– Давай ко мне сперва. У меня сестра швея, одежду тебе подправим, а там и за диском сбегаем.
II
В Краснознаменном царило лето. В школе кончились занятия – можно было спокойно играть на улицах, пускать в городском рву вырезанные из сосновой коры кораблики под газетными парусами, или весь день пропадать на речке: ловя раков, ставя сети или, выходя на лодке на самый центр реки, со страхом глядеть на огромные, многометровые тени, медленно плывущие в холодной глубине.
Лето было самым любимым временем для Витьки, и имело на его взгляд только один недостаток: слишком много приходилось быть на огороде. Утром он сразу после завтрака надевал одежду похуже и шел поливать грядки. Опустошив две ржавых бочки, он вздыхал, глядел на радостный мир за колючей проволокой окружавшего огород забора, после чего приступал к прополке грядок морковкой и луком, да сбору колорадских жуков с картошки. Вечером полив и сбор проклятых колорадов повторялись снова, правда там было легче: родители и старший брат, вернувшись с работы, приходили на помощь. На огород у семьи уходила уйма времени и сил, но деваться было некуда: продукты на рынке стоили дорого, а порой и вовсе исчезали с прилавков, как например, в прошлом году, когда генерал Ахмед-Булат вместе со своими налетчиками пожгли поля вокруг города.
Помимо сорняков и колорадов иногда приходилось бороться и с муравьями: заметив их около дома, Витька сразу надевал резиновые сапоги и остервенело давил ими насекомых, не давая подобраться к мечущимся по двору курицам. До куриц проклятые мирмики были невероятно охочи, и, кидаясь со всех сторон, висли на птице сразу по четыре-пять штук, хватали за ноги и крылья и, распластав, тащили птиц со двора. Впрочем, почти всегда куриц Витьке удавалось отбить, а через пару минут ему на помощь прибегал дядя Слава, их сосед, который из двустволки палил по скрывающимся в тыквенных зарослях муравьям. Мелкая дробь в тыквенной каше еще долго потом служила напоминанием об этих разбойничьих набегах.
Впрочем, при всех недостатках, был у огорода Витьки и один плюс, неочевидный, но весьма значительный: дальний участок огорода располагался на месте бывшей свалки, расчищенной отцом под грядки, а потому работа там часто сулила Витьке ценнейшие по его меркам находки. При прополке то и дело попадались монеты: пятаки двадцатых-тридцатых годов и царские копейки, ржавые штык-ножи, гильзы, но главное иногда из земли выворачивались холодные оплывшие наростами ржавчины патроны, которые тут же вскрывались плоскогубцами ради сохранившегося внутри пороха. Однажды попалась даже минометная мина, но Витька, выросший на Пустошах, на живых примерах видел, как легко можно остаться без рук при разборке подобных вещей, а потому от греха подальше и повинуясь лишь ему понятной логике, обезвредил мину методом ее утопления в бочке с водой на огороде соседа.
Сегодня Витька ел ужин особенно быстро: тому было две причины. Во-первых, мама где-то достала большую банку довоенной консервированной ветчины и весь день вываривала ее, жарила, а после, смешав с перловкой, сделала изумительно вкусное блюдо. Во-вторых, карманы брюк жгли ржавые винтовочные патроны, выкопанные сегодня на грядке с петрушкой. После ужина Витька намеревался отправиться вместе с Эдиком на пустырь, чтобы достать из них порох и заняться сооружением самой настоящей ракеты.
Хлопнула дверь на веранде, и в кухню вошел хмурый отец, опять задержавшийся на работе.
– Рит, ты свои часики из ремонта забрала?
Дождавшись кивка мамы, он немного повеселел.
– Ну и отлично – одной морокой меньше. Только-только хороший часовщик в городе поселился и на тебе, кокнули, ну что за дрянь? Ты только представь, прихожу с утра в участок, чай даже не успел заварить, а ко мне Семен прибегает, почтальон наш новый и говорит, мол разносил письма, да в доме часовщика тело хозяина и нашел, а рядом и всю его семью. Сына с женой, слава богу, бандиты просто прирезали, а часовщика молотком забили, ни одного живого места не осталось. А я ведь ему говорил, придурку, не надо у бандитов деньги в долг брать, но нет, дело ему, видите ли, расширить надо было, чтоб семью кормить…
– Милый, ну не при ребенке же о таком говорить… – мама всплеснула руками.
– А что не при ребенке… Ему здесь жить… – отец вздохнул, устало скидывая китель с красными петлицами.
– Кто ж его… Заводские? Или банда Графа?
– Да вряд ли они… Кто-то из местных думаю. Заводские не так с должниками работают, а Граф больше за городом налетами промышляет. Вон на прошлой неделе автокараван до Новых Зорь опять не доехал. Товаров тысяч на двадцать взяли, да оружия разного, хорошо еще, что в этот раз без трупов. Уверен, его рук дело, да только опять ничего не докажешь, как всегда все в масках были… Ну ничего, когда-нибудь мы Графа к стеночке прижмем, а как прижмем, к той же стеночке-то мы его и приставим.
Отец уже сел за стол, принявшись за дымящуюся перловку, когда снаружи раздался шум подъезжающих машин. Милиционер нехорошо нахмурился: машины, если они не принадлежали торговцам, редко обещали на Пустошах что-то хорошее.
Витька вслед за матерью кинулся к окну и увидел, как во двор их дома въезжает черная Волга без заднего стекла, с приваренным к багажнику крупнокалиберным пулеметом. Прямо за ней катила крашенная в камуфляж Нива с АГСом на крыше для стрельбы по убегающим и тупорылым пулеметом Максим в салоне, для стрельбы по догоняющим.
Скрипнули тормоза, из машин споро высыпали вооруженные парни в кожаных куртках.
Мать вскрикнула.
– Детей уведи, – отец бросился было к спальне, чтобы достать хранящийся там карабин, но дверь на веранду уже распахнулась, впуская гостей.
В дом проворно зашли несколько мужчин при пистолетах-пулеметах на брезентовых ремнях и быстро, не спрашивая разрешения хозяев, прошли по комнатам. Следом в дом вошел молодой невысокий блондин, в черной бархатной куртке и при кобуре со Стечкиным на поясе.
– Бедненько, но чистенько, – подвел итог Граф, оглядев дом милиционера.
Посмотрев на притихшую семью, главарь бандитов вальяжно махнул рукой:
– Что кислые как прошлогодний кефир? Да не менжуйтесь, мы ж с пацанвой не по вашу душу нагрянули: нам сегодня еще с Заводскими за рынок тереть, вот мы и при параде, а к вам так, между делом завернули.
Блондин шагнул к обеденному столу.
Отец Витьки перегородил ему дорогу, держа руку на расстегнутой кобуре:
– Евграф, мне плевать, что ты пока в розыск не объявлен. В городе ты появляться можешь, но в моем доме ноги твоей не будет…
Граф меланхолично миновал милиционера. Сев на табурет, главарь бесцеремонно взял со стола два стакана и плеснул из фляжки рубиновой, искристой жидкости, обезоруживающе улыбаясь отцу Витьки:
– Не лай легавый. Ты думаешь мне самому нравиться караванщиков стрелять, да торгашам пальцы резать? Я же не живодер какой, я напротив, такая же жертва обстоятельств, как и остальные. Ну, сложились обстоятельства так, что у них есть деньги, а у меня нет, так разве я виноват в том, что исправляю эту несправедливость? – Граф улыбнулся предлагая отцу Витьки наполненный до краев стакан. – Ты успокойся, Граф меру знает, пограблю годок-другой, постреляю, да и завяжу с криминалом. Пару консервных заводиков куплю, корабликов торговых, в политику уйду. А пока время такое… Первоначальный капитал колотить надо. Кстати об этом: дело у меня тут появилось.
Отец побагровел:
– Да ты Евграф края совсем видеть перестал! Я с бандитами дел иметь не буду!
– Будешь или не будешь, это уж мне решать, – Граф беззаботно мотнул головой в сторону своих вооруженных бандитов. – Да и не к тебе я пришел. Меня жена твоя интересует. Да слушай ты, не перебивай. В общем, был я по торговым делам возле Новых Зорь, на хуторе сектантском.
– То есть оружие им опять продавал? – отец Витьки подозрительно прищурился. – То самое поди, что взял при налете на автокараван…
– Ты в мои дела коммерческие не лезь. Целее будешь. Может оружие, может не оружие. Это тебя не касается. В общем, пока мы сделку обмывали, хуторяне мне кассету одну показали. Уж не знаю, через какие руки она к ним дошла, но вещь знатная. Я за нее ящик патронов отдал и пулемет натовский, а дешево так мне ее продали потому, что кассетка та из Европы и на английском. Да не порнуха, бери выше: боевик. Спецэффекты такие, что тебе и не снилось, стреляет все, взрывается, я хоть английского не знаю, но в тот день трижды пересмотрел. Вот и сложилась у меня в голове весьма коммерчески выгодная комбинация… Жена твоя, мне шепнули, до войны английский преподавала, так? Вот я и хочу у нее перевод заказать для фильма. Мысль понял? Если дубляж наложить и пустить в прокат в кинотеатре Краснознаменного, я ж гору бабла подниму! – Граф взмахнул руками, показывая размер предполагаемой горы. – И вам, кстати, тоже отстегну за помощь конечно!
Отец с матерью переглянулись. Даже Витька знал, что у них обоих зарплаты уже который месяц задерживают – деньги семье были очень нужны.
– Нехороший хутор говоришь… – отец задумался. – Знакомое место. Вот что, ты слышал про фельдшера из Новых Зорь, которая там пропала?
Граф пожал плечами.
– Люди каждый день в Пустошах пропадают. Успокою тебя: мои ребята тут не при чем.
– Да знаю, что не при чем, она исчезла еще до твоего приезда. Местные на хуторских кивают: мол, их рук дело. Раз ты на Нехороший хутор захаживаешь, может справки навести удастся?
Граф помедлил с ответом.
– Наглеешь ты, легавый.
– А иначе нам твоих бандитских денег не надо, – отец пожал плечами. – Ищи кого другого в Пустошах, кто английский помнит, двадцать-то лет спустя.
Граф пригубил вино из стакана и усмехнулся, с интересом рассматривая милиционера.
– Чтож… Сойдемся на такой сделке. Узнаю что – сообщу, – Граф вновь достал флягу, доливая вино в стаканы. – Давай, выпьем за сделку. Только сперва договоримся о количестве моих кровавых бандитских денег, которые я отдам за перевод.
Торг был не долгим. Вскоре веселый и чуть захмелевший главарь покинул их дом, оставляя на столе пачку советских рублей и загадочную кассету с истертой, нечитаемой этикеткой.