала, как начинаю краснеть. Никогда мужчины, а тем более такие молодые, не смотрели на меня подобным взглядом — раздевая до трусов, нет — наголо, пронимая до костей. Более наглых глаз я никогда не видела, бесстыжих и обжигающих. У меня в горле пересохло, я перевела взгляд на Царева.
— Мы случайно познакомились в метро, — сказала я тихо.
— Совершенно случайно, — подтвердил Руслан. — Но она так и не сказала мне, как ее зовут.
— Оксана Владимировна. Главный дизайнер фирмы "Горизонт". Она будет заниматься моим проектом с гостиницами. Если, конечно, согласится.
Руслан снова посмотрел на меня.
— А я думал, она твоя новая секретарша.
Прозвучало очень двусмысленно — будто он меня обозвал. Я почувствовала себя немного униженной и вспыхнула. Вместо меня ответил его отец:
— Веди себя прилично. Оксана Владимировна — профессионал. Я мечтаю заполучить ее в качестве своего сотрудника.
— Только в качестве сотрудника?
Брови парня скептически приподнялись, он стряхнул пепел на пол и пустил дым в мою сторону, продолжая нагло меня осматривать. Теперь он бросил взгляд на мои ноги, и я подвинула их под стул, свела вместе колени и поправила юбку".
Как будто вчера и в то же время, как в иной жизни. В той, где было счастье, где была сказка и чудо. А не вся вот эта грязь, тошнотворный запах разлагающихся мечт и фантазий. Под ногой скрипнула половица, и я наклонилась, пытаясь рассмотреть пол. Старый паркет. Его можно будет сменить на ламинат. Наклонилась, чтобы постучать по покрытию. Звук — как будто бы внизу пустота. С краю от элемента узора какие-то зазубрины, я подцепила ногтями и потянула на себя. Под полом оказалась выемка и в ней целлофановый пакет с дисками. Вдалеке послышались грузные шаги. Я тут же вернула на место кусок паркета, потопталась ногой.
— Что ты здесь делаешь?
Зарецкий сверлил меня свиными глазками.
— Осматривалась. В этом помещении нужно полностью менять пол, потолки сделаем подвесные, а мебель я присмотрела времен Людовика Четырнадцатого, как в Версале.
Зарецкий улыбнулся своему собеседнику, с которым вошел в кабинет.
— Как думаешь, покойный Царев оценил бы перемены? Это еще его сыночек не знает, какой подарок я прикупил себе много лет назад через подставных лиц. Но ничего… я перед ним непременно похвастаюсь.
Судорожно сглотнула, стараясь ничем себя не выдать.
— Версальская мебель — это, конечно, бешеная идея. Мне нравится. Ты молодец девка. Остаешься здесь.
Зазвонил мой сотовый, и я с раздражением увидела номер мамы. Как же не вовремя. Медленно выдохнула, ответила на звонок:
— Ма, я занята. Давай позже.
— Это врач скорой помощи. Мы забираем вашу маму в пятую неотложную. В реанимацию.
— Что? Что с ней? Ответьте.
ГЛАВА 17
Там далеко далеко, в тихом городе…
Посреди земли одна… В темной комнате..
О Спасении моем Богу молится
Полуночная моя Богомолица..
Об одном она молит: "Храни, Господи"
И всю ночь в окне горят свечи восковы.
Чтобы веру и любовь потерявшая..
Свет нашла душа моя заплутавшая.
Мама, мама, ты одна
Не предашь и не разлюбишь..
В мире этом и другом
Ты всегда со мною будешь..
Я к одной тебе иду
в сердце раненная..
Мама, мама, ты моя стена каменная..
Ночь черна… Не ведам путь…
Тьма бездонная…
И пророчат беды мне силы темные…
Но во тьме хранят меня
Две бессоницы — глаза мамы,
Да еще Богородицы.
Говорят, что никогда не грустила я..
Знаешь только ты одна, моя милая,
Сколько раз судьбой без жалости битая..
Выживала я твоими молитвами.
Оттого меня сломить беды не смогли,
Что далеко… Далеко… Посреди земли…
О Спасении моем Богу молится
Полуночная моя Богомолица…..
Светлана Лазарева
Я приехала в реанимацию на такси, столкнулась с врачом, меня не пустили, отправили за лекарствами, выдали целый список. Побежала в аптеку. У самой руки дрожат. Все будет хорошо. Да, все хорошо. Врачи ей помогут, и она вернется домой. Она у меня еще не старая, справится. Мозг не хочет воспринимать плохую информацию, не хочет ничего знать, не хочет думать о плохом, но внутри пусто и страшно. Очень пусто и очень страшно, и ощущение такое, что беда где-то рядом. Страшная, клыкастая притаилась и вот-вот набросится, сожрет с потрохами даже костей не оставит.
По лестнице обратно наверх. Помню, что по телефону мне сказали — маме лучше и давление немного поднялось, и гемоглобин. При поступлении давление ниже шестидесяти упало. Они пока не знают, что именно случилось. Обследуют, как могут. Вечером возили на МРТ с контрастом. Вручила пакет медсестре из реанимации. Она на меня странно посмотрела:
— К вам сейчас врач выйдет. Подождите.
Жду. Внутри все трепещет, дрожит. Выскочила женщина, взъерошенная, на меня посмотрела.
— Вы чего плачете? Это лучшая больница в городе. Спасут. Не волнуйтесь. Кто у вас там?
— Мама.
Мамочка моя там. Мама. Любимая. Единственная. Родная. Если с ней что-то случится, я себя не прощу.
— Спасут вашу маму. У меня муж там. Третий раз уже и диабет, и давление, и все, что хочешь. И ничего, вытягивают с того света.
Я слезы вытерла, воспряла духом. Стою жду врача. Ко мне вышел худощавый, невысокий мужчина в длинном халате поверх зеленой униформы.
— Вы дочь Рагозиной?
Я кивнула.
— Ей лучше, да?
— Нет. Ваша мама агонизирует. Не приходит в сознание уже несколько часов. Я думаю, ей осталось жить максимум до вечера.
Он меня убил на месте. Я растерянно на него смотрю и слова сказать не могу.
— Как?.. Было же лучше… мне сказали, что давление поднялось и кровь и…
— Идемте. Сами посмотрите и попрощаетесь.
Я слышала его голос издалека. Он говорил о ком угодно, только не о моей маме. Шла за ним, как тень, как по инерции, не видя ничего перед собой. Он к кровати меня подвел. Мама лежит под простыней, глаза закрыты, вся в проводах. Не двигается, не шевелится. Только дышит очень тяжело и со свистом.
— Почему? Почему она не на аппаратах? Почему вот так? Почему вы ничего не делаете?
Схватила врача за руку, а он накрыл мою сверху.
— Потому что все, что могли, мы уже сделали. Понимаете? Это конец. Тело профункционирует какое-то время, и все. Останьтесь. Попрощайтесь.
На соседней кровати привстала женщина:
— А это дочка? Ты где лазила? Она кричала, звала тебя.
— Замолчите. Вы зачем свой рот открываете в такой момент. Свет, увези ее. Чтоб глаза не видели. На хер в палату.
Но я даже ответить не смогла — у меня сердце, как лезвием, вскрылось, и кровь из него потекла ручьями, фонтанами, и не остановить ее уже никогда. Только маму вижу, только ее лицо. Она вся маленькая какая-то стала, такая красивая, беспомощная. Я руку ее в свою взяла, а она холодная. Начала греть, дышать на нее, к себе прижимать. Говорю с ней, о чем — не знаю. Только говорить раньше надо было… когда звала посидеть, пообщаться, про сериалы послушать. Но я же занята… мне некогда. А теперь это и все, что у меня осталось.
— Мамочка, я здесь. Вернись ко мне. Открой глаза, мама. Открой. Я тут. Жду тебя. Домой возвращайся. Умоляю. Как же я без тебя? Не умею я… прошу, миленькая моя, маленькая мамочка. Что ж у тебя руки такие холодные. Дайте мне еще одеяло. Ей холодно.
И рука вроде отогрелась, и мне кажется, из-под закрытого века слезы катятся. Словно слышит меня, понимает.
— Она плачет. Ей больно. Видите?